История одной семьи

1

Стояла весна. Жара уже окутывала все вокруг наподобие савана. Надоедливые мухи поселились на рыбном рынке и без устали садились на рыбу, жужжали у лица, облепляли руки стариков, а в разреженном воздухе, подражая мухам, вились тучи мошкары. Иногда после школы мы с Микеле бежали к морю. Выходили к пристани, чтобы посмотреть на пришвартованные лодки, маленькие и разноцветные. Я знала: если мой отец узнает о нас, у меня будут неприятности. Мысль о его гневе пугала, но, кажется, страх лишиться компании Микеле был сильнее. Так что я предпочитала рискнуть.

— Твой отец когда-нибудь брал тебя в море? — спрашивал меня Микеле.

— Еще нет.

— Я тоже хочу сделать лодку, когда вырасту, но не для того, чтобы ловить рыбу, а чтобы уплыть далеко.

— Куда далеко?

— Далеко, туда, где кончается море.

— Там, где кончается море, есть и другие земли.

— Да, но, может быть, это и хорошо, — заключал он.

И мы молча стояли, наслаждаясь плеском воды. Каждая волна приносила мне какую-то мысль или вопрос. Море так умеет. Незаметно заставляет глаза сиять и формирует твердый ком прямо в животе. Когда это чувство приходило, я пыталась сбежать от него. И Микеле следовал за мной, не сказав ни слова. В то время я усердно занималась, и мама всегда меня подбадривала.

— У тебя хорошая голова на плечах, Мари. Я займусь домом, а ты думай о школе, — говорила она, освобождая меня от тех или иных домашних обязанностей.

Даже учитель все чаще и чаще одаривал меня похвалой. Он почувствовал мою страсть к истории и итальянскому языку. Пару раз вызывал меня к кафедре, чтобы прочитать вслух некоторые из моих сочинений. Удовлетворенно кивал, а затем говорил:

— Вот так, ослы, вот так надо писать.

Сначала меня поражали собственные хорошие оценки по итальянскому, ведь дома я слышала только диалект и часто сама им пользовалась — не только в разговоре с родителями, но и с Винченцо, Джузеппе и тетушками. Диалект казался мне оружием наподобие отравленных стрел; я пользовалась им, в числе прочего, когда была чем-то раздосадована, и не раз рисковала ляпнуть парочку крепких ругательств даже в школе. Некоторые одноклассники привыкли дразнить меня за маленький рост; фигура у меня все еще оставалась неженственной, торчащие волосы обрамляли лицо, как пучки салата, кожа была слишком темной, а ноги — такими тонкими, что сложно и представить. Я знала, что оскорблениями в свой адрес обязана тщательно разработанному плану Магдалины, которая, завидуя моей успеваемости, задумала эту подлость, чтобы я все равно считала себя хуже нее.

Сегодня, после стольких лет, мне трудно честно признаться, какие именно чувства вынудили меня начать сражаться с издевками и оскорблениями в мой адрес. Я помню только грусть почти летнего дня, одну из немногих вечеринок по случаю дня рождения, на которых побывала в детстве. Начальная школа подходила к концу, и воздух дышал искрящимся ароматом лета, каникул, дней, проведенных в безделье, без домашних заданий, проверок и школьных обязанностей.

Был одиннадцатый день рождения Магдалины. Она надела легкое бирюзовое платье, которое трепетало при каждом движении. Широкий вырез подчеркивал ее округлый бюст и уже заметные формы. Магдалина пригласила весь класс, чтобы показать новое платье, новую мебель, которой мама обставила сад, новый телевизор, а также видеопроектор, на котором все будут смотреть новые серии «Детей рок-н-ролла»[11]. Хорошо сложенная, с грацией канатоходца, Магдалина тщательно выверяла свои жесты, позы, покашливания, зевки, как фокусник выбирает нужные карты. Она мастерски владела языком тела. Другие девочки смотрели на нее с восхищением, подражали ее уверенным манерам, вились вокруг, как пчелы вокруг меда, подпрыгивая от удовольствия, когда она в нарочито кокетливой манере отпускала смешные комментарии.

Мы ели фокаччу, панцеротти, канапе и прочие божественные яства, аккуратно расставленные на большом столе, накрытом скатертью. Мы играли в «классики», и Магдалина старалась не слишком растрепать длиннющие косы. Все шло гладко несколько часов. Пару раз, развеселившись, я звала Микеле, который изо всех сил пытался удовлетворить свой ненасытный аппетит и поглощал сласти и майонез в неограниченных количествах. Я даже пришла к выводу, что стоит пересмотреть свое мнение о Магдалине, почувствовав вину за все то время, когда ошибалась в ней. Однако вечер принял неожиданный оборот. Магдалина расположилась в центре двора и призвала всех к порядку.

— Теперь давайте поиграем в правду, — начала она, внимательно изучая нас своими живыми глазами.

Мы сели в круг, послушные, как хорошие ученики перед учителем. Даже Миммиу и Паскуале уподобились дрессированным зверюшкам, боясь испортить момент.

— Но должны говорить только мальчики, — продолжила именинница.

Я внимательно посмотрела на нее: идеальное лицо, профиль как на камее, два ярких глаза прозрачного зеленого цвета. Она очаровывала и пугала меня; желудок обожгло серией мелких уколов.

— Каждый мальчик должен сказать, кто ему нравится. Да, нужно сказать, кто из девочек в классе тебе нравится.

Все испуганно переглянулись. Кто мог соревноваться с Магдалиной? С ее прозрачной чистой кожей, изящными пальцами, тонкими лодыжками, переходящими в очень длинные ноги. У нас был почти полностью мужской класс. Мальчики часто пользовались численным превосходством, с презрением относясь к нам, девочкам, или просто пытаясь получить преимущество, когда требовалось принять важное для всего класса решение. Однако игра Магдалины смутила мальчишек, это ощущалось кожей. Начал Паскуале, который никогда не терялся даже в сложных ситуациях.

— Мне нравится Мариса, — заявил он, почесывая затылок.

Мариса была красивой белокурой девочкой, немного полноватой, и эта полнота, возможно, компенсировала чрезмерную худобу самого Паскуале.

Одно за другим имена моих одноклассниц эхом звучали в пустом внутреннем дворе, под стрекот цикад и рычание мопедов, быстро проносящихся по дороге. Лидировала Магдалина, но у каждого мальчика была по крайней мере одна кандидатура. Я единственная осталась в стороне. Поэтому, когда настала очередь Микеле — он был последним, — я пристально посмотрела на него, надеясь, что он назовет мое имя. Я всегда думала о нем только как о друге, я еще не была готова рассматривать мужчин и женщин как противоположности, которые могут притягиваться и любить друг друга, а не только дружить, но в тот момент мне было важным нравиться хотя бы ему. Микеле огляделся, вцепившись руками в коленки, пошевелил ступнями, как будто ботинки внезапно стали слишком тесными.

— Давай, скажи это. Назови мое имя, — прошептала я себе под нос.

Он поднял голову и посмотрел сначала в мою сторону, затем в центр двора.

— Мне нравится… — Микеле запнулся, как бывало, когда он только начинал ходить в школу. И наконец признался: — Магдалина.

Мое сердце заколотилось о хрупкие ребра, как у мыши, пойманной в ловушку, и не переставало так биться и дальше все то время, пока царило молчание. Я почувствовала, что глаза Магдалины устремлены на меня, я видела ее дикий взгляд, взгляд маленькой Ядоплюйки, готовой бросить в мой адрес какую-нибудь отравленную фразочку.

— Слышала, Мария? Никто не назвал твое имя. Ты и правда никому не нравишься, — усмехнулась она с довольным видом.

В тот момент ее глаза казались глубокими, как пропасти, способными и вправду испепелить меня ударом молнии, точно глаза ведьмы. Сердце снова ускорило свой бег.

«Я ее убью, — твердила я себе. — Расцарапаю лицо, выколю глаза. Кем она себя возомнила?»

— Извини, — нерешительно сказал Микеле, прерывая поток моих мыслей.

Я зло зыркнула на него. Я считала его своим другом, а он меня предал. «Вы все предатели. Мне насрать на вас. У вас ничего нет. У вас нет будущего». И вдруг заучивание наизусть стихов и таблицы умножения, умение различать Котские Альпы, Грайские Альпы, Приморские Альпы и так далее, знание имен семи римских царей стало для меня главной необходимостью. Ученость представлялась мне неукротимой энергией, искуплением, смертельным укусом. «Вы, вонючки, ничего не стоите». Я искоса глянула на Микеле. Кулаки у меня были сжаты, а губы дрожали.

— Засранец ты, — сухо сказала я и ушла, ни с кем не попрощавшись. Дурное семя в который раз спасло меня.

Вечером я ворочалась в постели и не могла уснуть. Я слышала легкое дыхание спящих братьев. Из родительской спальни не доносилось ни звука. Даже на улице было тихо. Я встала и бесшумно пошла в ванную. Поставила стул перед зеркалом, закрыла дверь и разделась. Я придирчиво рассматривала себя, поворачивая голову вправо, потом влево, как будто от этого отражение в зеркале могло измениться. Мне казались уродливыми грудная клетка с выступающими ребрами, детская талия почти такого же объема, как и бедра. Тощие руки выглядели слишком длинными для такого хрупкого тела. Меня раздражал даже живот, по-детски округлый и плотный. Я снова подумала о выпуклостях Магдалины, о прекрасных формах Марисы, о девичьей зрелости, которую замечала в каждой из своих одноклассниц. Мысли о том, как я отличаюсь от них, терзали меня, словно в мозгу засел злобный пес, вгрызающийся зубами все глубже и глубже. Они кусали, ранили, заставляли истекать кровью. Сегодня мне трудно представить, что, вновь увидев себя маленькой девочкой, я погрузилась бы в такую эмоциональную сумятицу.

Отражение в зеркале, однако, говорило само за себя. Маленькое лицо, тонкие ноги, выпирающий живот — все эти признаки недоразвитости напоминали о мире, полном боли, где сама жизнь была набором случайностей, как рыба без глаз или дерево без корней.