Невезение. Сентиментальная повесть

Теперь каждое слово воспитателя звучало весомо и авторитетно: стоило только повысить голос — дети враз умолкали и лишь привычно втягивали головы в плечи.

Почувствовав себя настоящим учителем, я, естественно, не преминул поделиться своими педагогическими находками с мамой. Лучше бы я, бедняга, этого не делал… Сказать, что мои новые успехи не сильно ее порадовали — ничего не сказать вовсе!

Боже мой, как она на меня кричала, как безудержно рыдала — и даже пыталась ударить…

— Ты, ты — учитель? — всхлипывала она от душивших ее слез, да ты — законченный негодяй, ты — изверг, мерзавец! Чем ты гордишься — бить беззащитных детей, поднимать руку на слабых, на тех, кого жизнь и так наказала! И это мой сын?! Кого же я, несчастная, воспитала!

В общем, тем вечером мамочкой был вынесен окончательный и не подлежащий обжалованию вердикт: из учебного заведения, где я показал свое истинное лицо — немедленно уйти. Дадут после института направление в село — ехать, как и тысячи других выпускников, что будет, то будет. И главное: никогда и ни под каким предлогом детей впредь не бить! А если опять зачешутся руки, уйти из школы раз и навсегда, — такую вот клятву заставила дать меня мама.

С тех пор прошло немало лет. В моем активе десятки первых сентябрей и столько последних звонков, что боюсь, как бы они не слились в памяти в один нескончаемо долгий…

А клятву, данную тогда маме, я все же сдержал. Пусть, почти — но сдержал! Спасибо тебе, родная. И извини за слово «почти»…

***

Через несколько дней удалось продолжить разговор с подполковником Петровским про обкомовского самоубийцу, завотделом Товпыгу, прерванный из-за скандала в кафе «Утиная охота».

— После смерти Андропова всё спускается на тормозах, — поведал Георгий Алексеевич. — Дело о хищениях в горторге закрыто, твоя папка с записками Товпыги передана в столицу, но, кажется, и там всё заглохло. Первого секретаря обкома переводят в Киев, в министерство сельского хозяйства, заместителем министра. Поиски если и ведутся, то лишь в одном направлении — убийц семьи Манцевой. Убийцы наследили и нам известны, КГБ свернул по делу свою работу, дальше, по уголовщине, продолжает МВД. Но и там не всё просто, За спиной убийц крупная фигура — директор Центрального рынка Керимов. Заметь, он уже пятнадцать лет держится на этом месте. И это при том, что из пяти директоров городских рынков за это время троих убили! Да-да, сегодня самая опасная профессия — не монтажники-высотники, шахтеры или каскадеры, а скромные, тихие директора рынков! Так что, не в интересах Керимова, чтобы милиция приняла Мустафу и Гарика, там многое может вылезти на свет божий, и не одна буйная головушка слетит со своего насиженного места. Поэтому, скажу тебе прямо, скорее всего их не найдут, — убежденно завершил он.

— Что значит, не найдут? Они что, в Америку смылись? — стал допытываться я. — Известны имена — фамилии, развешаны объявления, да уже земля должна гореть под их ногами!

— Не будь таким наивным. На месте Керимова, я убрал бы их в тот же день, когда они отметились на квартире Динцевой. А он, поверь, меня не глупее. Знаешь, Вася, я тебя понимаю. Давно замечаю, как ты подкрадываешься к этой теме. Отомстить хочешь, поквитаться… Вряд ли что-то у тебя получится, у моей конторы, как видишь, ничего не вышло. Хотя наш ресурс, военизированной организации, ни в какое сравнение с твоим идти не может. Разве тебе это не ясно?

— Тогда давай по-другому, — решился приоткрыть карты я. — Мы с тобой уже неплохо знакомы, я считаю тебя порядочным человеком и хочу быть с тобой полностью откровенным, могу я рассчитывать на твою помощь? Негласную помощь, — добавил я.

— Да вижу я, к чему ты клонишь… Ничего у тебя не выйдет, понимаешь? Только время потеряешь, да еще и влипнешь, в какую-нибудь неприглядную историю. Не забивай себе голову разной чушью. Живи себе дальше, ведь у тебя, вроде, всё сложилось нормально. И работа, и женщина хорошая; есть где жить и с кем, ну, чего тебе не хватает? Наслаждайся сегодняшним днем и помни: жизнь продолжается, нельзя идти вперед, с головой, вывернутой назад…

— Все это так, но общие слова. А я скажу конкретно. Ты меня правильно понимаешь. Но учти, когда у человека есть цель, ему многое по плечу, куда больше, чем без цели. Теперь слушай. У меня есть деньги. Большие деньги. Достаточные для того, чтобы моим делом занялись профессионалы. Но я не знаю, где их искать, и захотят ли они вообще иметь со мной дело. Не кинут ли меня, еще и сдадут в придачу.

Мне нужен ты и твои служебные возможности, информация, связи. Я понимаю, что работу против системы нельзя проводить без человека внутри такой системы. Мне необходим человек, которому я могу доверять. Мне нужен ты, Жора.

Мы молча посидели несколько минут, заедая свежее пиво креветками. Чувствовалось, что мой собеседник недоволен. Такие вещи я понимаю. Ему и отказать неудобно — за последнее время мы очень сблизились — и ввязываться в сомнительную историю даже из самых добрых побуждений не шибко хочется. Наконец, вздохнув, он сказал:

— Давай так. Считай, разговора про деньги у нас не было. Хотя, — прищурившись, заметил он, — мне на самом деле интересно, какие пещеры Аладина тебе открылись, и что ты с этим собираешься делать. Но это дело, как говорится, третье. Скажи мне главное: что конкретно от меня тебе надо. Определи границы моей помощи. И учти, я должен знать, что ты собираешься делать с Мустафой и Гариком. Если, конечно, они еще живы и мы их найдем. Только не рассказывай сказок типа того, что собираешься передать эти данные милиции, помочь бедным лягавым, которые, к тому же, обокрали квартиру твоей Дины… Мне нужна полная ясность, на убийство я не пойду! — резко завершил подполковник.

Мной не осталась незамеченной фраза «если МЫ их найдем», и я понял, что канва нашего предполагаемого сотрудничества вчерне отмечена. Главное условие кагэбэшника — не участвовать в конечном акте возмездия, не брать на себя кровь. Что ж, понятно. И даже похвально. Это ж не его любимую женщину убили с ребенком, пусть ликвидирует бандюков тот, кому это болит. Поэтому, как можно доброжелательнее, я пояснил свою позицию:

— Мне нужно одно: узнать, где скрываются Мустафа-Малыш и Гарик. Но перед этим я бы хотел выйти на директора рынка. Думаю, без него такой заказ был невозможен. Так что он — в приоритете. У меня нет возможности организовать грамотную слежку за Керимовым. Точки и пути его перемещения. Места и время наиболее активного их посещения. Семейные привычки и личные пристрастия. Мне надо в какой-то момент оказаться с ним один на один, и чтоб нам никто не мешал.

Что я собираюсь делать с ними, пусть тебя не тревожит. Ты не должен этого знать и не будешь. А раз так, то и выдвинуть против тебя какие-либо обвинения, практически невозможно. И еще одно. Слежка за Керимовым для твоего руководства может быть четко легитимирована.

— Не понял, поясни! — удивился Георгий.

— Что тут понимать, рынок давно стал местом сбора всяких националистов: и кавказских, и украинских.

— Кавказские продают цитрусовые, а украинские у них покупают? — усмехнулся офицер спецслужбы, переводя всё на шутку.

— Да нет, Жора, ты сам хорошо знаешь, как Керимов заигрывает и с теми, и с другими. Там у них настоящая штаб-квартира. Руховцы проводят свои собрания, наладили там печать листовок, расклеивают их по всему городу, раздают на рынке.

— Интересно, откуда ты это всё знаешь, — с заметным раздражением спросил Петровский.

— Да только ленивые в городе этого не знают, или те, кто не хочет знать. Кстати, пару раз, заходя в вашу контору, я встречал там особо рьяных ребят из рыночного круга. Ходят, как у себя дома. Если так пойдет дальше, они со мной здороваться начнут, чуя во мне своего коллегу…

— Ну, это ты не бери на себя слишком много. Хотя, тема вырисовывается довольно интересная, — задумчиво произнес мой собеседник. — Пожалуй, действительно, в плане подхода к Керимову можно кое-что сделать на официальном уровне. Только не шей широко карманы… — предупредил он. Посмотрим, что можно сделать.

***

Приход новой власти всегда знаменуется появлением всяческих новшеств, иногда совершенно бесплодных. Начальник городского управления образования, бывший директор 28-й школы Виктор Петрович Верченко объявил на совещании директоров конкурс лучших жизненных педагогических историй, которые послужили бы молодому поколению учителей в их педагогической и воспитательной работе. Предварительно, такие конкурсы должны были быть проведены по школам, определены победители, работы которых будут представлены на рассмотрение жюри Гороно. Участие руководителей учебных заведений — обязательно. Премия за первое место — месячная зарплата победителя.

В школе к этому конкурсу отнеслись без особого восторга. — И так работы хватает, — говорили одни. — Скоро бездельники, оторванные от школы, заставят нас писать «Педагогические поэмы», — сетовали другие.

Я особо не свирепствовал, заставляя учителей выполнять волю начальства. Сказал, что, если у кого-то действительно есть собственная интересная педагогическая история, имеет смысл написать. То есть, это дело добровольное. А так как директоров строго обязали, задумался над тем, что интересного было в моей педагогической практике.

Через месяц подводили итоги в школах, через три месяца — в гороно. У нас приняли участие в конкурсе четыре человека, в том числе, я. Интересно, что взялись за эту работу опытные учителя с приличным педагогическим стажем. Чувствовалось, что некоторые писали явно в охотку, конкурс обещал быть непростым, не хотелось кого-нибудь обидеть.

Четыре работы были зачитаны на собрании педколлектива. Провели краткое обсуждение. Затем избрали счетную комиссию и провели закрытое голосование. Работы учителей мне понравились. Добрые истории, после которых ученики переосмысливают свою жизнь, становятся на верную тропу. Завуч Клара Митрофановна Новикова написала про девочку-сироту, которая после смерти мамы прожила у нее почти полгода, пока не приехала за ней бабушка из дальнего села. Трогательная история, она даже подумывала удочерить бедную девочку…

Я думал отдать пальму первенства её работе и даже предложил это на обсуждении. Но тайным голосованием учителя дали первое место мне. Честно говоря, было неудобно, но ведь голосование было тайным…

Вот что я тогда написал:

«Не торопитесь ставить точку»

Получил письмо бывшего ученика. И вспомнил давно забытое. Расстроился. Потому как у каждого своя правда, а в этом случае моя оказалась мельче и даже постыднее в своей мелкости. Ведь это он, тогдашний строптивый восьмиклассник, с которым я сражался далекой осенью 1970 года, оказался неизмеримо выше меня в своей нестандартности, хоть мне и казалось всегда, что этим качеством я наделен сполна, и даже, признаюсь сейчас со стыдом, что долгие годы оно служило предметом моей гордости. Как говорится, тот случай, когда маяк оказался фальшивым.

Той осенью у нас, студентов Херсонского пединститута им. Н.К. Крупской, утратившего ныне имя жены вождя, зато приобретшего статус университета (я так и не знаю, что лучше!) была полуторамесячная педагогическая практика в 10-й школе. Нас было три практиканта с третьего курса филфака.