Архив Долки

Глава 18

В поезде на Скерриз во вторник вечером настроение его было мирным — успокоенным даже, справедливее будет сказать. Quesque faber fortunae suae, как гласит избитая цитата: всяк кузнец своей кутерьмы{119}. И все же он не считал, что подобный взгляд действен. Мик осознавал вездесущую двусмысленность: иногда, казалось, он диктовал события с божественной на то властью, а временами видел себя игрушкой неумолимых сил. В этой поездке в частности он чуял, что надо ждать проявлений Джойса и принимать его как есть. Джойс уже распалил Мику любопытство, сказав, что работает над книгой — безымянной, без единого намека на содержание. Кто знает, он мог бы оказаться самозванцем — или же исключительным примером физического сходства. Однако внешность его была подлинной, и он явно пожил на континенте. В самом деле, нельзя было считать его одной из задач Мика — скорее, интересным отвлечением для человека, теперь уж поднаторевшего вмешиваться в чужие дела. Мик очень кстати не оставил ни своего личного, ни делового адреса, и нельзя сказать, будто Джойс знал о нем что бы то ни было порочащее.

Гостиница оказалась заведением простым, без бара, но некий старик, неприметный в манерах и одежде до такой степени, что неясно было, слуга он или владелец, провел Мика по коридору в «гостиную, где господа принимають напитки». То была скверно освещенная комната, маленькая, с линолеумом на полу, несколькими маленькими столиками там и сям, а в жаровне мерцал огонь. Мик был один, согласился со своим хозяином, что вечер для этого времени года никудышный, и заказал маленький херес.

— Я ожидаю друга, — добавил он.

Но Джойс оказался пунктуален. Появился он бесшумно, очень тщательно одетый, тихий, спокойный, в маленькой черной шляпе, венчавшей его некрупные строгие черты, в руке — крепкая прогулочная трость. После легкого поклона он сел.

— Я взял на себя смелость попутно заказать кое-что, — сказал он, чуть улыбнувшись, — мы, люди этой профессии, стараемся беречь ноги других. Надеюсь, вы «на пятерочку»?

Мик легко рассмеялся.

— Великолепно, — сказал он. — Прогулка от станции бодрит сама по себе. Вот ваш напиток, я угощаю.

Джойс не ответил, взявшись прикуривать небольшую черную сигару.

— Я слегка робею, — сказал он. — У вас, судя по всему, в этой стране множество связей. Завидую вам. Я знаю кое-кого — но друзья? Ах!

— Возможно, вы по природе более уединенного сорта человек, — предположил Мик. — Вероятно, компания в целом вам не очень приятна. Я лично считаю, что интересные люди — редкость, а зануды — повсюду.

В сумраке почудилось, что Джойс кивнул.

— Один из величайших недостатков Ирландии, — произнес он, — в том, что здесь слишком много ирландцев. Понимаете? Я знаю, что это естественно, этого следует ожидать — как диких зверей в зоопарке. Но того, кто прожил в мешанине современной Европы, это раздражает.

Так он подвел Мика к сути его запроса, так сказать. Голос Мика был тих, утешителен:

— Мистер Джойс, я питаю к вам громадное уважение, и для меня честью было б послужить вам. Я несколько смятен вашим величием как писателя и вашим присутствием в этих краях. Не поделитесь ли вы некоторыми сведениями о себе — строго конфиденциально, разумеется.

Джойс кивнул, вроде бесхитростно.

— Конечно, поделюсь. Немного есть чего рассказать вам. Прошлое довольно просто. Будущее — вот что далеко и трудно.

— Ясно. Люди Гитлера изгнали вас из Швейцарии?

— Нет, из Франции. Моя супруга и родственники — часть тех многих, кто сбежал до террора. Паспорт у меня был британский. Я знал, что меня арестуют, вероятно — убьют.

— Что случилось с вашей семьей?

— Не могу сказать. Нас разлучили.

— Они погибли?

— Я знаю мало — лишь то, что сын мой цел. Воцарился хаос, бедлам. Поезда ломались, пути были повреждены. Повсюду сплошь импровизация. Где-то на грузовике подбросят, где-то надо было пробираться полями или же прятаться день-другой в амбаре. Куда ни глянь — всюду солдаты, партизаны и головорезы. Боже правый, не смешно было. К счастью, настоящих местных узнать было легко — это смелые, простые люди. К счастью, я как следует говорил по-французски.

— И какова же была ваша точка назначения?

Он помолчал.

— Ну, поначалу, — вновь заговорил он, — я хотел убраться от этих немцев. Вторая мысль — добраться до Америки. Америка в те поры еще не вступила в войну. Но какое бы то ни было значительное действие было очень затруднено. Кругом шпионы, саботажники и хулиганье, всех сортов, какой ни возьми. Простейшие вопросы еды и питья — и те были трудны.

— Да, война — это бедствие.

— Я бы ту французскую бойню не стал бы именовать словом «война». А черный рынок? Небеси!

— Так что же было дальше?

— Сперва я оказался в Лондоне. Все на нервах, атмосфера ужасная. Не чувствовал себя в безопасности.

Мик кивнул.

— Помню, они повесили вашего тезку — радиоведущего Джойса{120}.

— Да. Я решил, что здесь мне будет лучше. Сумел пробраться сюда на небольшом сухогрузе. Слава богу, все еще схожу за ирландца.

— А что же ваша семья?

— Я навожу конфиденциальные справки через одного друга — знаю, что сын мой жив. Конечно, впрямую разузнавать я не могу.

Разговор выходил сообразный, однако не вполне соответствовал целям Мика. Был ли это Джеймз Джойс, дублинский писатель с международным именем? Или же некто под личиной, вероятно, искренне спятивший от страданий? Застарелое, докучливое сомнение не покидало Мика.

— Мистер Джойс, расскажите мне о том, как писался «Улисс».

Джойс поворотился к нему ошарашенно.

— Я слыхал более чем достаточно об этой грязной книге, этом собранье мерзостей, но ни разу не слышал, что имею к ней какое бы то ни было отношение. Знаете, вы уж поосторожнее с этим. Более того, я именем своим отметил лишь одну небольшую книгу, которая меня касалась.

— И что же это за книга?

— Ах, давно дело было. Мы с Оливером Гогарти{121}, пока общались, вместе работали над кое-какими рассказами. Простые рассказы: описания Дублина, назовем их так. Да, были в них некие достоинства, думаю. Мир в те поры был устоявшийся…

— Легко ли вам далось такого рода сотрудничество с Гогарти?

Джойс тихонько хихикнул.

— Был у этого человека талант, — сказал он, — но очень разбросанного свойства. Гогарти был по преимуществу говорун и, до некоторой степени, разговоры его улучшались от выпивки. Пьяница, но не от привычки. Для этого он слишком умен.

— Ну, вы были друзья?

— Да, можно и так сказать, пожалуй. Но язык у Гогарти был непристойный и богохульный, а такое, и говорить-то нет нужды, не по мне.

— Сотрудничество это вышло по-честному пятьдесят на пятьдесят?

— Нет. Всю работу я делал сам, пытался добраться до сути людей. Гогарти занимался сплошь украшательством, всякими финтифлюшками, чуть ли не заигрыванием с Зáмком — всяким нехарактерным. О, бывали у нас стычки, уж поверьте.

— Как вы назвали ту книгу?

— Мы назвали ее «Дублинцы». В последний момент Гогарти отказался помещать свое имя на титульный лист. Сказал, это опорочит его имя как врача. Да и не важно, поскольку издателя книге найти не удавалось многие годы.

— Очень интересно. А что еще вы написали, по-крупному?

Джойс молча разглядывал пепел на своей сигаре.

— В смысле печати — в основном брошюры для ирландского Общества католической истины{122}. Уверен, вы знаете, о чем я говорю — о маленьких таких трактатах, какие можно взять со стойки за дверью в любой церкви: о супружестве, о таинстве покаяния, о смирении, об опасностях алкоголя.

Мик вытаращил глаза.

— Вы меня поражаете.

— Время от времени, конечно, я пытался создать что-то более дерзостное. В 1926-м у меня вышел биографический материал о святом Кирилле{123}, апостоле славян, в «Исследованиях», ежеквартальнике ирландских иезуитов. Под псевдонимом, само собой.

— Да. Но «Улисс»?

В сумраке послышался приглушенный звук раздражения.

— Об этой проделке разговаривать не желаю. Я воспринял этот замысел как розыгрыш, но знал о нем недостаточно, чтобы заподозрить, сколь сильно он навредит моему имени. Все началось с одной дамы-американки по имени Силвия Бич{124}. Я знаю, это кошмарная фраза, она мне претит, но правда такова: она в меня влюбилась. Вообразите! — Он тускло улыбнулся. — У нее был книжный магазин, который я частенько навещал в связи с планом перевести и очистить от мусора великую французскую литературу, чтобы она стала вдохновением ирландцам, обожающим Дикенза, кардинала Ньюмена{125}, Уолтера Скотта и Кикэма{126}. Взгляд мой охватывал многое: Паскаля и Декарта, Рембо, Мюссе, Верлена, Бальзака, даже этого святого францисканца, бенедиктинца и врачевателя Рабле!..

— Интересно. Однако «Улисс»?

— Что любопытно касательно Бодлера и Малларме: оба сходили с ума по Эдгару Аллану По.

— Как же мисс Бич выражала свою к вам любовь?

— Ах-ха! Кто такая Силвия? Она клялась мне, что сделает меня знаменитым. Поначалу не говорила, как именно, и в любом случае я воспринял это снисходительно — как ребячливую болтовню. Но замысел ее бы таков: слепить эту штуку под названием «Улисс», тайно разослать ее читателям и приписать мне авторство. Разумеется, я сперва не отнесся к этой безумной затее всерьез.

— Но как же все это развивалось?

— Мне показали отрывки, отпечатанные на машинке. Выспренно и натужно, подумал я. Попросту не способен был заинтересоваться этим, даже как шуткой любителя. В те дни я погружен был в то, что было внутреннее хорошего за дурным в Скалигере{127}, Вольтере, Монтене и даже в этом странном человеке — Вийоне. До чего же они сонастроены, думалось мне, с образованным ирландским умом. Ах да. Конечно, не сама Силвия Бич показывала мне те фрагменты.

— А кто же?

— Всякие низменные, порочного ума негодяи, которым платили, чтоб они сводили материал воедино. Щелкоперы, поэты-похабники, сутенеры-живоглоты, лизоблюды-содомиты, толкачи полноцветной похоти падшего человечества. Пожалуйста, об именах не спрашивайте.

Мик изумленно осмыслил сказанное.

— Мистер Джойс, как вы жили все те годы?

— Преподавал языки, в основном — английский, натаскивал желающих. Проводил время при Сорбонне. Пропитанье там добывать было легко, в любом случае.

— А Общество католической истины вам за те брошюры платило?

— Нет, конечно. С чего бы?

— Расскажите мне еще об «Улиссе».

— Я обращал на него очень мало внимания, пока однажды мне не вручили фрагмент, где какая-то женщина в постели думает грязнейшие мысли из всех, какие приходили когда-либо в человеческую голову. Порнография, грязь и литературная тошнота, любой мерзавец-извозчик в Дублине покраснел бы. Я перекрестился и отправил все это в огонь.

— Так был ли весь «Улисс» целиком опубликован в итоге, как думаете?

— Уж точно надеюсь, что нет.

Мик помолчал пару секунд и звонком призвал обслугу. Что мог он сказать? Судя по всему, уместна была бы встречная откровенность.

— Мистер Джойс, — сказал он торжественно, — могу сообщить вам, что вы долго были вдали от происходящего. Книга «Улисс» вышла в Париже в 1922 году, с вашим именем на титульном листе. И сочли ее великой книгой.