Невезение. Сентиментальная повесть

Он внимательно смотрел на меня, и я чувствовал, что надо идти до конца. — Понимаете, Дина последнее время была сильно встревожена, она рассказала мне, в чем её могут обвинить, и кое-что попросила спрятать…

— Что именно?

— Одну папку…

— Да не тяните же, что в этой папке?

— Записки Товпыги о выдаче продуктов для областного руководства. Там полностью обосновываются подлинные причины недостачи.

— Так вот он, в чём дело, — присвистнул подполковник. — И что вы думаете делать с этой папкой, понимаете уровень угрозы наличия у вас таких доказательств?

— Поэтому я и пришел к вам. Милиции я не доверяю, что дальше делать не знаю.

Георгий Алексеевич взял со стола шариковую ручку и на минуту задумался. Я молчал, понимая, что от его решения сейчас зависит всё. Нахлынули непрошеные мысли: а что, если и КГБ в этой игре на стороне областной власти? Мало ли, какие у них могут быть связи. С тем же руководством или милицией.

— Давайте сделаем так, — предложил мой собеседник, — возьмем небольшой тайм-аут. Я наведу справки в своей службе и свяжусь с вами. Примем решение, что делать. Позвоните мне завтра, примерно, в два часа дня. Договорились? Чтобы вас успокоить, замечу, что я даже не спросил, где вы сейчас живете. Если всё, что вы здесь рассказали, правда, я на вашей стороне.

***

Вернувшись к Жене, сказал, что всё в порядке. Толик уже спал. Она приготовила бутерброды, и мы выпили за успех этого дела по рюмке водки.

Помянули Дину и Маришу. Долго говорили. Эту ночь мальчика не беспокоили и спали вместе.

***

Звонить Петровскому не пришлось. Он сам связался со мной в пол одиннадцатого и предложил немедленно прибыть в Контору на встречу с его шефом, не позабыв захватить с собой папку с записками. Спросил адрес, куда прислать машину. Я чуть замялся, но он твердо заметил: — Вы сами понимаете, что лучше иметь дело с нами, чем с милицией!

Через полчаса я подъехал на Кирова 4, назвал себя дежурному, и его помощник провел меня на второй этаж к Петровскому. Тот позвонил куда-то, сказал: — Коркамов на месте, — взял у меня папку и повел к шефу.

В кабинете председателя областного комитета госбезопасности впору было играть в волейбол. За торцевым длинным столом свободно уселось бы человек двадцать.

Хозяин кабинета, сухощавый седой человек предпенсионного возраста, встал, протянул мне руку, представился: — Дмитрий Ильич Коробов.

Петровский передал ему папку. Начальник раскрыл ее и стал перебирать записки. Затем бросил мне — рассказывайте!

Я переглянулся с Петровским, и он ободряюще кивнул головой. Пришлось повторить то же, что говорил вчера в доме у Нины. Начальник внимательно слушал, невольно перебирая бумажки в папке. Когда я кончил, спросил: — Что собираетесь сейчас делать?

Сказал, что буду устраивать похороны Дины с дочкой, если надо письменно дать какие-то показания, готов это сделать.

Начальник выжидающе посмотрел на меня, взглянул на Петровского и, указывая на папку, спросил: — А с этим?

— Не знаю, могу передать ее вам.

Он удовлетворенно кивнул головой и доверительно начал:

— Спасибо, что вышли на нас с этой папкой. Надеюсь, наш разговор строго конфиденциален, но честно признаюсь: после гибели Товпыги, центрального организатора хищений в гастрономе, все концы этой истории обрублены, ушли в воду. Хотя, — он снова взглянул на Петровского, — нам это в некотором плане может пригодиться. Лично вам скажу: вы все сделали правильно, теперь в плане личной безопасности вам ничто не угрожает. Можете спокойно жить и работать дальше. Если будут какие-то проблемы, смело обращайтесь к нам, окажем всестороннюю помощь. Кстати, вы не подумывали о том, чтобы вернуться в школу? Мы навели справки, вы отличный специалист и были бы более полезны на своем профессиональном поприще, чем в роли свободного фотографа.

— Надо подумать, — после паузы ответил я. — Мне даже в голову не приходило, что после судимости это возможно.

— С нашей помощью всё возможно, — уверенно улыбнулся он. — Если решитесь, дайте знать.

***

После разговора с начальником вернулись в кабинет Петровского. Он дал мне ручку, несколько листов бумаги и предложил написать заявление, изложить всё, ранее мной сказанное. Я справился за десять минут и протянул ему листок. Он внимательно ознакомился с написанным, достал новенькую канцелярскую папку и аккуратно вложил заявление туда.

— А теперь, с вашего позволения, продолжим наш разговор, — официальным тоном произнес он. — Как вы понимаете, после получения вашего заявления мы должны официально оформить наши — вернее — ваши отношения с Комитетом госбезопасности. — Нет, нет, — увидев моё неприятное недоумение, — понимающе взглянул он. — От вас не требуется чего-нибудь предосудительного, например, докладывать о разговорах со своими товарищами или выполнять наши секретные задания. Для этого есть другие люди и, поверьте, их вполне достаточно. Особенно на платной основе. Это требуется, чтобы обезопасить вас от той же милиции, которая продолжает расследование убийств в сфере торговли и усиленно ищет стрелочников. А так — вы наш человек, то, как говорится, взятки гладки. Мы всегда на официальных основах всё прикроем. Сейчас вы подпишете документ о сотрудничестве, согласно которому от вас требуется только одно: сообщать нам, узнав о любой преступной деятельности или намерениях, что, по сути, является священным долгом советского человека. Именно такие задачи будут поставлены перед вами в этом документе. Вас никто не сможет упрекнуть, что вы секретный осведомитель органов, предающий своих друзей или знакомых. У вас даже не будет кодового названия или псевдонима. Поверьте, это самый легкий и надежный способ оставаться честным человеком и перед собой, и перед близкими, и перед государством. Именно на таких основах с нами сотрудничают многие уважаемые и порядочные люди.

Видя мое молчание, Георгий Алексеевич вздохнул и мягко сказал: — Не пойму, чем вы так обеспокоены… Мы навели справки, и знаем, что в армии вы были шифровальщиком. Разве не такой же документ вы подписывали в особом отделе военной контрразведки? Сообщать только о тех, кто проявляет повышенный интерес к секретной документации или вербует вас с такой целью, а вовсе не «закладывать» своих товарищей?

Я вспомнил армейские годы, обязательную рапортичку: «за время истекшей недели повышенный интерес к секретной аппаратуре и документации никем не проявлялся» и облегченно подписал документ о сотрудничестве.

_ Мне хотелось бы, только правильно меня поймите, знать, как идет расследование этого преступления. И вашей службы, и ваших милицейских коллег, — решился сказать я.

— Никак мстить думаете? — поинтересовался чекист.

— Мстить — не мстить, а сделать всё, чтобы мерзавцы не избежали наказания.

— Ну, в пределах возможного, постараюсь держать вас в курсе.

— Спасибо. И еще, могу ли я связаться с вами, если возникнут особые обстоятельства?

— Безусловно, ответил он, и мы пожали друг другу руки.

***

Вернувшись к Жене, первым делом успокоил ее, поведав о посещении КГБ и полученных гарантиях безопасности. Она была рада, но на лице ее читалась легкая грусть. Кажется, я понял, в чем дело, и сказал, что не хочу быть один и, если можно, еще поживу у нее. Честно говоря, мне не хотелось сбегать от Жени, только немного распогодилось.

— Я же сказала, живи здесь сколько хочешь, — глядя мне в глаза, мягко молвила женщина. — Мне тоже не сладко маяться одной…

***

Надо было решить несколько первоочередных вопросов: сообщить про несчастье родителям Дины, организовать похороны. Их адреса в Израиле у меня не было. Знал, что они ведут переписку, письма в ее квартире, но она опечатана. Пришлось идти в милицию и там объяснять.

В Цюрупинске меня ждала работа. Решил взять еще две недели за свой счет и успокоил лаборантку Тамару. Пообещал оплатить эти дни.

В милиции меня встретили неохотно. Молодой капитан с бегающими сметливыми глазами долго расспрашивал: кто я да что, как узнал про убийство, почему сразу не явился в милицию, когда я видел Дину в последний раз, не было ли чего-нибудь необычного в её поведении. Взял с меня расписку о невыезде, но не разрешил зайти в ее квартиру и узнать адрес ее родителей. Потому как я ей никто, а в квартире ценные вещи.

— Так сколько же им лежать в морге, почему не даете похоронить по-людски, ведь все экспертизы уже давно сделаны — возмутился я.

Пришлось обратиться к Георгию Алексеевичу и на следующий день в сопровождении капитана, вскрывшего пластилиновую печать на двери Диныной квартиры, вместе проходим в комнаты.

Беглый взгляд на вещи показывает некоторые изменения. Не видно ни телевизора, ни японского магнитофона. Говорю об этом капитану. — _ Куда они подевались, не знаете?

Он каменно молчит. — Неужели вещественные доказательства? — с издевкой спрашиваю я. — Какое ваше дело? — наконец, отзывается капитан. — Ищите свои письма и давайте заканчивать, у меня еще много дел, — буркнул он. — Что ж, придется этим тоже заняться, — говорю я. — У покойной живы родители, прямые наследники. Тем более, граждане не нашего государства. Возможно, их это заинтересует, обязательно расскажу им. И подскажу, куда обращаться. Глядите, как бы международного скандала не вышло!

Капитан злобно молчит.

— Ваши ребята здесь недурно порезвились, — продолжаю добивать его я.

— Там, в ящичке украшения хозяйки, дорогие часы. Пойдем, посмотрим?

— Вы прибыли сюда за адресом родственников погибшей! — избегая глядеть мне в глаза, жестко чеканит офицер. — Давайте не отвлекаться!

***

Заказываю срочный разговор с Израилем. Трехминутная связь стоит бешеных денег. Через два часа дают соединение. У телефона мама Дины. Не понимает, с кем она говорит. Объясняю ей, называю себя.

— Да, нам Диночка о вас писала, очень рада с вами познакомиться, пусть и по телефону, только почему звоните вы, а не она, что-то случилось? — дрожит в трубке голос женщины. Не могу решиться сразу сказать, начинаю что-то мямлить. Она, видно, что-то почувствовала, мне передается ее волнение. С горем пополам, прошу успокоиться и говорю, что случилась большая беда.

На том конце провода жуткий, нечеловеческий крик. Прошу дежурную телефонистку продлить разговор. Говорю, что всё оплачу.

Только через несколько минут удается более — менее успокоить мать. Всхлипывая, она еле шепчет, что у них дома тоже несчастье — тяжелый инсульт у папы, его парализовало. Оставить его не на кого, как ей быть?

Обещаю сам устроить похороны, всё равно приездом сюда беды не поправишь. Пусть не волнуется, смотрит за мужем, здесь всё будет в порядке. Прошу прощения за такие известия. Сообщаю о наследстве, и что я ни на что не претендую, когда сможет приехать в Херсон, постараюсь всем, чем надо, помочь. После разговора я полностью опустошен. Этим вечером напиваюсь у Жени до бесчувствия. Она тоже очень переживает.

***

Понимая, что КГБ и МВД конкурирующие организации, на следующий день звоню Георгию Алексеевичу и рассказываю о хищениях в квартире убитой.