История одной семьи

3

По всей вероятности, моя мать догадалась о намерениях отца в тот же вечер, когда увидела его снова, но ее застенчивая натура помешала разом порвать с ним. Чем больше она отдалялась, тем сильнее Антонио распалялся и убеждал себя, что она женщина его мечты. Прошло несколько недель, прежде чем они встретились снова. Было уже лето, и цветущий терновник буйствовал на проспекте Витторио Эмануэле триумфом красок, вплоть до театра «Маргарита». Воздух был теплым, сдобренным нежным ароматом лаванды, украшающей пузатые балконы. Молодежь нашего района собиралась в стайки и принимала солнечные ванны. Кто-то сидел на набережной, на скамейке. Кто-то курил, прислонившись к стволу оливы, и выпускал дым, глядя в небо. Мой отец сворачивал самокрутку. В тот самый момент, когда на горизонте появилась мама, он находился на начальном этапе операции, намереваясь развернуть бумагу, чтобы выложить табак. В последнее время он часто размышлял о моей маме и, чтобы скоротать время, научился добавлять в табак гвоздику для аромата, а еще выяснил, что самокрутки выходят лучше, если использовать бумагу из пшеничной соломы.

Он не сразу заметил Терезу, потому что она просто молча остановилась перед ним и стояла, никак не привлекая к себе внимания. Только когда Джиджи, папин друг, подал ему знак, Антонио поднял голову и увидел девушку. Руки сами собой разжались, и, выронив бумагу и табак, он вскочил на ноги, хотя совершенно не знал, что надо говорить или делать. Мама при всем желании не могла описать словами те новые чувства, которые испытывала каждый раз, когда видела Антонио или просто думала о нем. Она несколько месяцев намеренно избегала его. Несмотря на всю ее решительность, маме было трудно признать, что этот парень, ничем, скорее всего, не отличающийся от других, оставил след в ее сердце.

Ощущение было новым для нее. Волнение? Любопытство? Жизнь научила ее ничто не принимать как должное. Судьба могла безвозвратно забрать самое дорогое. И постепенно маме захотелось воспользоваться представившимся шансом, пока никто не занял ее место.

Итак, они просто смотрели друг на друга, и все. Не говоря ни слова, стоя в шаге друг от друга. Невероятно, но мама заговорила первой:

— Синьора организовала ужин. Мне нужна свежая рыба.

Отец кивнул, принимая решительный вид, как при первой их встрече:

— Хорошо, я в вашем распоряжении.

Она поспешила уточнить:

— Завтра утром.

И ушла.

Однако только в конце лета отношения между моими будущими родителями переросли в нечто серьезное. Поскольку влюбленный не может знать, что творится в сердце любимого человека, то и отец не мог представить, насколько тяжелыми были те месяцы для матери. Она иногда не спала по ночам, ходила рассеянной и не замечала здоровавшихся с ней тетушек-соседок. Она была достаточно зрелой, чтобы почувствовать опасность порыва, толкнувшего ее к молодому рыбаку. Мама трижды гадала на ореховой скорлупе. Женщины в ее семье говорили, что, когда сердце девушки начинает сильнее биться при виде мужчины, есть древний способ понять, настоящее это чувство или нет. Надо снять скорлупу с ядер и посыпать ее крупной солью. Положить на подоконник и оставить там на всю ночь. Если на следующий день соль осталась нетронутой, значит, любовь крепкая и настоящая. Если соль растаяла, то это ребяческая влюбленность, которой суждено закончиться в одночасье. В первый раз мама провела этот обряд через несколько дней после первой встречи, и соль осталась нетронутой. Взволнованная и терзаемая сомнениями, она попробовала еще раз после покупки рыбы — и обнаружила влагу в скорлупе. Потом, в начале лета, она попробовала снова — и утром вообще не нашла ни малейшего следа соли.

Поэтому она решила искать утешения у единственного непререкаемого авторитета, которого знала: Господа Бога.

— Иисус, дай понять, как мне поступить. Антонио кажется хорошим парнем. Но что, если я не права?

Иногда мама клялась себе держаться подальше от этого юноши, но в тот самый момент, когда требовалось скрепить клятву, чувствовала, что не сумеет ее исполнить. И вот однажды августовским утром женщина, которая потом родила меня, оказалась возле дома моего отца.

Волшебство знойного позднего лета, наполненного бесконечным треском цикад и жаром западного ветра, наконец услышало молитвы обоих. Моя мама не знала, что сделать и что сказать. Она считала себя сильной и дерзкой, но в тот момент ноги ее не слушались, как после ночных кошмаров в детстве. Антонио вышел из дома, погруженный в раздумья. Он заметил ее сразу, но не сразу осознал, что это действительно она, только со второго взгляда. Мама была невероятно красивой в легком платье с цветочным узором, которое открывало плечи и подчеркивало грудь. Из-под подола плиссированной расклешенной юбки до колена выглядывали сияющие от загара ноги. С такой кожей, как у нее, достаточно было немного побыть на солнце, чтобы превратиться в негритянку.

— Что это значит? — спросил он, и в голосе слышались опасение, ожидание, надежда и беспомощность.

Мама улыбнулась ему.

— Прошло много времени, — опять начал он, но любая попытка заговорить выглядела жалкой. Голос у него дрожал, будто в душе шла какая-то борьба.

Улыбка на губах девушки умерла, красивое гладкое лицо окаменело, между ними начала расти стена разочарования. Молодому человеку хотелось заорать, затопать ногами, пнуть подвернувшийся камень.

Именно так отец уже много лет реагировал на любую сложную ситуацию. Как бы это пригодилось теперь… Но он понимал, что сейчас таким способом проблему не решить. Надо действовать как мужчина и говорить как мужчина. И тут он вспомнил реплику, которая ему больше всего понравилась в фильме «Унесенные ветром» — отец видел его в кинотеатре, и в округе не было ни одного человека, который хотя бы раз в жизни не мечтал о такой любви, как у Ретта Батлера и Скарлетт О’Хара: «Одно я знаю наверняка: я люблю вас, Скарлетт. Хотите вы этого или нет и несмотря ни на что вокруг нас».

Как легко было бы повторить эти слова Терезе, но отцу не хватало смелости. Поддавшись неконтролируемой нервозности, он принялся почесывать шею, шаркать ногой и наконец сунул руки в карманы брюк и уставился на маму.

Его дальнейший поступок не был продиктован заранее продуманной стратегией или приступом внезапной храбрости. Папа просто сделал это. Вынул руки из карманов, сжал мамины плечи, а затем наклонился, чтобы подарить ей поцелуй, такой же страстный, как у Ретта и Скарлетт. Неуверенно и неуклюже, потому что ему уже случалось целовать девушек, но по любви — еще никогда. Он оторвался от губ моей матери на несколько секунд, чтобы увидеть ее лицо и убедиться, что все это происходит с ними на самом деле. У нее на глазах выступили слезы, и, кажется, ей отчаянно не хватало воздуха. Он снова наклонился над ней и на этот раз обнял так, как если бы собирался держать ее в своих объятиях вечно.

Там, где все начиналось