Когда порвется нить

Хэнк быстро проинструктировал их обоих, после чего они подошли каждый к своей метке для мяча.

Мора оказалась на удивление ловкой, ее мяч летел прямо в центр нужного участка поля.

– Может быть, у моей мамы был роман с Тайгером Вудсом, – размышляла она.

Первый взмах Бена был неловким промахом, а когда он наконец ударил по мячу, тот отлетел в сторону и попал в сетку.

– Ничего, ты скоро освоишься, – сказал Хэнк. – Просто думай об этом как о терапии, а не как о гольфе.

Мора начала отбивать мяч за мячом, ее монолог о катарсисе звучал как трек, наложенный на звук каждого взмаха и треск клюшки о пластик.

– Этот мяч – за то, что я никогда никому не завидовала. Никогда, – говорила она. – А теперь я завидую каждому встречному, который идет по улице.

Бамс.

– А этот мяч – за то, что я не могу даже разозлиться из-за этого, потому что постоянная злость только разрушит все, что осталось от моей жизни.

Бамс.

– И это меня чертовски злит!

Бамс.

Бен все еще пытался думать об ударах и правильно держать клюшку. Хэнк внезапно оказался рядом и положил руку ему на плечо.

– Это не турнир, Бен. Кого волнует, куда полетит мяч? Дело в тебе, в том, что ты сейчас чувствуешь и как направляешь это через руку в мяч и выводишь из тела.

– Теперь ты говоришь как Шон, – поддразнила Мора.

– Понял? – спросил Хэнк у Бена.

– Думаю, да.

Хэнк отступил на несколько шагов, оставив Бена одного на поле.

Бен перехватил клюшку, слегка сгорбился и вдруг вспомнил, что в последний раз он стоял точно так же во время второго свидания с Клэр, играя в мини-гольф на Говернорс-Айленд, случайно сорвав день рождения девятилетнему ребенку. Во время поездки на пароме обратно в Манхэттен взбитые ветром волосы Клэр постоянно липли к помаде на губах, и Бен впервые поцеловал ее в тот короткий миг, пока ее губы были свободны.

Но это было давно – до того, как она все испортила.

Бен еще слышал, как Мора отбивает мячи для гольфа, но его мысли были уже далеко.

Он сидел за кухонным столом. Около семи вечера. Через месяц после того, как пришли коробки.

«Для того чтобы перейти из одной жизни в другую, необязательно умирать и возрождаться», – подумал Бен. В ту ночь на кухне само его существование словно раскололось на части: старая жизнь закончилась, а новая началась.

Это случилось, когда они ели еду навынос, что сейчас кажется Бену нелепой деталью. Но воспоминание всегда начиналось с того, что Клэр ерзала на сиденье, пока Бен распаковывал палочки для еды.

Она позволила ему начать есть. Почему? Почему она просто не встала и не сказала то, что собиралась сказать?

Клэр гоняла пельмень взад-вперед по тарелке.

– Как сегодня на работе? – спросил Бен.

– Мне нужно кое-что тебе сказать, но я не знаю, с чего начать… – Лицо Клэр было серьезным, обеспокоенным.

– Хорошо. – Бен вытер рот бумажной салфеткой и выпрямил спину, сразу став выше ростом.

– Мне кажется, что нам не нужно больше оставаться вместе.

Ее слова упали в пространство между ними, распластались на кухонном столе, и Бен позволил им улечься на мгновение, решая, как реагировать.

– Ты уверена? – уточнил он. И тут же пожалел о том, что сказал такую глупость. И пожалел, что не может взять свои слова обратно.

Но тут губы Клэр начали дрожать, и вскоре она расплакалась, а Бен почувствовал, как пылает его лицо.

– Что случилось? – удалось спросить Бену.

В его голове промелькнули все их самые крупные ссоры за последние полтора года, кульминацией которых стал спор на предыдущей неделе, когда они слушали заявление президента о том, что нити настоящие, а Клэр настаивала на том, чтобы они вместе открыли свои коробки. Бен тогда сказал ей, что он еще не готов.

– Я открыла свою коробку, – сказала Клэр. Ее лицо было мокрым от слез.

Эти слова ударили его, будто пули в живот. Она открыла свою шкатулку. Без него.

Бен увидел ее слезы и решил, что она плачет из-за себя. Что она увидела свою короткую нить.

– О нет, Клэр, нет.

Затем наступило самое худшее.

– Я плачу не из-за себя, – сказала она едва слышно.

– Что ты имеешь в виду?

– Моя нить длинная, – сказала она. – Это у тебя… – Слова Клэр растаяли в тяжелых рыданиях.

– Подожди… позволь мне прояснить… – Мысли Бена кружились в голове, не успевая за словами. Что она сделала? Посмотрела на свою нить, это он понял. Но потом сказала, что ее нить была длинной.

То есть плачет она из-за него.

– О боже… – Показалось, что его сейчас стошнит.

– Пожалуйста, не сердись на меня, – хныкала Клэр. – Когда я увидела, что моя нить длинная, я просто предположила, что твоя тоже будет длинной! Честно говоря, я даже не думала, что может быть иначе.

Бен закрыл глаза и попытался дышать ровно, но он захлебывался воздухом.

– Как, черт возьми, ты могла это сделать? – крикнул он. Он и не знал, что в его голосе может быть столько гнева. – Одно дело – посмотреть на свою нить, но ты не имела права смотреть на мою!

– Знаю, – признала она. – Прости.

Несколько минут Бен молчал, а Клэр плакала в кресле напротив, крепко обняв себя за плечи. Слишком много всего случилось, слишком много на него обрушилось ударов, которые он не смог отбить.

Бен пытался сосредоточиться на ее предательстве.

Это было безопаснее, чем думать о том, что она видела.

– Я так хотела, чтобы наши нити были одинаковыми. Чтобы мы жили вместе, – сказала Клэр. – Надеюсь, ты это знаешь.

Наконец он вынужден был спросить:

– Насколько она короткая?

– Отмерено чуть больше сорока лет, – хриплым, срывающимся голосом ответила она. – Этот новый сайт не совсем точен.

Чуть больше сорока.

То есть ему оставалось еще четырнадцать, может быть, пятнадцать лет.

Но он подумает об этом позже. Все рассчитает потом.

Сейчас ему нужно было справиться с катастрофой, их отношения рушились прямо у него на глазах.

– Если ты действительно любишь меня, то почему уходишь? Особенно сейчас? – спросил Бен.

– Пожалуйста, не спрашивай. – Клэр закрыла лицо ладонями.

Бен уставился на нее, в глазах все плыло.

– Хотя бы на этот вопрос ты можешь ответить?

Клэр вздохнула, пытаясь собраться с силами.

– Я просто не могу этого сделать, – сказала она. – Я не могу оставаться с тобой и знать, что обратный отсчет включен. Я сойду с ума. – Она посмотрела на него, жалко прищурившись. – Я знаю, что не заслуживаю твоего прощения, но мне действительно жаль, Бен.

Он чувствовал себя крошечным парусником посреди бушующего моря, и ему нужно было что-то твердое, какой-то якорь, за который он мог бы зацепиться хотя бы на мгновение. Бен посмотрел на дрожащие руки Клэр, лежащие на столе. Он столько раз сжимал их за последние полтора года, во время долгих прогулок и в постели, их пальцы легко переплетались. По сколам лака на ногтях он узнал один из ее любимых оттенков. «Счастливая лаванда» или, может быть, «Счастливая сирень». Одно из двух.

Клэр, должно быть, заметила, что он разглядывает ее пальцы, потому что она тоже посмотрела на них. И они так и смотрели на ее дрожащие руки, потому что не могли смотреть друг на друга.

А сейчас Бен смотрел на свои руки, обхватившие рукоятку клюшки.

– Ты там в порядке, Бен? – спросила Мора, обернувшись через плечо.

Другой мужчина мог бы представить лицо Клэр на мяче для гольфа и ударить по нему со всей силы. Но Бен не хотел этого делать. Он не хотел причинять Клэр боль.

Он мог винить ее за то, что она предала его, за то, что не дала ему возможности сделать выбор самому. Но он не мог винить ее за то, что она ушла.

Клэр сама говорила, что она недостаточно сильна. Она искала безопасности, стабильности. Ей нужна была пожизненная гарантия. Она была такой, какой была, и многие на ее месте повели бы себя так же. Возможно, большинство. И не факт, что эти «многие» достойны порицания. Проводить остаток жизни, кипя в горечи и злобе, бессмысленно и глупо.

Бену нужно было смотреть вперед, а не назад.

Он прищурился на темнеющий горизонт, где последние лучи солнца догорали в огненном вихре над Гудзоном, подобно кострам на пляжах в Европе, поглощающим нити в жарком пламени.

Потом Бен расправил плечи, взмахнул руками и послал мяч в сторону реки. ХЭНК

Показав Бену и Море основные приемы игры в гольф, Хэнк сам играть передумал. А потому устроился на одной из скамеек с видом на поле, наблюдая, как крошечные белые точки, словно падающие звезды, проносятся по зеленому полю. Закат окрасил все вокруг в мистические цвета, и даже река Гудзон, которую местные жители так часто ругали, сейчас показалась Хэнку очень красивой, ее темная рябь отливала розовым.

Вода напомнила Хэнку молодую женщину, которую он однажды видел в Нью-Йоркском мемориальном госпитале, сидящую на кровати в одной из предоперационных палат. Кончики ее длинных черных волос были выкрашены в ярко-розовый цвет, как у девочек из квартала, где рос Хэнк, которые окунали свои волосы в концентрат напитка KoolAid.

– Она ждет пересадки, – сказала Аника, подойдя к нему сзади, и предложила кофе.

Это был конец мая, один из последних дней его работы в больнице и первый, похожий на возвращение к нормальной жизни после стрельбы пятнадцатого числа. Отделение неотложной помощи пустовало еще несколько дней; даже после того, как полиция закончила проверку, большинство пациентов предпочитали проехать чуть дальше, до другой больницы, которая не была местом преступления. Однако память горожан оказалась удивительно короткой, и к концу месяца приемный покой снова был полон, а Хэнку удалось вырваться совсем ненадолго, чтобы навестить Анику этажом выше.

– Ее очередь еще не подошла, – объяснила Аника, – но ей повезло: она пришла на обследование, и нам сообщили о легком, которое может ей подойти.

– И правда повезло, – сказал Хэнк. – Надеюсь, все пройдет хорошо.

– Как у тебя дела? – спросила Аника, когда пейджер на ее бедре начал пищать. – Черт, надо бежать. Возьми и мой. – Аника протянула ему свой кофе, крышка на стаканчике еще не была открыта.

– Мне не нужно столько кофеина! – сказал Хэнк с улыбкой, но она уже умчалась.

– Я возьму, если у вас лишний.

Обернувшись, Хэнк увидел пожилую женщину, которая жестом указала на вторую чашку кофе в его руках.

– Конечно, конечно. – Он передал стаканчик.

– Спасибо, утро выдалось не из легких, – выдохнула женщина, поднося кофе ко рту. – Это моя дочь там, ждет известий о легком.

– Я даже представить себе не могу. Но, похоже, сегодня могут быть хорошие новости.

– Если бы это случилось несколько месяцев назад, я бы не выдержала, – сказала женщина. Она наклонилась ближе к Хэнку. – Но теперь я знаю, что все будет хорошо. Если не в этот раз, то в следующий.

Хэнк был слегка озадачен, но восхитился ее верой. Он просто надеялся, что женщина найдет в себе силы справиться с неудачей.

– Моя дочь не смотрела на свою нить. И взяла с нас слово, что мы тоже не будем смотреть, но… Мне нужно было подготовиться, – сказала женщина, оглядываясь на дочь, которая, облокотившись на подушки больничной койки, читала книгу. – У нее длинная. – Женщина улыбнулась. – У моего ребенка длинная нить.