Свободный торговец

14

Хенрик довольно редко бывает у Енса и Гитте, но однажды он сталкивается с ними на лестнице, и они его останавливают и принимаются расспрашивать, что́ это его совсем не видно, а Хенрик бормочет в ответ, что некогда, уроки и все такое.

— Ах ты, зубрила, — смеется Енс, и у Хенрика опять неприятное ощущение, что его, как всегда, поддразнивают. Он бурчит, что не только же учеба, мало ли чем он еще занимается, нет у него, что ли, других интересов, и напрасно они думают, что он такой примерный, одни уроки в голове.

— В субботу на следующей неделе у нас вечеринка, — говорит Гитте, — будем справлять день рождения Енса, придешь?

Хенрик придет с большим удовольствием, но старается не показать, как он рад, что его пригласили, и отвечает, что, скорей всего, да, — насколько он помнит, этот вечер у него пока не занят.

— Мы решили устроить складчину, — продолжает Гитте, — каждый чего-нибудь с собой приносит, в общем, что сможешь, то и прихвати.

Хенрик догадывается, что речь идет о спиртном, и говорит, что ладно, он чего-нибудь прихватит.

— Если хочешь, можешь из друзей кого-нибудь позвать, — говорит Енс, — вход для всех свободный, без приглашений.

Хенрику некого позвать с собой к Енсу и Гитте, но вечером, когда он лежит в постели, он вдруг вспоминает о Сусанне. Хенрик часто провожает ее на автобусную остановку, до большего у них дело не дошло, хотя у него и зреют дерзкие планы, например предложить ей сходить вместе в кино или еще что-нибудь в этом роде. А что если спросить Сусанну, не хочет ли она пойти с ним на вечеринку, это же как раз отличный предлог, — эта мысль повергает его в такое волнение, что он не может уснуть, раздумывая над тем, в какой форме делают девушкам подобные предложения.

Подумаешь, какая сложная проблема — спросить девушку, не хочет ли она пойти на вечеринку, но для Хенрика такие вещи действительно проблема. Дни идут, а он все никак не отважится пригласить Сусанну, хотя на каждом уроке решает, что уж на следующей перемене — обязательно, и разрабатывает подробный план действий. Он настолько поглощен своими мыслями, что отвечает еще бестолковей обычного, будто сам себя старается превзойти в привычной роли шута, и это окончательно лишает его уверенности в себе. Он утрачивает с таким трудом обретенную решимость, и у него пропадает всякое настроение спрашивать о чем-либо Сусанну. По своему обыкновению он проводит перемены, стоя возле одной из групп и делая вид, будто живо интересуется темой разговора, а Сусанна переходит от группы к группе и встревает во все дискуссии, иногда и Хенрику что-нибудь скажет, но вскользь, мимоходом, и это застигает его врасплох, а пока он успеет собраться с мыслями, она уже устремляется к следующей группе. Ничто ему не мешает просто-напросто обратиться к ней и спросить, нет ли у нее желания пойти с ним в субботу на вечеринку, разве это дурно или стыдно — спросить девушку, не хочет ли она пойти на вечеринку, может, она даже обрадуется, ну а в худшем случае поблагодарит и откажется. Однако Хенрик для таких вещей совершенно не приспособлен, и дни бегут, а он все не находит случая ее спросить.

Но вот однажды ему повезло, они вместе идут с курсов, и он говорит себе: теперь или никогда. Он чувствует, что это последняя возможность, и если он ею не воспользуется, то так и не пригласит Сусанну. Но она все время о чем-то болтает, и он в затруднении, как приступить к делу, а когда она на секунду умолкает, заготовленная фраза вдруг вылетает у Хенрика из головы, и только когда они уже стоят на остановке и в конце улицы показался автобус, он отчаянно бросается головой в омут.

— Ты не хочешь в субботу пойти на вечеринку? — произносит он, чувствуя, как краска заливает лицо.

— На вечеринку? — переспрашивает она. — А куда?

— К одним моим друзьям, — говорит Хенрик. — Они живут в квартире над нами.

— Не знаю, может быть, — только и успевает она сказать, тут подъезжает автобус, и она исчезает, а бедный Хенрик стоит и теряется в догадках, как понимать ее ответ. Весь остаток дня он раздумывает над тем, что означает ее «может быть». Надо ли это понимать так, что она не знает, сможет ли пойти, хотя ей и хочется, или это следует понимать в том смысле, что она не уверена, хочется ли ей идти на вечеринку с Хенриком? Он поворачивает ее слова и так и этак, но до смысла докопаться не в состоянии. Ну да ладно, он ей сказал, а дальше как хочет, теперь дело за ней. Должна же она ответить определенно, пойдет она или нет, во всяком случае, он со своей стороны сделал, что мог, и ему ничего не остается, кроме как ждать ее ответа.

Но ни завтра, ни послезавтра она в разговоре ни разу не вспоминает о его приглашении, и Хенрик злится на себя, что дотянул тогда до последнего, дождался, пока подошел автобус, и в результате не успел сразу получить от нее вразумительный ответ. А теперь вот начинай все сначала, причем на этот раз еще труднее спрашивать, потому что ее молчание может означать, что ей неохота, и получится, что он навязывается и только зря перед ней унижается. Он более всего склонен вообще махнуть на это рукой, но в то же время ему жалко расставаться с надеждой привести с собой на вечеринку Сусанну, и ночью он опять не спит, лежит и мысленно репетирует, как он самым естественным тоном задаст ей еще раз тот же вопрос. Но днем все выглядит по-иному и у него ничего не выходит. В пятницу, накануне вечеринки, он все еще не знает, пойдет она или нет, но на перемене перед самым последним уроком она вдруг сама к нему обращается:

— Ты что-то говорил насчет вечеринки.

— Вечеринки? — повторяет Хенрик, будто он уж и забыл об этом. — Ах да, верно, ну как, пойдешь?

— Не знаю, может быть, — говорит она, — а где это будет?

Хенрик дает ей адрес. Вообще-то надо бы ей предложить встретиться сначала у него, но нет, на это у него прыти не хватает.

— Ну так что, придешь? — спрашивает он снова.

— Думаю, что да, — отвечает она.

Ответ по-прежнему не очень определенный, но Хенрик уверен, что она придет, а иначе зачем бы ей самой заговаривать об этом и выяснять адрес? Конечно, придет, она согласна пойти с ним на вечеринку, и Хенрик не помнит себя от радости, на последнем уроке его не узнать, он поднимает руку и отвечает не хуже других, и при всем желании невозможно найти повод, чтобы над ним посмеяться. Когда человек невезучий, как Хенрик, ему не так уж много нужно, чтобы преобразиться до неузнаваемости, вполне достаточно, чтобы девушка согласилась пойти с ним на вечеринку. И Хенрик одним махом покончил с ролью классного шута, он проникся удивительной, совершенно непривычной для него верой в собственные силы и знает, что отныне все станет по-другому. Впервые в жизни он чувствует себя на высоте положения.

В субботу родители уезжают на дачу, и квартира остается в его полном распоряжении. Он купил пива, чтобы взять его с собой, а в кладовке он находит бутылку портвейна, которую решает заначить в надежде, что отец забыл о ее существовании. Там же стоит бутылка виски, он приносит ее в гостиную и наливает себе немножко в стакан. Он рад, что идет на вечеринку, но чуточку волнуется, и ему, наверно, совсем неплохо выпить для храбрости стаканчик виски. Пригубив, он сразу делается спокойнее. А хорошо вот так сидеть одному и потягивать виски, вообще-то он бы с наибольшим удовольствием никуда не пошел, а остался сидеть здесь один со своим виски. Во всяком случае, торопиться некуда, он слышит, что у них там уже началось веселье, может, и Сусанна уже пришла, но все-таки лучше подождать. Неприятно быть в числе самых первых, да потом он и здесь отлично проводит время, ему не к спеху. Он замечает, что стакан пуст, и наливает себе еще, побольше, чем в первый раз. Ладно, сейчас вот допьет и пойдет наверх.

Прежде чем уйти, Хенрик наливает себе в третий раз. Он не привык к виски, и выпитое дает себя знать, но ощущение очень приятное. Он же не пьян, говорит он себе, он всего лишь сделал почин для поднятия духа. Теперь он чувствует себя свободно и не сомневается, что сегодня вечером он сможет держаться уверенно и независимо и не будет смущаться в присутствии Сусанны, если, конечно, она придет. Хенрик вдруг понимает, что до сих пор не знает точно, придет ли она, но, как ни странно, его это даже не особенно интересует. Хочет — пожалуйста, пусть приходит, а вообще дело ее, ему надоело беспокоиться по этому поводу, и, кстати сказать, там небось и без нее девушек хватает.

У Енса и Гитте двери настежь, и Хенрик входит без звонка. В квартире ужасающий шум и гвалт, оглушительно гремит музыка, все кричат, перебивая друг друга, и Хенрик думает: хорошо, что его родителей нет дома, отца бы удар хватил, если б пришлось смотреть телевизор при таком грохоте над головой. Народу собралось множество, некоторых Хенрик знает, но многих видит впервые. Он пытается найти глазами Сусанну, но ее нигде не видно, и он, несмотря ни на что, чувствует укол самолюбия.

Но ему не приходится долго стоять размышлять о Сусанне, Гитте подбегает и заключает его в объятия, так что принесенные бутылки чуть не вываливаются у него из рук.

— Поставь их на стол, — говорит она, — и пошли с тобой танцевать.

Хенрик ставит бутылки на стол и идет танцевать с Гитте. Танцует он не особенно хорошо, но сегодня у него получается блестяще. Хенрик в ударе: он и танцует, и весело болтает, его действительно просто не узнать. Он выкрикивает что-то такое, от чего Гитте начинает смеяться, это удивительное ощущение — говорить вещи, которые заставляют людей смеяться. Хенрику не впервой смешить людей, но обычно они смеются потому, что он ведет себя как дурак и несет какую-нибудь чепуху, а сегодня — потому, что он острит, и Хенрик словно открывает в себе нечто новое, о чем он раньше не подозревал, и чувствует, что отныне все у него будет совсем по-другому. В глубине души он, может, и догадывается о той роли, которую сыграло выпитое виски, а ведь виски вечно пить не будешь, но ему кажется, что это и не понадобится. Теперь, когда он узнал, на что способен, он и без виски будет на высоте, он станет человеком совсем другого склада, чем был до сих пор, остроумным, умеющим нравиться, центром и душой всякой компании. На курсах он включится в одну из групп или, быть может, будет переходить от группы к группе, как Сусанна, и везде отпускать остроумные и меткие замечания, вызывающие всеобщий смех. Перед ними предстанет совершенно новый, преобразившийся Хенрик.

Потом он идет танцевать с какой-то незнакомой девушкой, а немного погодя оказывается вдруг за столом с бутылкой пива в руке. И тут он обнаруживает, что сидит рядом с рабочим-наборщиком и тот тоже держит в руке бутылку пива и кивает ему, как старому приятелю.

— Твое здоровье, — говорит он, чокаясь с Хенриком.

— Твое здоровье. — Хенрик пьет, стараясь не пролить на себя, он не привык пить из бутылки.

У наборщика опыта заметно больше, он залпом втягивает в себя полбутылки, потом обтирает губы тыльной стороной руки и делает локтем движение в сторону собравшихся.

— Маменькины сынки, — бурчит он.

— А? — Хенрик не понял, что он сказал.

— Маменькины сынки, — повторяет наборщик и наклоняется к самому уху Хенрика, — сказать тебе одну вещь?