Спасти огонь

Наедине они оставались после уроков. За неимением лучшего места для секса научились залезать в чужие дома, пока хозяев не было дома. Я им помогал. Мы узнали, как вскрывать замки и снимать засовы. Они быстро проникали в дом и предавались любви. А я, словно умелый сводник, стоял на стреме. Они никогда ничего не крали. Просто делали свое дело и, покидая дом, оставляли его точно таким же, как до прихода.

Мне нравилось быть сообщником и покрывать их роман.

Я сблизился с братом. Каждый из нас знал самые потаенные секреты второго. Мы стали неразлучны и не расставались до самого отъезда Марии. Когда она уехала, внутри Хосе Куаутемока что-то сломалось — открылась трещина вроде тех, что образуются подледниками и, проникая все глубже и глубже, откалывают огромные айсберги.

Всего за пару месяцев Хосе Куаутемок превратился в скрытного и циничного типа. С каждым новым днем без Марии мой брат все больше удалялся от себя самого, как будто его тело стало пустой оболочкой, но внутри уже никто не жил. Возможно, ты помнишь те времена, потому что перемены было трудно не заметить. Хосе Куаутемок стал высокомернее, агрессивнее. Он часто смотрел на тебя вызывающе, и ты уже не мог так легко контролировать его, как прежде. Расставание с девушкой показало, как хрупка и неустойчива была сфера его эмоций. Ожесточение являло собой не что иное, как механизм защиты. Чем жестче, тем меньше ран. Чем жестче, тем меньше уязвимости. Чем жестче, тем меньше покорности тебе.

Любовь к Марии впервые принесла Хосе Куаутемоку то, чего он был лишен дома, в семье: единение, ласку, принятие. Мама была образцом самых противных нам качеств: самоотречения, мягкости, послушания. А Мария — жизнерадостная, независимая, остро мыслящая — полной противоположностью. Может, мы оба ее идеализировали. Свалили на нее все эмоциональные потребности сбитых с толку, потерянных подростков. Несомненно, она оставила след в нашей жизни. След любви — в жизни Хосе Куаутемока, след сообщничества — в моей.

Пока Хосе Куаутемок сидел в тюрьме, я узнал, что Мария погибла в Париже, случайно отравилась газом. Увидел некролог и небольшую заметку в газете. В тот вечер на меня навалилась печаль. С ней ушло все лучшее в моем брате. А я-то воображал, как она вернется и все будет хорошо. Даже тюрьма не сможет победить столь крепкую и долгую любовь. Я был уверен, что она простит его за отцеубийство и они вновь полюбят друг друга, еще более страстно, чем раньше. Я не ожидал ее смерти. Смерть всегда некстати. И почти всегда она незаслуженная. Я так и не сказал брату, что Марии больше нет.

Если бы она тогда не уехала в Египет, все обернулось бы по-другому. Покой, который она дарила Хосе Куаутемоку, сгладил бы его зловещие преступные наклонности. Годами мой брат в голос умолял о передышке. Она дала ему передышку. Двадцать пять месяцев он пребывал в мире. Пятнадцать процентов своей жизни на тот момент. Еще бы пятнадцать — и он полностью изменился бы. Мария вывела бы его в тихую гавань. Но она уехала, и клокотания тьмы в моем брате было уже не заглушить.

Проснулась я поздним утром, почти в двенадцать. Неужели уже столько времени? В комнате было темно, шторы перекрывали поток света. Я, словно оглушенная, сползла с кровати и отодвинула штору. Моросило. Пасмурное небо словно велело вернуться в постель, накрыться одеялом и дремать дальше. У меня болела голова. Я пила очень редко, и пять или шесть «Куба либре» сильно по мне ударили.

Телефон отключился — забыла поставить с вечера на зарядку. Идти за зарядкой было лень. Я позвонила на кухню. Трубку сняла Нане, кухарка. Я попросила ее принести мне снизу зарядку, а еще минеральной воды «Теуакан» с лаймом и солью и две таблетки аспирина. Через три минуты все было доставлено. Пока я отпивалась минералкой, Нане сообщила, что сеньор Педро звонил уже пять раз, а Клаудио с детьми приедут обедать в два.

Я подключила телефон и легла. Я смутно помнила, что мы с Педро и Хулианом договаривались выпить кофе в шесть. Наверняка он звонил спросить, все ли в силе. Я бы, конечно, с удовольствием отменила, но, учитывая его вчерашнюю великодушную помощь, было уже неудобно. Телефон ожил, я проверила ватсап. Точно, Педро хотел узнать, встречаемся ли мы сегодня. Непонятно, как он вообще держался на ногах. Если бы я выпила такое количество рома, текилы, виски и водки, как он вчера, уже умерла бы. В первый раз он написал мне в 7:19, перед йогой. Кто, блин, вообще занимается йогой после грандиозной попойки? Только Педро и занимается. Чтобы не звонить — хотелось еще поспать, — я просто написала: «Увидимся в шесть, как договаривались».

На тумбочке валялись две записки от того блондина. Не знаю, как они туда попали. Я, наверное, с пьяных глаз перечитывала их в постели. На одной было написано имя и телефон: «Хосе Куау темок Уистлик. 5553696994». На другой речь, которую зачитал Рубен Васкес: Марина, от имени заключенных я хочу поблагодарить вас и вашу труппу за то, что вы скрасили наши серые будни. Мы заперты в кубе из бетона и железа, и наши дни протекают в дурмане скуки. Мы впадаем в спячку, мы ожесточаемся, и нам легко утратить надежду. Но сегодня вечером ваш спектакль напомнил нам, что истинная свобода обитает в нас самих. Сегодня вы сделали нас свободнее». Почерк в самом деле совпадал.

Педро отказался сказать, за что этот человек сидит и какой у него срок. «Сама узнаешь». Я презрительно рассмеялась. Кто сказал, что я захочу еще раз увидеться с этим господином? «Любопытство погубит кошку», — многозначительно сказал Педро. И ведь он прав, зараза! Любопытство искушает, а меня искушал этот мужчина. Неприятно было самой себе в этом признаваться. Я ничего не знала о нем, кроме скудных данных, которые удалось выудить у Педро. Кроме того, с чего он вообще взял, что меня может заинтересовать уголовник, бог знает за что осужденный?

Я опять уснула, и разбудили меня голоса мужа и детей. Я с трудом разлепила веки. Мариано и Даниела ворвались в спальню и набросились на меня с поцелуями. За ними подоспели Клаудио и Клаудия. Завалили вопросами про тюрьму. Все четверо опасались, что со мной там что-нибудь случится. Я наскоро рассказала про выступление, про реакцию заключенных и про то, как мы растрогались. Дети подарили мне рисунки, нарисованные специально к случаю. Я чуть не умерла со смеху. Я танцевала за решеткой, а преступники свирепо и коварно пялились на меня.

Мы пообедали все вместе, а в половине шестого я выехала в книжное кафе «Маятник» в районе Поланко, где мы договаривались встретиться с Педро и Хулианом. Из-за дождя, как водится, город встал в пробках, и я опоздала на сорок пять минут. За столиком сидел только Педро, он спокойно читал и ждал. При виде меня он улыбнулся и не стал выговаривать мне за задержку. Вскоре появился Хулиан, еще одна жертва безумного городского движения.

Они рассказали, что днем были в тюрьме. Начальник принял их и сообщил, что выступление имело невероятный успех. Заключенным выдали небольшую анкету для оценки мероприятия, и отзывы были исключительно положительные. Когда Хулиан отошел в уборную, Педро повернулся ко мне с улыбкой. «Видел твоего нового друга в тюрьме», — сообщил он. «Он мне никакой не друг, как я тебе уже сказала». Улыбка по-прежнему играла на его лице. «Я не говорю, что ты должна с ним замутить, но он интересный человек и, возможно, поможет тебе стать не такой мажоркой». — «Сам ты мажор, — отрезала я. — Ни дня в жизни не работал». Мой выпад его совершенно не задел. «Да уж, к моему великому счастью. — И он снова улыбнулся. — Я просто хочу, чтобы ты немного расширила кругозор. Я вот офигительно расширил свой в этой тюрьме. И сама знаешь: не будь я геем, влюбился бы в тебя в два счета. Я хочу, чтобы этот мужчина стал точкой, на которой мы с тобой сойдемся. Мне он нравится, тебе тоже. Мне он интересен, может, заинтересует и тебя». От такого полупризнания в любви я размякла. Он протянул мне руку: «Мир?» Я пожала: «Мир».

Вернулся Хулиан. Не подозревая о нашем с Педро разговоре, он первым делом пригласил меня поучаствовать в его тюремной литературной мастерской: «Мы с Педро будем очень рады. Ты не представляешь, какие тексты пишут эти зэки. Они перевернут твой мир. Мы хотим, чтобы ты выслушала их истории. Ты увидишь самую темную сторону реальности». Мы договорились, что я приду на следующее занятие. Когда мы прощались, я прошептала Педро: «Это ведь ты убедил его пригласить меня?» Педро с улыбкой отстранился: «Ничего подобного, он сам это придумал». Поцеловал меня в щеку и удалился вместе с Хулианом.

Один солдат подошел поближе, держа его на прицеле: «Сеньор Уистлик, вы вооружены?» Хосе Куаутемок кивнул. На него наставили шесть фонарей. За фонарями было не видно толпу индейцев-сапотеков, готовых набить его металлом, как свинью-копилку. Он не опускал рук, пока мелкотравчатый галдя — тик его обыскивал. Тот забрал оба ствола и отступил. «Встаньте на ноги», — приказал он. Поднимаясь, Хосе Куаутемок слегка поскользнулся и чуть не спровоцировал стрельбу. «Медленно, а то уложу ненароком». Он слышал, как взволнованно дышали солдаты. Пахло потом. «Повернитесь спиной», — скомандовал чей-то голос. Он неспешно развернулся. Справа приближались еще фонари. Как они его нашли? Как узнали его имя? «Надеть наручники», — громко приказал голос из темноты. Хосе Куаутемок опустил руки и сложил за спиной. Ему нацепили браслеты и повели вниз по склону.

Дорога вышла долгая. За ним гонялись три часа, и он успел проделать примерно два километра. Начало светать, и стало видно, сколько на нем царапин и ран от кустарника и колючей проволоки. Ноги и грудь рассечены. Руки изрезаны. На коленях ссадины. Лицо все исполосовано. Кровь идет. Несет от него грязью и пекариным дерьмом. Сам с виду как тамаль в красном соусе.

Когда вышли к машине, было уже совсем светло. Он обернулся. Еще чуть-чуть, и он вырвался бы на вершину холма. Пятьдесят сучьих метров не хватило. Пятьдесят. В чистом поле он легко бы ушел от чернявых бесов. Вот что значит прогуливать уроки и не продумывать заранее план отступления. Если бы не кинулся в ложбину, а ушел к домам — ариведерчи, вояки!

У машины ждали еще военные. Высокий здоровенный мужик с шикарными звездами на погонах подошел к нему. «Подполковник Харамильо, — представился он. — Вы знаете, за что вас задержали?» Хосе Куаутемок кивнул. Подполковник прошел специальный тренинг по правам человека. После нескольких казней нарко мексиканские вооруженные силы весьма пошатнулись в глазах общественности, и тогда отобрали группу военных и послали во Францию изучать методы допроса, не предполагающие попрания человеческого достоинства подозреваемых. «Вы убили капитана федеральной полиции Умберто Галисию дель Рио?» Хосе Куаутемок снова кивнул. Обычно задержанные лягались, отрицали обвинения или уходили в принципиальную несознанку, даже если были с ног до головы в крови недавних жертв. Этот к тому же не оскорблял солдат, не орал «сраные индейцы», «пидорасы» и прочих прелестей. Некоторые военные вообще не задерживали бандитов. Просто расстреливали на месте, а в рапорте всегда можно было написать, что случилось сопротивление аресту. Такая стратегия работала. По крайней мере, нравилась населению. Они очистили от нарко несколько городов. Никаких тебе прав человека и подобной фигни. В мусорку уродов. Потому что они и есть мусор. Им ведь, поганцам страшным, мало было загребать лопатой деньжищи от наркотрафика. Нет, они еще и похищали, грабили, насиловали, убивали. Психованные утырки с неуемной жаждой власти. Таких жалеть не надо. Ах ты факин грабишь. Так факин сдохни. Ах ты факин людей похищаешь. Так факин сдохни. Будешь гражданских донимать — взорвем тебя на хрен.