Архив Долки

Сцена была подлинна и непререкаема, однако в противоречии с тем, что сказал сержант. Не чудовищно ли намекать, что крошечные человечки, отвоевывавшие торф вдали, — частично велосипеды? Он покосился на сержанта. Тот уже утрамбовал табак, похожий на торф, и достал коробок спичек.

— Вы уверены в человечности велосипедов? — осведомился у него Мик. — Разве это не противоречит учению о первородном грехе? Или молекулярная теория и впрямь так опасна, как вы утверждаете?

Сержант ожесточенно сосал трубку, спичка захлебывалась.

— Она в два или в три раза — либо промежуточно — опаснее, чем быть могла бы, — ответил он мрачно. — Рано поутру я частенько думаю, что в четыре, и, свят-свят, поживи вы там несколько дней и сполна и привольно позволь себе наблюдать и проверять, вы бы знали, насколько определенна несомненность определенности.

— Полицейский Хват не походил на велосипед, — сказал Мик. — Заднего колеса у него не было, да и звонка на правом большом пальце не очень-то.

Сержант глянул на него с некоторым сочувствием.

— Ну не вырастет же у него из шеи руль, однако я видел, как он пытается проделать кое-что куда более пронзительно неописуемое. Не замечали ли вы странное поведение велосипедов в провинции — или же скорее-людей-велосипедов?

— Нет, не замечал.

— Это исконная катастрофа. Когда человек слишком попустительствует, вы мало что заметите, поскольку время он в основном проводит, облокотившись о стенку или же стоя, подперев себя одной ногой, на дорожке. Такой человек — тщетное явление громадного обаяния и силы, а также очень опасный субчик.

— Опасный для других людей, хотите вы сказать?

— Опасный и для себя, и для всех. Я когда-то знал одного человека по имени Дойл. Он был на тридцать один процент.

— Ну, это не очень серьезно.

Сержант натужно пыхал трубкой — та теперь действовала установленным порядком.

— Возможно. Скажите мне спасибо. В семье имелось три брата Дойла, и все они были слишком уничижительно бедны, чтобы располагать велосипедами поголовно. Некоторые не догадываются, насколько везучи, когда один другого бедней. Но вот незадача: один из братьев выиграл в «Джоне Булле»{71} приз в десять шиллингов. Как только я уловил точное дуновение этого ветра, так сразу понял: предстоит предпринять стремительные меры, иначе в семье появится два новеньких велосипеда, ибо, как вы понимаете, я могу красть лишь конечное число велосипедов в месяц. К счастью, я был знаком с тамошним почтальоном и сделал ему внушенье направить призовой чек мне. Почтальон! Ах, великий, милый, бурый хлопотун!

Воспоминания об этом госслужащем, казалось, зародили в сержанте печальную сардоническую усмешку, сопровожденную затейливыми помаваньями его красных рук.

— Почтальон? — переспросил Мик.

— Семьдесят два процента, — тихо произнес сержант.

— Боже всемогущий!

— Круг в двадцать девять миль, на велосипеде, каждый день, сорок лет подряд, в град, дождь и снежные плюхи. Надежды вернуть его показатель к отметке ниже пятидесяти почти не оставалось. Я принудил его обналичить чек в закрытом отделении, и мы поделили деньги в общественных интересах, патерналистски.

Как ни странно, Мик не счел сержанта бесчестным: скорее сентиментален был сержант, а состояние почтальона означало, что никаких нравственных вопросов тут не замешано.

Он спросил сержанта, как в подобном положенье велосипед со своей стороны ведет себя в быту.

— Поведение велосипеда с очень высоким содержанием хомо сапиенс, — пояснил сержант, — весьма коварно и совершенно замечательно. Их никогда не увидишь в самостоятельном движенье, зато натыкаешься на них в самых несообразных местах, неожиданно. Видали ли вы когда-нибудь велосипед, прислоненный к буфету в теплой кухне, когда снаружи льет как из ведра?

— Видел.

— Не очень далеко от очага?

— Да.

— Довольно близко к семье, чтоб подслушивать, о чем толкуют?

— Видимо, да.

— Не в тысяче миль от того места, где хранят провиант?

— Такого не замечал. Боже милостивый, уж не хотите ли вы сказать, что эти велосипеды потребляют пищу?

— Их за этим никогда не застукаешь, никто никогда не ловил их с полным ртом тминного хлеба. Но мне известно одно: еда исчезает.

— Что?!

— Не единожды замечал я кое у кого из этих господ крошки на переднем колесе.

Мик довольно робко подозвал официантку и заказал еще питья. Сержант был смертельно серьезен, сомнений в том никаких. И этого человека Мик решил призвать на помощь в решении загадки святого Августина. Он почувствовал себя странно подавленным.

— Никто не замечает, — тихонько продолжил сержант. — Том считает, что за пропажу харчей отвечает Пат, а Пат думает, что замешан Том. Мало кто догадывается, чтó в этом устрашающе неупорядоченном доме происходит. Есть и всякое другое… но лучше об этом не говорить.

— Пóлно вам, сержант. Какое другое?

— Ну, человек на дамском велосипеде. Это уже на уровне сернистой безнравственности, и ПС[23] будет в, своем праве, запрещая подобным недостойным натурам и нос совать в церковь.

— Да… подобное поведение непристойно.

— Боже помоги нации, какая допускает слабину в подобных вопросах. Велосипеды потребовали бы себе право голоса и стали бы рваться в кресла Советов графств — чтобы добиться гораздо большего ухудшения дорог по сравнению с нынешними, ради своих низменных интересов. Но вопреки этому и напротив, хороший велосипед — славный напарник, друг, и есть в нем немалое обаяние.

— И все ж я сомневаюсь, что когда-нибудь сяду на велосипед, который сейчас у вас в участке в Долки.

Сержант задушевно покачал головой.

— Да бросьте, всего понемножку — дело полезное, оно вас делает выносливым, придает вам железа. Но, знамо дело, заходить слишком далеко слишком часто слишком быстро — дело вовсе не безопасное. Нажим ваших стоп на дорогу переносит в вас некоторое количество дороги. Когда человек умирает, говорят, что он возвращается ко праху, захоронительно, но избыток прогулок наполняет вас прахом куда раньше (или хоронит частички вас вдоль дороги) и ведет смерть вам навстречу. Неукоснительно знать, как лучше всего перемещать себя с одного места на другое, непросто.

Возникло молчание. Мик подумал было упомянуть, сколь цельным можно остаться, перемещаясь исключительно по воздуху, однако от мысли этой отказался: сержант наверняка возразит — на основании стоимости. Мик заметил, что лицо сержанта затуманилось и что он уставился в чашечку своей трубки.

— Я изложу вам секрет, конфиденциально, — сказал он тихо. — Моего собственного деда мы похоронили в восемьдесят три. За пять лет до смерти он был лошадью.

— Лошадью?

— Лошадью во всем, кроме периферических наружностей, поскольку провел лета своей жизни — куда больше безопасного, ей-же-ей, — в седле. Обычно бывал ленив и тих, но то и дело вдруг переходил на резкий галоп, перескакивая через изгороди с большим шиком. Видали ли вы когда-нибудь человека о двух ногах в галопе?

— Не видал.

— А я вот постиг, что это великое зрелище. Он всегда говорил, что выиграл Кубок Ирландии{72}, когда был гораздо моложе, и до полусмерти докучал своей семье байками о затейливых прыжках и непреодолимой их возвышенности.

— И дедушка довел себя до такого состояния избыточной верховой ездой?

— Как ни поверни, да. Его старый конь Дэн был обратного способа мышления и создавал столько неурядиц, заявляясь в дом среди ночи, путаясь с девушками днем и совершая наказуемые деяния, что пришлось его пристрелить. Палицыя того времени в положение входила скудно. Они сказали, что коня, если его не прикончить, придется арестовать и разбираться с ним на следующем заседании по мелким правонарушениям. И семья его пристрелила, но спроси вы меня, я вам скажу, что это был мой дед, а на кладбище в Клонкунле{73}похоронили коня.

Сержант впал в раздумья о своей путаной родословной, однако присутствия сознания ему хватило, чтоб поманить к себе трубкой официантку и заказать повторную дозу тихого снадобья.

— В некотором смысле, — вымолвил Мик, — случай вашего дедушки не так уж плох. В смысле лошадь — по крайней мере живность, живая тварь, спутник человека на Земле, и ее уж точно всюду считают благородным животным. Будь он, к примеру, свиньей…

Сержант поворотился к нему, просиял и долго и удовлетворенно затянулся трубкой.

— Вы это от чистого сердца говорите, и сие участливо и веско с вашей стороны. У ирландцев к лошадям великая гро[24]. Когда издох Тим из Типперэри, извозчичий конь, который выиграл Кубок Ирландии и единственный на все поле уцелел{74}, вы б поклясться могли, что это сам возлюбленный Архиепископ{75} отправился за своей нетленною наградой. И сильных мужчин заставали тогда в слезах.

— Да, а вспомните Орби, великого коня, выигравшего Кубок для Босса Кроукера. До сих пор покоится в Сэндифорде{76}.

— Ах да. А еще был Мастер Макграт{77}, пес, что был быстрее ветра. Памятник ему стоит на перекрестке в Типпе, откуда его мать родом.

Оба с удовольствием посмаковали родство с высшими животными, хотя сам Мик становиться одним из них посредством продолжительного телесного взаимодействия не стремился.

— Что ж, сержант, я рад, что мы по крайней мере в одном вполне согласны. Метаморфозы между человеком vis-à-vis[25] железных велосипедов — дело иного рода. И суть здесь вовсе не только в чудовищной замене живой ткани металлом.

— А в чем же? — полюбопытствовал сержант.

— Все порядочные ирландцы должны иметь приличествующие им национальные взгляды. Практически любой велосипед, какой ни есть в Ирландии, был изготовлен в Бирмингеме либо Ковентри.

— Я пристально усматриваю, к чему вы клоните. Да. Из всего этого вытекает и элемент предательства. Вполне так.

Похоже, такой довод в голову ему не приходил, и на челе его возникла хмарь: он молча осмыслял сказанное, бесстрастно попыхивая и приминая табак в чашечке добротно прокопченным пальцем.

— Ну вот что, — сказал он наконец, — сдается мне, и велосипед сам по себе не столько потеха, сколько громадная общественная загвоздка. Во дни отрочества маво такое приводило к повешенью.

— Неужели?

— Не сойти с места. В те поры служил я Боррайсокене{78}, и был там один очень знаменитый человек по имени Макдэдд. Макдэдду принадлежал национальный рекорд на ста милях с литыми шинами. Незачем и говорить подробностно, что с ним сотворила литая шина. Пришлось вздернуть велосипед.

— Вздернуть велосипед?

— Макдэдд точил первостатейный зуб против другого человека, по имени Макдонахи, но и близко к нему не подходил. Он знал, каков расклад, и устроил велосипеду Макдонахи зверскую взбучку монтировкой. После того как между Макдэддом и Макдонахи состоялась стремительная кулачная взбучка, Макдонахи — брюнет в очках — не дожил и так и не узнал, кто в итоге победил.

— Ну, это ж разве не случай непредумышленного убийства?

— При сержанте, какой в те поры у нас там был, — нет. Он считал, что это гнуснейшее душегубство — и худший случай преступничества, до кучи. Долго не могли мы отыскать Макдэдда или же разобраться, где размещается большая его часть. Пришлось арестовать его велосипед вместе с ним, и мы целую неделю пристально наблюдали за обоими тайным наблюдением, чтобы понять, где большинство Макдэдда находится и не размещается ли велосипед в основном у Макдэдда в седалище pari passu[26] и наоборот, если вы понимаете, что я имею в виду.