Невезение. Сентиментальная повесть

— Вы уверены? — спрашивает он.

— Абсолютно, — отвечаю я. — Сказал об этом милицейскому капитану, поинтересовался, где вещи, он только плечами пожал. Правда, потом спросил, какое мне до этого дело. По-моему, ребята там неплохо постарались…

— Это уже интересно, — задумчиво сказал подполковник. — Знаете, нам видимо нужно снова встретиться. Придется вам написать заявление, не против? Если у вас сегодня есть время, прошу заехать ко мне.

После обеда я снова посетил здание на Кирова, 4. Принимая заявление, Георгий Алексеевич хмуро заметил, что в деле магазина по Перекопской есть некоторые несоответствия. Коллеги из МВД ведут его, как мокрое горит. Похоже, получили указания замять дело. Не проведены простейшие следственные мероприятия. Даже не опрошены соседи Дины. Так не бывает. Вернее, может быть, если есть какие-то заинтересованности.

— Возможно, боятся выйти на самих себя? — спросил я. — Но тогда как-то не вяжется: вначале ничего не взяли, а после квартиру основательно обчистили.

— Не думаю, — сказал кагэбэшник. — Если бы работали грамотные профессионалы, им было бы выгодно имитировать ограбление. А так, кто-то получил четкий приказ ничего не брать, а эти, похоже, крали вещи уже после настоящих убийц. Во всяком случае, после вашего прихода, — добавил он.

Незаметно перешли к другим темам. Я рассказал, как связался с родителями покойной, о трудностях с организацией похорон. Собеседник держался очень доброжелательно. Разговор мы продолжили в кафе на Суворовской. Он стал рассказывать, как ему повело с Ниной: прекрасная хозяйка и мать. Правда, работа в поликлинике ей не очень нравится, привыкла к школе, чувствует себя не в своей тарелке.

— Кстати, а вы что-нибудь решили по предложению моего начальника вернуться к преподаванию? — неожиданно спросил он. — Надо ковать железо, пока горячо.

— Вы считаете, после судимости это уместно?

— Ничего странного здесь не вижу. Прошли годы, вы сидели не за что-то аморальное, не государство обокрали или приставали к ученицам, а всего лишь дело случая: строители недоработали, брак гнали ради премий. Вот вы и пошли стрелочником. Чтоб не обижать рабочий класс, да и в назидание вашим более удачливым коллегам. Как говорится, оказались не в то время не в том месте.

Не в то время и не на той должности, — горько поправил его я. — И то верно, — согласился он. — Так что, решитесь снова войти в одну и ту же реку?

***

В день Дининых похорон небо заволокли темные тучи. Из похоронного микроавтобуса вынесли два гроба, большой и маленький, обтянутых красных кумачом. В те времена еще не знали полированных разукрашенных домовин. С Диной прощалось порядка двадцати человек. Ее коллеги по магазину, несколько соседей. Пришла Женя Мне показалось, что из «Волги», стоявшей неподалеку, велась видеосъемка. Что-то несколько раз блеснуло за шторками. Особых речей не было. Люди перешептывались, некоторые плакали. Похоронного оркестра я не заказывал. Хоронить в этой ситуации с помпой было неуместно. Когда опускали гробы в одну яму, пошел дождь. Яму быстро засыпали кладбищенские работники. Я передал старшему две бутылки водки.

После помянули несчастных в кафе в парке Ленина. Говорили добрые слова, сочувствующе смотрели на меня. Хотелось, чтобы всё поскорее закончилось.

Вечером мы отметили это грустное событие с Женей. Я чувствовал, что мы с ней понемногу привязываемся друг к другу.

***

Ночью не спалось. Пару раз выходил на балкон покурить. Вспомнил знакомое лицо, мелькнувшее на похоронах на кладбище. Неужели это она? Не за цветами ли пришла, красавица? В той, прошлой, жизни, была у меня одна памятная встреча. Вроде чушь пустяковая, а вот, запомнилась же…

Тогда я работал в райцентре, в школе-новостройке, ставшей крахом моих надежд, трамплином к четырехлетней отсидке. Как-то возвращался за рулем школьного «Москвича» домой, заметил на автобусной остановке у кладбища стройную блондинку в светлом плаще. В глаза бросался большой букет красивых цветов, которые она прижимала к груди. Улыбчивое лицо, взмах свободной руки — просьба подвезти; сбавил скорость, подъехал к обочине, открыл изнутри дверцу — добро пожаловать!

— Можно положить букет на заднее сиденье? — спросила она.

— Пожалуйста, — доброжелательно ответил я, — и вдруг ощутил, что обстановка в машине заметно изменилась. Будто с терпким запахом цветов вползло сюда нечто темное, непонятное, гнетущее…

Пассажирка захлопнула дверцу и повернулась ко мне: — Огромное спасибо, что остановились! Автобус, видно, только прошел, пришлось бы ждать и ждать… У подружки сегодня день рождения, — объяснила она, — не люблю опаздывать, точность — вежливость королей, верно?

— И королев, — в унисон добавил я. Она улыбнулась. Не помню, о чем мы говорили, да я, собственно, и не мог ничего слышать: в голове билась странная мысль: что, что сейчас происходит в машине, откуда веселье в словах, но тягостная атмосфера в кабине? Пока вдруг мне не пришло в голову: цветы!

Странное дело: такой пышный чудесный букет — и эта неописуемая тяжесть влажного гниения, что бы это могло означать? Всё выяснилось в ближайшие минуты. Оказывается, прекрасная незнакомка спешила на именины, прихватив цветы с ближайшей свежей могилы — она работает на кладбище менеджером ритуального сервиса, так называемым «похоронным агентом». Разумеется, цветы ничем кладбищенским не отдавали, и никакого могильного запаха не распространяли; скорее всего, в моем восприятии на уровне подсознания смешалось место посадки красивой агентши, кладбище — с букетом в ее руках.

Игривое настроение куда-то исчезло, и хоть она активно щебетала, выясняя, кто я и куда еду, смогу ли ее подвезти на Остров, она заплатит, находиться с ней и ее цветами в узкой кабине было противно.

Мое молчание ее насторожило, она поняла, что что-то не так, но я при въезде в город остановился на ближайшей троллейбусной остановке, сказал, что спешу и денег не возьму. Надо было видеть разочарованное лицо этой красавицы, когда она выходила из машины, опустив кладбищенский букет цветами вниз. Запомнились ее слова, сказанные с бойким смешком: каждый имеет то, с чем имеет дело на своей работе!

— И ассенизаторы тоже? — не выдержав, спросил я. Кажется, до нее стало что-то доходить.

С этим же кладбищем у меня была связана еще одна история, но она имеет столь мистический характер, что я иногда сам не верю, что это могло со мною происходить. И снова я был в этой машине, и снова проезжал мимо этой самой кладбищенской остановки, только дело было зимой, часов в восемь вечера, когда я возвращался после педсовета в город.

Помню, как в свете фар мела густая поземка, переходящая в метель. И одну — единственную худенькую фигурку старушки с замотанной темным платком головой, с узелком в одной руке и клюкой в другой. Стоял мороз и мне казалось, что она, размахивая узелком, как бы подпрыгивала, стараясь согреться. Одна. В темноте. На морозе…

Первое, что пришло мне в голову: старушка сбежала с интерната для одиноких стариков, находящегося в двухстах метрах от кладбища. Сама идея построить заведение для престарелых рядом с кладбищем, не вызвавшая бурный протест общественности, кажется, неважно характеризует моих земляков, равнодушно принявших это кощунство. Такое могло прийти в голову лишь бессердечному человеку, но ведь сколько еще их, нелюдей, утверждали этот проект, воплощали в жизнь идею поселить стариков прямо у кладбища, чтоб не утруждаться с перевозкой их с места временного обитания — к месту вечной обители. Подумать страшно, что уже много лет сотни несчастных ежедневно наблюдают из окон палат или с интернатного подворья за непрерывно идущими похоронными процессиями. Есть над чем поразмыслить… И пожелать тому, кто придумал поселить их в таком месте, чтобы пришел и его час попасть сюда и вкусить горечь созерцания чужих похорон.

Я взял несчастную старушку и вновь ощутил в машине нависшую напряженность, только не с гнусным цветочным запахом увядания, а что-то вроде наэлектризованного, пахнущего свежайшим озоном порыва ветерка после близкого разряда молнии. В машине работал обогреватель, было тепло, старушка молчала, растирая маленькими, будто детскими, ладошками озябшие на ветру щеки. Мерно работали стеклоочистители, снимая с лобового стекла снежную порошу. Во мне всё замерло в предощущении чего-то необычного, но не страшного, а доброго, согревающего и душу, и сердце.

— Куда вам, бабушка? — спросил я, — и не удивился, когда она прошептала: если можно, на вокзал, сынок…

Мне было не по пути, но как отказать бедной старушке, тем более, от нее исходило что-то близкое и знакомое. Но что, почему? Может, что-то со мной приключилось странное?

До сих пор не пойму, почему, когда она, выходя из машины, протянула мне что-то в дрожащей руке, я подставил ладонь, в которую нырнула крупная, наверное, рублевая монета, и в ту же секунду меня охватила оторопь: как я могу, что я делаю — беру деньги у несчастной старухи? Я стал что-то кричать ей вдогонку, быстро выскочил из машины, но моей пассажирки и след простыл, нигде рядом ее не было, вроде растворилась в снежной метели на привокзальной площади. На всякий случай, я зашел на вокзал, там было мало людей, старушки с посохом и узелком я не увидел.

Расстроенный, вернулся к машине, и перед тем, как включить зажигание, почему-то разжал кулак с монетой и увидел то, что потрясло меня до глубины души, чего я никогда, ни при каких условиях не ожидал увидеть… В моей ладони была серебряная медаль Красного Креста в память Русско-японской войны 1904–1905 г, та самая, с легкой выщерблинкой внизу эмалированного красного креста медаль, которую бережно хранила моя бабушка как свою самую любимую награду. Её мы с мамой положили ей в гроб, чтобы и на том свете она не расставалась с частичкой своего прошлого.

Не скажу, что я думал тем вечером, возвращаясь домой. Наверное, так был растерян, что не думал ни о чем, только одна мысль преследовала меня: что это была за старушка? Куда и откуда ехала? Почему именно эту медаль передала мне? Таких чудес в природе не бывает, тогда как на это всё смотреть, и со мной ли это, на самом деле, случилось? Но у меня в руке лежала медаль…

Я приехал домой, Валюша, как всегда, валялась на диване напротив телевизора, мама накрывала ужин на кухне. Портрет бабушки висел у нас в большой комнате. Между прочим, с этой медалью. Я попросил маму не волноваться, сделал беззаботный вид и сказал: хочешь, покажу тебе что-то такое, что ты сильно удивишься?

И когда она с недоумением посмотрела на меня, провел её в комнату, подвел к бабушкиному портрету и спросил: ты помнишь, мамочка, куда мы дели эту медаль, не забыла?

Мама непонимающе смотрела на меня: — Что за глупый вопрос, уж не выпил ли ты? Разве не помнишь, что эта медаль ушла вместе с бабушкой?

— Куда ушла, разве медали ходят? — притворно удивился я.

— Не валяй дурака! Что это с тобой? Идем кушать!

И тогда я разжал ладонь… После этого прошли долгие годы и вплоть до моего ухода на зону мама задавала мне один и тот же вопрос: — Ну скажи правду! Откуда эта медаль? Может, мы и не клали её в гроб, и она где-то валялась дома, а ты устроил весь этот идиотский цирк…