Спасти огонь

Одна часть меня

Одна часть меня хочет остаться, другая хочет уйти.

Одна часть меня потерялась, другую я нашел

Одна часть меня на войне, другая в мире.

Одна часть меня умерла, другой — жить и жить.

Одна часть меня верит в ненависть, другая верит в любовь.

Одна часть меня не верит ни во что, другая верит в Бога.

Одна часть меня хочет бить, другая хочет ласкать.

Одна часть меня верит в небо, другая верит в землю.

Одна часть меня хочет мести, другая хочет простить.

Одна часть меня ищет, другая находит.

Одна часть меня уже не желает женщины, другая желает,

Одна часть меня ушла, другая на подходе.

Одна часть меня больше не со мной, другая остается.

Одна часть меня в заключении, другая будет свободной.

Одна часть меня гнилая, другая чистая.

Одна часть меня никогда больше не будет моей, другая будет.

Деметрио Хасинто Перес

Заключенный № 22481-8

Мера наказания: тридцать семь лет и четыре месяца лишения свободы за убийство

Наказание отбыл. Освобождается через две недели.

Пока Франсиско Моралес вместо того, чтобы следить за тюрьмой, пытался присунуть Марине, дон Хулио, истинный хозяин заведения, попытался выяснить, что на самом деле случилось с отравленными зэками. В тюрьме случайностей не бывает, так что он взял на себя труд расследования. Он ни на йоту не поверил сказочке про фабрику и горе-злодеев оттуда. Это пусть дуракам рассказывают, а не такому мозгу, как он. Он нанял судмедэкспертов для независимого вскрытия. Они постановили: отравление хлоридом ртути. Ни одно из используемых на фабрике веществ не могло привести к поражениям всей нервной системы и мозга. Не успели эксперты произнести: «Хлорид ртути», а дон Хулио уже понял, что это проделки долбаного северного Отелло. Картель «Тамошние» уже ему сообщил, что неугомонный механику них закупился.

Текила сообщал о подлости Машины боссу боссов. Босс не особо обеспокоился. В делах следует быть прагматичным и не поддаваться чувствам. Многие среди нарко обижались на всякие пустяки. А тут как раз о пустяках речь. Ничто так не бесило босса, как какой-нибудь хрен, который обувается в сапоги из змеиной кожи, цепляет на ремень серебряную пряжку, на шею — золотые цепи, на пояс — пистолет и начинает разыгрывать из себя крутого только потому, что товарищ на него косо посмотрел. Нет и еще раз нет. Босс любил понимание, мир, порядок и прогресс. Любил пачкать руки белужьей икрой, а не гемоглобином.

Он решил сам разыскать Машину и спросить, какого рожна ему надо. Худой мир лучше доброй войны. Зачем тратить силы на абсурдные перепалки. Только вот как его, болезного, найти? Машина все равно что призрак. Уже и дата рождения его всем известна, и цвет глаз, а найти все равно никак.

Машина тем временем сам понял, что имеет дело с карте лем, не похожим ни на один известный ему раньше. Сколько бы он ни башлял, сколько бы шестерок ни нанимал, а справиться с ними не мог. Они были альфой и омегой пищевой цепочки. Даже в союзе с «Самыми-Самыми Другими» их не победить. Надо найти другой способ отправить Хосе Куаутемока в ледяные степи ада.

Пока он пытался выяснить, случились ли в последнее время в Восточной тюрьме жмурики, ему передали, что босс боссов ищет его, чтобы поговорить и таки договориться. Машина написал записку на обрывке бумажного пакета и попросил одного из мелких главарей передать. А потом снова растворился во тьме.

Босс боссов прочел записку: «Я хочу только одного: чтобы умер Хосе Куаутемок Уистлик. Больше мне ничего не надо». Босс заглянул на другую сторону обрывка. Нет, там пусто. Да, Текила говорил, что все дело там в ревности. Подтверждение вывело босса из себя. Столько поставлено на карту, столько народу перемерло, столько, блядь, шума из-за одного перепи-ха. Тоже мне, злодей мультяшный этот гребаный Машина. Койот, который гоняется за Дорожным Бегуном, и тот лучше.

Ладно. Если Машина хочет, чтобы блондина порубили на колбасу, пусть даст кое-что взамен. Бесплатный только воздух. Босс нацарапал на листке несколько строк и вручил главарю, чтобы тот передал Машине. «Убей мне Маседонио, получишь Хосе Куаутемока». Главарь передал. Машина внимательно прочел. Они хотят от него невозможного. Как к нему подобраться? Маседонио, конечно, анархист-самоучка, но не блаженный. При нем, говорят, всегда не меньше полусотни телохранителей. Где уж тут подберешься.

Возможностей у Машины снова поубавилось. Теперь сивый стал разменной монетой картеля, и охранять его будут пуще прежнего. Варианта осталось два: либо пытаться убить Маседонио, а тут велик риск, что его самого завалят первым, либо дальше охотиться на Хосе Куаутемока, пусть даже придется подорвать всю тюрягу. «В жопу Маседонио», — ответил он. Такое послание настроит весь картель против него. Самый сильный враг из всех сам начнет на него охоту. Ну и пусть. Только пусть дадут прикончить гада, а потом могут делать с ним все, что хотят.

Босс боссов супермега рассвирепел. Проще всего было бы убрать блондина, чтобы этот Отелло на стероидах пригасился. Но не хрен этому козлу жизнь облегчать. Наоборот, теперь он бросит все силы, чтобы Машину нашли и распилили живьем. И не бензопилой. Нет, месье. Он заслужил распиливания по старинке, ножовкой. Пострадай, сучок. Пострадай за гордость свою тупую.

Оголодавшие Гензель и Гретель отправляются в лес в поисках еды. У них бедная семья, и их строгая несправедливая мать дает им только по паре краюх хлеба в день. По дороге они рассыпают крошки, чтобы по ним вернуться домой. Им невдомек, что птицы склюют крошки. Дети не могут найти обратную дорогу. Темнеет, а они одни в лесу, остались на милость волков и рискуют насмерть замерзнуть. Боязливо они идут вперед меж сосен, надеясь найти помощь. И находят домик, выстроенный из пирожных, печений и конфет. Ослабшие, утомленные, они входят в домик, ища укрытия и мечтая утолить голод. Слишком поздно понимают, что на самом деле это ловушка, расставленная слепой ведьмой-людоедкой для привлечения вкусных детей. Ведьма запирает их в клетке и откармливает. А потом, через несколько дней, сажает в печь. В отчаянной попытке освободиться Гретель толкает злую ведьму. Та падает прямо в печь. Дети быстро задвигают заслонку, и жуткая ведьма сгорает, испуская ужасные крики боли. Гензель и Гретель возвращаются домой целые и невредимые, с сундучком драгоценностей, которые они нашли в домике. И узнают, что их мучительница-мать умерла. Дети делятся драгоценностями с отцом, и все трое живут долго и счастливо до конца своих дней.

В том варианте сказки, что я читала на ночь Даниеле, все оказалось значительно мягче. Ведьма там была не слепая и не людоедка. Никто никого не запирал и не откармливал в клетке. Чудовищную гибель ведьмы опустили. Мать тоже осталась жива. Дерзкая кража драгоценностей не упоминалась. Политкорректная версия, согласно духу времени. И согласно буржуазной мании обкладывать отпрысков ватой. Лишь бы ничто их не запятнало. Нужно избавить их от всех лишений, огорчений, неприятностей. Нужно потакать им и беззаветно любить. Так растили нас с сестрами. Примерно так растили и Клаудио. Традиционный способ воспитания детей в хороших семьях.

В ту ночь мне, бессонной, то и дело на ум приходила проклятая сказка о белокурых детишках, заблудившихся в лесу. А какой след оставила я, чтобы по нему вернуться домой? Растерзают ли меня волки? Захочет ли какая-нибудь слепая ведьма-людоедка отужинать мною? Я ушла в самую темную глубь леса и не рассыпала за собой никаких спасительных крошек. Возможно, как указала мне Росалинда, я не готова оставаться там, среди хищных зверей, во тьме. Она выразилась вполне ясно: «Пора вернуться домой, дочка».

Судьба послала мне Охада. Он был известен своим нюхом на таланты. Если из-за одного видео в плохом качестве, выложенного в соцсети, он позвал нас на фестиваль в Тель-Авиве, значит, разглядел в нас нечто уникальное и особенное. Я всю жизнь ждала подобного приглашения, а теперь, влюбленная по уши, не знала, соглашаться или нет.

Альберто, видимо, совсем отчаялся из-за моих сомнений и попросил Люсьена сказать свое слово. «Прекрасно, Марина. Я посмотрел видео и хочу сказать, что ты достигла больших, очень больших высот. Высочайших вершин, я бы сказал. Думаю, эта работа ставит тебя на одну ступень с Бийю и с самим Охадом. Ты всех сделаешь, дорогая». Люсьен похвалами не разбрасывался. Как истинный фламандец, он был довольно сдержан и в прошлом только подбадривал меня, мотивировал, но никогда при этом не восхвалял. Если он так сказал, значит, и вправду так считает Охад был той дорожкой из крошек, по которой мне следовало идти, чтобы снова попасть к себе, к той, кем я хотела стать с детства, когда, залюбовавшись балериной из музыкальной шкатулки, потянулась к миру танца. Той, что мечтала однажды победить посредственность и создать сущностную постановку. Той, которую воспитали для создания дружной любящей семьи, где мать — главная опора детям. Той, что хотела показать сеньоре Габине, как она ошиблась, когда исключила меня из своей балетной школы. Той, что жаждала триумфа, признания и престижа. Той, которой гордился бы мой отец. Мой след из крошек склевали, но Охад насыпал новый. Всего-то и нужно, что ответить ему на письмо и принять приглашение.

Клаудио проснулся, как обычно, в превосходном настроении. Я должна была быть счастлива, что у меня такой позитивный и энергичный муж. «Плохо спала? Я заметил, что ты как-то беспокоилась». — «Уснула как убитая», — соврала я. Видимо, круги под глазами выдали меня, потому что он озорно улыбнулся: «А по личику не скажешь». Я еще ему не рассказывала про предложение Охада. Как я объясню отказ? Это все равно что Криштиану Роналду лично позвал Клаудио смотреть финал Лиги чемпионов из первого ряда, а он бы думал, идти или нет. «Я совершенно вымотана, мы репетировали много часов подряд», — опять соврала я. Узнай он про мое присутствие на околотюремных протестах, схлопотал бы инфаркт. Даже не от приступа ревности, а от простого осознания, что я была где-то, где легко могла бы попасть под пулю. «Тебе нужно остаться дома и отдохнуть», — предложил он. И был прав.

Как только он и дети уехали, я позвонила Педро. Он схватил трубку, явно встревоженный. «Где тебя носит, коза ты этакая?» — с беспокойством в голосе спросил он. Я не сообщила им с Хулианом, что благополучно вернулась домой. Они бросили меня на произвол судьбы у тюрьмы — это, может, не повод перестать с ними разговаривать, но помурыжить в неведении не помешает. Пусть помучаются, ничего не зная обо мне. «У меня все в порядке», — ответила я. «Мы с Хулианом тебя разыскивали как безумные». Я предпочла сменить эту поднадоевшую тему: «Можно я приеду сегодня в Тепостлан? А лучше пригласи еще и Хулиана. Мне нужно с вами поговорить». Педро помолчал и сказал: «Заеду в десять».

Хосе Куаутемок пытался не размышлять над вопросом: что тебе нужно? Хотеть-то он много хотел, но когда отсиживаешь пожизненное, репертуар сужается. Он, как мог, воспользовался тем, что предлагала тюрьма: мастерской, печатной машинкой, штангой, уроками столярного мастерства, футбольными и баскетбольными тренировками. Больше там ловить нечего. Естественно, он желал свободы, как и 92,7 % заключенных (остальные 7,3 % предпочитают оставаться в тюрьме: жизнь на свободе кажется им агрессивной и опасной), но шансы бежать равнялись 0,000001 %, а с тех пор, как его заперли в вонючей бетонной коробке, — 0,000000000001 %. Зачем тратить силы, придумывая какие-то несбыточные планы? Все равно что верить в Санта-Клауса. Даже если ему удастся чудом свинтить, скорее всего, его, как и 95,42 % беглецов, поймают.