Архив Долки

— Так вот, сержант считает, что, есть ли пневма в шинах или нет, велосипедист подвергается суровой тряске, и происходит взаимное смешение атомов велосипеда и человека.

Джойс молча отпил.

— Ну… я бы не стал сходу отметать такую возможность. Пневма в данном случае, возможно, сохраняет жизнь — в смысле, сохраняет физическую целостность ездока. Полчаса в лаборатории — вот что нам здесь принесло бы пользу. Обмен между клетками телесных тканей человека и частиц металла — может, и удивительное явление, но, конечно, это всего лишь возражение рассудка.

— Хорошо. В любом случае сержант в этом не сомневается. Он лично знавал людей, чья работа связана с постоянными велосипедными поездками, ежедневно, и про некоторых он говорил, что они в большей мере велосипеды, нежели люди.

Джойс сумрачно хихикнул.

— Тут у нас имеется выбор. Исследование психики или исследование велосипеда. Я предпочитаю психическое. Ах, ну да… мои собственные неурядицы куда сложнее сержантовых. Мне нужно примкнуть к иезуитам, скажем так, чтобы выкинуть Дух Святой из головы Господней и из Католической церкви.

Возникло молчание. Дело Мика почти было сделано. Вечер выдался краткий, и все же рассказ Джойса о себе, былом и настоящем, не сочтешь незначительным. Джойс поерзал.

— Скажите, — проговорил он, — как скоро смогу я увидеться с отцом Гравеем?

— Как скоро? Что ж, так скоро, как пожелаете, думаю. Эти люди обычно вполне доступны, в любое время.

— Как насчет завтра?

— Батюшки!

— Видите ли, я теперь уже три дня не на работе — как приказчик, в смысле. Может, станем ковать железо, пока оно горячо?

Мик обдумал эту жажду действия. Ничего другого на ум не шло — отчего б и нет?

— Что ж, у меня завтра в Долки назначено. Но если удастся встретить вас где-то в городе полседьмого или около того, полагаю, мы могли бы отправиться на встречу с отцом Гравеем вместе. Я бы позвонил ему днем и назначил свидание.

— Великолепно. Великолепно.

— В котором часу, по-вашему, лучше назначить встречу? Предлагаю место рядом с больницей святого Винсента, на Грин. Но во сколько?

— Да. Я знаю ту больницу. Семь вечера подойдет?

Мик согласился: все опрятно помещается в его расписание. Они умолкли, допивая. Осталось ли что-то отчасти личного по сути, о чем нужно спросить, размышлял Мик, ибо завтра для доверительных бесед возможностей будет очень мало. Да, осталось: одно.

— Мистер Джойс, — сказал он, — я знаю, что эта тема вам неприятна, однако я вынужден вновь коротко обратиться к тому труду — «Улиссу». Не возражаете?

— Нет-нет, это просто скучная, скабрезная тема.

— Насколько я понимаю, у вас нет литературного агента?

— На что же мне подобное пригодится?

— Ну, в смысле…

— Вы считаете, что Общество католической истины — коммерческое издательство в зачатке?

— Это к делу не относится. Не назначите ли вы меня своим литературным агентом?

— Зовитесь так сколько угодно, если вам нравится, — не понимаю чем.

— Ну, тут вот как. Невзирая на ваше неведение, вам, возможно, причитаются деньги с продаж «Улисса» — на счетах у издателей. Может, несколько тысяч фунтов. Не вижу причин, почему бы вам не затребовать эти средства, которые вам должны, — нет причин, почему бы мне не сделать это от вашего имени.

— Вас, возможно, обидит, скажи я, что вы страдаете одержимостью, воспаленным воображением.

Мик легко рассмеялся, чтобы успокоить его.

— Вам следовало бы знать, — сказал он, — что человеку, у которого слегка вскружена голова, следует немного потакать.

— Ну, да… так надо обращаться со взбалмошными детьми. Меньше беспокойств. Но вы не ребенок, даже если бутылочка вам не чужда.

Оба расслабились.

— Никакого вреда от того, что я, как ваш агент, наведу справки, не будет. Верно же?

— Несомненно, нравственного закона здесь не преступить, это уж наверняка. Единственное, что вы обязаны никогда не раскрывать, — мой адрес, в особенности никому из тех похотливых порнографических мерзавцев.

Мик шумно хлебнул.

— Возможно, вы заговорите иначе, — сказал он мирно, — если выяснится, что благодаря «Улиссу» скопилась сумма в 8000 фунтов.

Голос Джойса, когда наконец послышался, был тих и напряжен.

— Что мне делать с 8000 фунтов? — спросил он. — Человек, который завтра предпримет первый шаг к Ордену иезуитов?

— Как, думаю, уже напоминал вам, они зовутся Обществом, а не Орденом. И вот еще что я вам скажу. Если они вас примут, они примут вас таким, какой вы есть, — хоть бедным, хоть богатым. Основатель Лойола был аристократом, не забывайте. И к тому же…

— Что?

— Если проходимцы-негодяи из Парижа или откуда-нибудь упрекали вас в том, чего вы не писали, и пытались очернить ваше славное имя, не будет ли выглядеть Божественным вмешательством, если их недостойные проделки принесут вам громадные материальные блага?

Джойс запальчиво курил.

— Но говорю вам: я не хочу денег и не нуждаюсь в них.

— Может, все не так. У иезуитов богатый выбор. Может, они не шибко тяготеют к голодранцам.

Воспоследовавшее молчание, возможно, означало, что Джойс осмысляет эту довольно свежую мысль. Наконец он заговорил.

— Хорошо же. Если эта чудовищная книга и впрямь заработала 8000 фунтов, о которых вы сказали, и эти деньги могут быть получены законно, каждый пенни их поступит иезуитам — за вычетом пяти фунтов, которые я выделю Праведным душам{136}.

Вскоре после этого они расстались, Мик отправился пешком на станцию, более чем удовлетворенный.

Он сомневался, возьмут ли иезуиты человека в возрасте Джойса, не говоря уже обо всем остальном. Возможно, его примет к себе какой-то другой орден. Любой — кроме траппистов, поспешно предупредил он сам себя. Эту общину ему при Джойсе упоминать нельзя ни в коем случае.