Спасти огонь

Ты

Ты можешь быть той, что не приходит, той, что я позабыл про то, что не бывает так, чтобы все уходило. Ты ищешь, когда уже известно, что не было такого. Ты не знаешь, потому что знать — это когда ничего не было. Ты потеряла путь того, что ты не знала, что оно идет. Ты спрашиваешь и спрашиваешь, когда уже наступило то, чего было навалом. Ты требуешь того, что было чистым враньем. Ты больше не спотыкаешься, когда падаешь, хотя все так и есть. Ты раскаиваешься в том, что, когда пришло, уже не прибыло, потому что и так было рядом. Ты чувствуешь, что это не то, даже когда ты думала, что я буду просить прощения. Ты хотела всего, чего уже не было, потому что оно никогда не вернется. Ты, и только ты, просишь у меня того, что уже не отменить, потому что идет далеко. Поэтому в конце концов ты сделаешь то, что прощается, потому что этого хочу я и это нужно тебе.

Брайан Франсис Бадильо Мартинес

Заключенный № 53487-1

Мера наказания: двадцать два года и восемь месяцев за убийство, совершенное при отягчающих обстоятельствах

Через семь месяцев все было готово. Те самые чиновники, которые не уставали чинить проекту препятствия, на торжественном открытии лучились гордыми улыбками. Чисто в пику им Педро и Хулиан позвали Хосе Куаутемока перерезать ленточку. Начальники, которые не желали, чтобы на фотографиях был хоть один зэк, чуть инфаркт не заработали. Клик-клик-клик, вот они, трое, с ножницами в руках. Директор тюрьмы взвился: «Преступнику передовицу отдаем!» Мог бы так не переживать: смазанную фотографию поместили на последней странице рубрики «Городская жизнь» газеты «Реформа», а в «Эксельсиоре», «Универсале» и «Хорнаде» вообще обошлись без картинок, просто черкнули пару строк под заголовком «В Восточной тюрьме открыли новые помещения». Вот и все. Эх. Но уж в интернете фонд «Встреча» стесняться не стал. Фотографии в соцсетях, лавина твитов и мейлов по всей базе данных. Лилиана Торрес, знаменитая Лилли, супершикарная пиарщица фонда, гордилась тем, что умеет «прокудахтать о снесенном яйце», и теперь ее кудахтанье раздавалось ой как громко. Широкая публика ее не интересовала. Какая, на хрен, разница, знает ли об открытии домохозяйка из района Дель Валье или офисный работник из центра? Нет, сеньоры, нужно было достучаться до сливок общества, до тех трехсот воротил, что заправляли страной, до людей типа мой-номер-у-самого-президента-забит-мы-с-ним-в-ватсапе-трещим. Педро поздравляли кинодеятели, бизнесмены, высокопоставленные функционеры, интеллектуалы, писатели и даже его первый бойфренд (нынче женатый на дородной хозяюшке из Чодулы отец девятерых — сколько Бог пошлет, тем и рады будем — ребятишек, ревностный католик и противник однополых браков, что не мешало ему шляться по рабочим кабакам в поисках членов пролетариата).

Хулиану эта слава тоже была на руку. Укрепилась его двойственная репутация: с одной стороны, талантливый и эрудированный литератор, с другой — грубиян хорошенько-подумайте-гребаные-критики-прежде-чем-до-меня-докапываться-а-то-ведь-начищу-мандаринку-то (знали бы эти критики, как он потек, когда ему пригрозил Крыса). Хулиана стали считать выдающимся защитником культуры и даже вроде бы выдвинули кандидатом в сенаторы от какой-то захудалой партии.

И тут раз — факин серпрайз! На культурные мероприятия записалось больше народу, чем на спортивные. Меньше на бокс, чем на чистописание. Пришлось даже увеличить группы и проводить занятия вдвое чаще. Согласно распоряжениям Педро, преподавателям платили вчетверо больше по сравнению с частными университетами. За ваши деньги — хоть звезды с неба, а когда в кошельке не пусто, тогда и педагогический талант расцветает.

Хосе Куаутемок с самого начала верховодил. Главный по тюремным гуманитарным наукам. Он уговорил своих крокодилов-корешей записаться в литературную мастерскую. Некоторые приссали, сказали, мол, пишут хуже дошкольника. «Без паники, дорогие мои рептилии, — ответил им Хосе Куаутемок. — Всем по Хемингуэю, как вы пишете. Тут главное — вытащить наружу то, что вас гложет изнутри».

Хосе Куаутемоку в кайф было снова читать свои тексты вслух, на публику. Получается, он делал как раз то, для чего и нужно писать. Писать, чтобы делиться, чтобы бросать вызов, чтобы провоцировать. Писать, чтобы бунтовать. Писать, чтобы самоутверждаться. Писать, чтобы не сойти с ума. Писать, чтобы ухватывать. Чтобы укреплять. Чтобы успевать. Писать, чтобы не умирать все время. Писать, чтобы выть, чтобы лаять, чтобы кусаться, чтобы рычать. Писать, чтобы вскрывать раны. Писать, чтобы заживать. Писать, чтобы исторгать, чтобы очищать. Письмо как антисептик, антибиотик, антиген. Письмо как яд, отрава, токсин. Писать, чтобы приближаться. Писать, чтобы удаляться. Писать, чтобы открывать. Писать, чтобы теряться. Писать, чтобы находиться. Писать, чтобы бороться. Писать, чтобы сдаваться. Писать, чтобы побеждать. Писать, чтобы погружаться. Писать, чтобы всплывать на поверхность. Писать, чтобы терпеть кораблекрушение. Писать ради кораблекрушения. Писать ради потерпевшего кораблекрушение. Писать, писать, писать.

Зэки начали передавать тексты из рук в руки. Читали их собравшись. Первый кружок, потом второй, потом третий. Так они яснее видели себя. Что у них, блин, болело, чего они, блин, боялись, какая слюнка надежды вытекала у них изо рта.

С наркопубликой проблем вообще не возникало. Шеф, которого посадили на место Крысы, был из грамотных. Он отучился почти два курса по специальности «Коммуникации» в одном частном университете в Тихуане и даже читал пару книжек Хулиана. Сам он на мероприятия не ходил, но не мешал и не угрожал. Дон Хулио, погоняло Текила. Лет сорок, выходец из среднего класса, родом из Энсенады, в нарко подался, когда они с однокурсниками решили, что будет по приколу поработать киллерами на капо. Они жаждали улета, эйфории, им наскучил куцый мирок, где были только упаковки пива, гламурные фифы, вечно один и тот же кабак, косяки да шопинг в Сан-Диего. В итоге дон Хулио один из всех не оказался в шести футах под землей. Девятерых товарищей, которые вместе с ним вошли в дело, накормили свинцом, когда им не исполнилось и двадцати шести. Он ловко лавировал между разными картелями и в конце концов прибился к главному — к «Этим». В Восточную тюрьму Текила прибыл мотать всего шесть лет за торговлю наркотиками, хотя лично успел положить человек сорок. Он был известен как один из самых жутких убийц, хотя его невеста отзывалась о нем в выражениях типа «самый милый и внимательный мужчина на свете». В бизнесе, где основными словами были «пидор ебаный» и «пиздец тебе, уебище», он ни разу не позволил себе выругаться. Крайне вежливо объяснял своим жертвам, по какой причине он собирается их убить, а потом палил прямо в глаза. Его спокойствие и манеры английского лорда наводили ужас даже на таких же отъявленных головорезов, как он сам.

Культурный проект цвел и пах. В киноклубе крутили фильмы разных жанров, от победителей Каннского фестиваля (ясен-красен, без картин Эктора не обошлось, куда там) до тюремной классики (куратором выступал все тот же Эктор): «Полуночный экспресс», «Крутая добыча», «Все или ничего», «Мотылек», «Побег из Алькатраса», «Побег из Шоушенка», «Вальсирующие», «Пожизненное заключение», «Пророк», «Карандиру», «Хладнокровный Люк», «Брубейкер», «Поезд-беглец». Заключенные в дни тюремных фильмов набивались в кинозал, как сардины в банку, и отрывались по полной. «Вон тот ушлепок на Пениса нашего похож», «Да отымей его уже, козлина!», «Вмажь ему в бубен!» — вопили они в экран.

После показа Педро и Хулиан устраивали обсуждение фильма. Подосланный директором тюрьмы наушник мотал на ус, что там говорили. «Жратву получше требовать начнут, про это фильм был» или «А теперь команду по американскому футболу им подавай». Бздливые чиновники время от времени пытались запретить те или иные фильмы, книги, спектакли, но Педро мгновенно подключал свои связи, и вскоре раздавался звонок от помощника координатора ассистентов канцелярии личного секретаря президента. А в мире политического естественного отбора выживает тот, от кого пахнет администрацией президента, а не несет тюрягой.

Никогда не забуду то воскресное утро, в которое ты отвез нас в гости к одному твоему хорошему другу. Мы спросили, зачем мы туда едем; ты сказал: «На детский праздник». В передней резвилось с десяток белокурых детишек. Нам навстречу вышел человек: «Добро пожаловать, Сеферино!» Ты сказал нам: «Познакомьтесь, это Симон Абрамович». И тут Симон Абрамович сделал то, чего остальные твои друзья никогда не делали. Он наклонился так, что его лицо оказалось на одном уровне с нашими лицами. «Очень приятно», — сказал он и пожал нам руки.

В то утро, должен тебе признаться, я отлично провел время. Поначалу мы с Хосе Куаутемоком чувствовали себя немного скованно. Остальные дети, казалось, были давно знакомы между собой и смотрели на нас косо. Но по наущению отца маленькие Абрамовичи вовлекли нас в свои игры. Звали их непохоже на наших одноклассников: Хакобо, Даниэль, Абраам, Давид. Мы играли в прятки, в футбол, разбили пиньяту. Под конец мы уже считали их своими лучшими друзьями и умоляли тебя пригласить их теперь к нам.

По дороге домой ты рассказал нам, что они евреи и что это удивительный народ. «Нам бы всем у них поучиться, — веско произнес ты. Веками их жестоко преследовали за их обычаи и веру, но они все равно добились высочайших успехов в интеллектуальном труде, и не только. — Мир менялся благодаря евреям».

Тогда, мальчишками, мы не очень-то понимали, кто такие евреи, но со временем осознали их роль в производстве знания и развитии критического мышления. Классические работы Маркса, Фрейда, Эйнштейна укрепили нас в убеждении, что евреи дали миру невероятно много.

Ты всегда повторял, что коренные народы, также преследуемые и уничтожаемые, должны брать пример с евреев. «Нам не хватает веры в себя. Нам нужно перенять у евреев способность к сопротивлению».

Мама потом рассказывала, что ты годами старался заслужить их доверие, подружиться с ними. Сначала не очень получалось. Тысячелетия гонений сделали их осторожными. Но ты дал понять, что тоже являешься потомком гонимого народа, и мало-помалу они приняли тебя в свой круг. Я помню, что, когда какой-нибудь из них приходил к нам на ужин — а такое случалось нечасто, — ты засыпал его вопросами, стремясь найти ответы на общие для вас с ним вопросы. Как они сохраняют традиции? Как продвигают свои идеи? Как ощущают свое единство, если селятся по всему миру? Это были единственные люди, в присутствии которых ты выказывал скромность и готов-ность слушать.

Теперь я понимаю, почему ты предпочитал нанимать юриста-еврея, лечиться у врача-еврея, вкладывать деньги по совету финансиста-еврея. Они обладали непревзойденной дисциплиной ума, порядочностью, проницательностью. Держу пари, если бы ты не был таким убежденным атеистом, то обратился бы в иудаизм.

Я унаследовал от тебя контакты с еврейской общиной. Благодаря их связям, их благородству, их честности, с ними отлично вести дела, в том числе и очень крупные сделки. В разных предприятиях у меня есть партнеры-евреи. И они великодушно продолжают приглашать нашу семью на разные события. Для меня эти отношения, безусловно, едва ли не самое ценное из того, что ты оставил.