История одной семьи

3

Я открываю окно, мне нужно подышать свежим воздухом. Солнце только что вынырнуло из моря и окрасилось оранжевым. Запах жасмина наполняет кухню, смешивается с ароматом кофе. Я смотрю в окно и дальше по улице вижу папу, маму и Винченцо.

У мамы рыжие волнистые волосы, такие же, как были у нее в детстве. Кудряшки вьются у лба, словно рой маленьких пчел. У папы сигарета во рту. Кожа у него бархатистая. Как красиво, думаю я. Какие они оба прекрасные. И еще Винченцо, который полирует мопед, единственную любовь всей своей жизни. У него голос серьезного мужчины, но тело тощего мальчишки. Я провожу ладонью по голове и ощупываю короткую стрижку под горшок, торчащие уши и маленькое угловатое лицо. Я боюсь попасть в параллельный мир, в котором все застряло на неопределенном этапе моего прошлого. Когда я просыпаюсь, каждый образ становится таким ярким, что, кажется, я могу дотронуться до них: папы, мамы и Винченцо. Я инстинктивно подношу руку к голове. Челка и стрижка «боб» исчезли. Вместо них — клубок тугих кудрей, который раньше раздражал, но сейчас утешает меня. Горло горит, пульсируют виски, голова — шарик, парящий на ниточке. На кухне булькает кофе. Его аромат опьяняет. Я открываю окна. Вдыхаю сладкий аромат жасмина на балконе. И больше не смотрю на море, ставшее красным, потому что на горизонте появляется солнце.

Следующие месяцы запомнились мне как самые отвратительные за всю юность. Случай с Полубабой запустил лавину других происшествий, в которые оказались втянуты мы все, хотя бы отчасти. Моя жизнь выкатилась на новую дорогу, узкую и мрачную, унизительную и однообразную. Для начала Пинуччо Полубаба решил, что пришло время и самому подработать, чтобы облегчить жизнь своей бедной матушке. Он принялся одеваться исключительно в женскую одежду; густая подводка, похожая на сажу, делала его глаза глубже и больше. Из-за узкой черной юбки Пинуччо казался еще выше и стройнее. Волосы, которые он обычно носил собранными в длинный хвост, теперь свободно падали на хорошо очерченные плечи. Полубаба ходил, покачивая бедрами и описывая руками широкие круги. Он начал часто бывать на набережной, где уже несколько лет работали местные проститутки вместе с албанскими. Попадались там и такие, как Пинуччо. Они, если смотреть издалека, выглядели даже красивее настоящих женщин, но их выдавали голоса и угловатые лица, стоило только подойти ближе.

Мать Пинуччо восприняла его затею как бесчестье и принялась закатывать сцены на весь район. Однажды притащила сына за волосы к фонтану возле Швабского замка и макала лицом в холодную воду до тех пор, пока не смыла толстый слой косметики. При желании долговязый Пинуччо легко мог освободиться из хватки матери, маленькой и щуплой. Однако он ничего не предпринял, просто позволил ей провести экзекуцию. В другой раз она отправила сына в больницу, отчаянно цепляясь за мысль, что блажь у него в голове можно уничтожить, изгнать, удалить, как демона, чумной бубон или кисту, растущую под кожей. Решение Полу-бабы податься в проститутки так и не заставило моего отца отказаться от намерения никогда больше не разговаривать с Винченцо: папа по-прежнему смотрел на него, как на докучливое насекомое. Дома царила тяжелая атмосфера. Молчание отца повергло маму в сильнейшее горе, и призрак тети Корнелии стал появляться все чаще и чаще. Было слышно, как мама весь день бормочет имя сестры. Мама могла смотреть в какую-нибудь точку в воздухе или на потолке, а потом выяснялось, что она разговаривает с тетей Корнелией.

— Иди, дай я тебя поцелую, — говорила она иногда, а потом закрывала глаза и вытягивала губы, будто касаясь ими щеки мертвой женщины. — Ложись спать рядом со мной. Видишь, я сшила тебе красивую ночную рубашку. Тут вышивка, как тебе нравится. — И она поднимала легкую вещицу в конус света с пляшущими пылинками, пробивающийся сквозь оконные стекла.

Я подглядывала за матерью, когда она разговаривала с тетей или когда стояла у двери и кричала. Я боялась, что даже тогда она обращается к сестре и чувствует себя лучше, замечая, что на улице ее слушают соседки. Когда мама выходила и скрывалась за поворотом дороги, я следовала за ней, приседая, чтобы стать невидимой, а потом неожиданно догоняла и шла с ней рядом.

— Ты же ее видела, мам?

— Кого?

— Тетю Корнелию.

И каждый раз я надеялась, что она скажет мне: «Что ты говоришь, Мари, твоя тетя умерла. Мертвые не возвращаются».

— Нет, сегодня нет, — отвечала вместо этого мама. — Наверное, она занята.

Радость дарили только отпуска Джузеппе. Он приезжал домой со всевозможными деликатесами, которых никогда не видели в нашем районе: сырами, мясным ассорти, пряной горчицей. А еще — с рюкзаками, набитыми грязной одеждой. Мать была просто счастлива, когда вываливала ее на пол, комментируя каждые пятно и запах.

— Мой бедный сын, — притворно сокрушалась она. — Один на Севере, кто ему поможет? Только мама.

Даже папа снова улыбался. За столом он откупоривал новую бутылку вина и выпивал за здоровье своего старшего сына, который с каждым разом возвращался все красивее и взрослее. Время от времени Джузеппе развлекал нас историями об учениях, которые проходили солдаты, и об испытаниях, проверяющих их ловкость.

— Две недели назад нас оставили посреди заброшенного леса. Компас, одеяло и никакой еды, — поведал он однажды. — Сказали, что мы должны пройти все испытания и научиться выживать. И мы справились, хоть и было непросто: пришлось потом выискивать на себе клещей.

— Да ну, — махнул рукой отец, — чепуха! В дни моей юности мы цепляли клещей, даже если не были в лесу. Этих зверей надо топить в оливковом масле, они там задыхаются.

— Я так и сделал, папа: вспомнил, как мама рассказывала мне об этом.

И на мамины глаза наворачивались слезы. А потом она переводила взгляд на Винченцо и надеялась, что он, родившийся таким неправильным, однажды станет похож на своего старшего брата. Затем, чтобы никого не обидеть, она взъерошивала мне волосы и заводила со старшим сыном разговор обо мне.

— Твоя сестра тоже приносит нам много радости. У клобучниц она одна из лучших. Говорят, у нее талант рассказчика, — хвасталась мама.

— Как хорошо, Мари! Тобой все гордятся.

Мама и папа смеялись, а иногда и Винченцо тоже. Я и сама смеялась, не понимая над чем, просто мне нравилось радоваться вместе с родителями. Так я чувствовала себя частью семьи, тесного круга, пусть и несовершенного, но по-прежнему охраняющего меня от опасностей, когда все вокруг начало разваливаться.

Для нашего района настали скверные времена. Происходило много всего неприятного, и люди боялись. Количество грабежей, жертвами которых в основном становились пожилые и самые слабые, увеличилось. Бандиты на мопедах вырывали у прохожих сумки, сдергивали золотые цепочки, часы. Быстрые и умные, они виляли по улицам, а потом уносились прочь по набережной. У тетушки Анджелины так выхватили сумку, и тетушка упала и сломала бедренную кость.

Карабинеры устраивали контрольно-пропускные пункты на дорогах и патрулировали окрестности вооруженными группами, но негодяев это не останавливало. Когда Джузеппе уезжал, дом снова становился тихим и грустным. Папа замыкался в своем молчаливом протесте, а мама вечно занималась какой-нибудь работой. Несколько раз парикмахерша передавала ей потрепанные журналы. Мама читала их вечером у окна. Я видела, как ее глаза жадно следили за извращенной и страстной любовью главных героев.

— Я не понимаю, почему ты читаешь этот мусор?! — кричал папа. — Что, думаешь стать более образованной?!

В этот момент мне вспоминалась его «Зора», и кровь ударяла в голову, потому что мне хотелось сказать, что у его вампирши тоже нечему хорошему поучиться. Но я молчала, потому что никогда не смогла бы напасть на отца.

Когда начиналась гроза, мама испуганно замирала у окна и с тревогой смотрела на небо, боясь молнии.

— Отойди, Мари, — отстраненно просила она, если я садилась рядом, чтобы сделать домашнее задание.

Мама повторяла странный детский стишок о громе и молнии, несколько раз крестилась. Я притворялась, что ухожу, и наблюдала за ней из-за холодильника. Глядела на маму, на окно, затем на небо, освещавшееся яркой вспышкой.

— Ударь по дому и обрати его в прах, — бормотала я.

Мама продолжала повторять стишок, ветер проникал в трещины стен и носился вокруг. Я пряталась в его шорохе и наблюдала, как медленно качается люстра.

«Вот он, — думала я, — призрак тети Корнелии».

Сезон прощаний