Когда порвется нить

– Боже, – тихо сказал Хави, – я знаю, что уже слишком поздно что-то менять, но мне нужно знать, что с моей семьей все будет хорошо. Что ты проведешь моих родителей через это… – Он почувствовал, как дрожит его голос, отягощенный отчаянием. – Пожалуйста, помоги им, Боже. Дай им силы выдержать.

Хави еще сильнее осел на холодный пол.

– Пожалуйста, дай и мне силы, – сказал он.

Пальцы начало покалывать, ноги подогнулись. Хави поспешно вытер рукавом переносицу, несмотря на то что единственным возможным свидетелем его слез была пожилая монахиня, сидевшая к нему спиной.

– И пожалуйста, помоги другим коротконитным, – умолял он. – Не позволяй миру сойти с ума.

Он слышал, как монахиня поднялась на ноги, опираясь на спинку стула. Хави крепко закрыл глаза.

– И пожалуйста, пожалуйста, когда придет время, пусть моя абуэла[22] ждет меня. И все остальные родственники, которых я знал, и все те, кого я так и не узнал, пожалуйста, пусть они будут там, – попросил Хави. – Чтобы я был там не один.

Он замолчал, собираясь с мыслями перед янтарным отблеском пламени. Спустя несколько минут Хави встал с пола и молча вышел из часовни.

Небо уже начало темнеть, и на окраине кампуса Хави прошел мимо освещенного окна на первом этаже, где несколько десятков студентов собрались в общей комнате, чтобы посмотреть вечерние дебаты, которые только что подошли к концу. Хави остановился у открытого окна, когда на экране появился Уэс Джонсон, чтобы выступить с заключительным словом.

– Если бы я мог вернуться в март, возможно, я бы посоветовал всем не смотреть… – сказал Джонсон. – Но мы не можем вернуться. Мы должны принять, что эти нити – часть жизни. Но мы не должны мириться с тем, что происходит сейчас. Я слышу истории о том, как люди теряют работу, теряют медицинскую страховку, теряют кредиты, – и все это из-за нитей. И я не готов просто подчиняться требованиям правительства и молчать. Я вижу, что делают конгрессмен Роллинз и наша нынешняя администрация: заставляют представителей определенных профессий смотреть на свои нити, когда те решили этого не делать, ставят под сомнение способность людей служить своей стране и относятся к людям по-разному на основании случайности судьбы. Но я верю в свободу выбора. Я верю в равенство. Борцы за гражданские права, борцы за права женщин, борцы за права гомосексуалистов – все они ведут борьбу на протяжении многих поколений. И хотя те из нас, у кого короткие нити, возможно, не так многочисленны, как перечисленные сообщества, мы существуем. И мы тоже не прекратим борьбу.МОРА

Было девять вечера, и Мора была одна. Кандидаты в президенты закончили заключительные речи и махали руками, уходя со сцены, а Нина задержалась на работе, чтобы помочь с освещением дебатов. Мора потянулась к телефону.

«Хочешь выпить?» – написала она Бену.

К девяти тридцати они сидели за темной деревянной барной стойкой в тихом заведении.

Мора приехала на несколько минут позже, подкравшись к Бену, пока он рисовал свое видение бара на непрочной бумажной салфетке.

– Я и забыла, как хорошо ты рисуешь! – Мора улыбнулась, рассматривая его крошечный набросок, как будто он был выставлен в галерее. Затем она жестом попросила бармена принести ей пиво.

– Ты действительно думаешь, что у Роллинза есть племянник-коротконитный? – спросила Мора. – Не верю, что он мог бы выдумать нечто подобное.

– Возможно, в те времена, когда еще не было фактчекеров, он бы попытался, – засмеялся Бен. – Но не в наши дни.

– По крайней мере, АСЗГС[23] подал иск против дерьмовой Инициативы ОБПС, так что, возможно, случится что-то хорошее. Плюс Джонсон все еще участвует в гонке. Хотя я не могу поверить, что его так достали, что ему пришлось выйти и сказать о своей нити, как кандидату-гею, которого заставляют признаться в сексуальной ориентации, – сказала Мора. – Люди догадываются, что его нить заканчивается в возрасте пятидесяти лет, так что теперь он официально коротконитный.

Бен медленно кивнул.

– Это странно, потому что я бы точно никому не пожелал короткой нити, – сказал он, – но мне кажется… Может быть, в душе я надеялся, что слухи правдивы? Что кто-то на этой сцене может быть… одним из нас.

Мора засунула руки в передний карман своей потрепанной толстовки и с любопытством наклонила голову.

– Ты с кем-нибудь встречаешься?

Бен чуть не поперхнулся пивом.

– Вот это резкий поворот. К тому же я думал, что ты лесбиянка. – Он улыбнулся.

– То есть мне нельзя и поинтересоваться? – поддразнила его Мора. – Но дело в другом. Ты сам сказал, что Уэс Джонсон – «один из нас». Это же широчайшая тема для дискуссии, понимаешь? Должны ли люди вроде нас встречаться с теми, которые таковыми не являются?

– Ну, честно говоря, я встречался с одной девушкой, как раз когда появились нити. Но мы расстались.

– Что случилось?

Бен уставился на горлышко своей пивной бутылки, осторожно покручивая его двумя пальцами.

– Она открыла мою коробку, – сказал он, произнося слова уверенно и обдуманно. – До того как я решил, хочу ли открыть ее сам. А потом она порвала со мной, увидев мою короткую нить.

– Вот дерьмо, – Мора была потрясена. – Сочувствую.

– Спасибо, – тихо ответил Бен.

– Почему ты не поговорил об этом с группой? – спросила Мора.

– Наверное, я просто хотел жить дальше, – сказал Бен. – И я это пережил, правда. Я простил ее за то, что она порвала со мной. Понимаю, что не каждый смог бы выстоять в таких сложных обстоятельствах, поэтому я не могу злиться на нее за это. Но, наверное, теперь мне кажется, что следующая девушка и следующая за ней тоже не найдут меня подходящей кандидатурой. Возможно, именно поэтому я даже не пробовал ни с кем встречаться после разрыва.

Мора знала, что нить Бена длиннее, чем ее собственная, но ей все равно стало его жаль. Он всего лишь хотел, чтобы кто-нибудь сказал ему то, что сказала ей Нина: «Я никогда тебя не оставлю».

Мора откинулась на спинку табурета, приложив к щеке холодную стеклянную бутылку пива. На соседнем высоком табурете кто-то оставил газету, и она протянула ее Бену.

– Ты это видел? – спросила Мора, указывая на заголовок на первой странице. Это была вчерашняя передовица, в которой рассказывалось о распространении новых «сохраняющих разум» компаний, занимающихся закачкой данных. Ученые надеялись в скором времени найти способ сканирования человеческого мозга и перемещения данных в компьютер для вечного хранения. Все что угодно в попытке удовлетворить всплеск интереса среди коротконитных, желающих продлить свою жизнь в этом или следующем поколении.

Бен пробежал глазами страницу в руках Моры. «Никогда еще не было такой подходящей почвы для этих исследований, – говорил один из основателей новых компаний. – Раньше мало кто осознавал, что наше время ограничено, а теперь, конечно, все могут узнать конкретный отпущенный срок. Но если мы сможем найти технологическое решение, то, вероятно, значимость нитей упадет. Мы сможем предложить человечеству выход из временных рамок, которые в настоящее время диктуются физическим телом, вашей нитью».

В статье приводились интервью, взятые у двух жаждущих сохранить разум в компьютерной среде, каждый из которых подходил к концу своего пути: ученого, мечтающего увидеть далекое будущее, и пятидесятипятилетней матери, готовой оставить свою дочь сейчас в надежде однажды вернуться, чтобы встретиться со своими внуками.

«Наука развивается удивительно быстро, когда речь заходит о нитях, – заявил один из кандидатов. – Мы уже сузили наши прогнозы с нескольких лет до одного месяца. Кто сказал, что наука не может двигаться быстро в сфере компьютерного сканирования и сохранения мозга?»

– Исследования в этой области ведутся уже давно, – сказал Бен. – Некоторые компании предлагают заморозить ваше тело в криокамере. Я полагаю, эти люди хотят вообще убрать вопрос тела. – Он помолчал. – Наверное, это для меня.

– Я просто хотела убедиться, что ты не планируешь втайне оцифровать свой мозг и оставить меня одну в группе, – улыбнулась Мора.

– Слушай, это прекрасная мечта, – ответил Бен. – Но сейчас она нам ничем не поможет.

– Это просто безумие! В нашем распоряжении столько разных технологий, и еще больше появляется на свет. Множество блестящих умов нацелено на решение проблемы, если это решение вообще возможно найти. Но огромной части населения Земли все это недоступно, – сказала Мора. – Моя подруга, Нина, как раз работала над статьей о людях, живущих в местах, где нет интернета. Нет веб-сайтов для измерения нитей, нет возможности узнать, что происходит в других странах.

– Ты хочешь сказать, что есть целые сообщества, где никто не знает, что на самом деле означает длина их нити? – уточнил Бен.

– Они могут проводить простые сравнения, смотреть, чья нить самая длинная, – сказала Мора. – И очевидно, некоторые группы формируют собственные импровизированные наборы данных, например записывают возраст, в котором кто-то умирает, а затем используют нить этого человека в качестве эталона. Люди умеют приспосабливаться, верно? Но есть много тех, которые не делают даже этого. Они просто… продолжают жить, как раньше.

Бен кивнул и отпил пива.

– Как Нина пережила все это?

Мора молча вернулась мыслями к их жаркому спору о том, как Нина утопала в интернет-форумах, задумалась и об их безмолвном согласии не иметь детей. Перебрала в памяти все те случаи, когда Нина говорила «Я люблю тебя» – после появления нитей.

– Конечно, у нас было несколько трудных моментов, но… она ни разу не дрогнула, когда речь шла о нас, – сказала Мора. – Она даже спланировала нам поездку в следующем месяце. В Венецию.

– Ух ты, здорово, – улыбнулся Бен.

– Мне кажется, нам просто нужно поехать туда, где мы раньше не бывали. Выбраться из нашей квартиры и устроить себе небольшое приключение. Как сказал сегодня Уэс Джонсон, мы не можем вернуться. Но, по крайней мере, мы можем куда-нибудь поехать. ЭНТОНИ

Энтони был весьма доволен сентябрьскими дебатами: избиратели положительно отнеслись к его рассказу о Джеке и крайне отрицательно – к признанию Джонсона.

Он усмехнулся, глядя на главный заголовок дня: «Поддержка Джонсона после заявления о короткой нити падает».

«Конечно, мне жаль сенатора Джонсона, – говорил анонимный избиратель, – но я не хотел бы избрать того, кто не может взять на себя обязательства на полный срок».

«Я действительно восхищаюсь талантами Джонсона, – сказал другой, – но я беспокоюсь, что если во главе нашей страны будет стоять коротконитный, то другие страны решат, что мы слабы. Особенно если президентом будет тот, кто даже не хочет сказать точно, сколько лет ему осталось».

Третий избиратель сформулировал позицию наиболее прямолинейно: «Сочувствие не принесет вам поддержки. Нужна сила. И мы видели это на примере конгрессмена Роллинза».

Даже сейчас стрельба на августовском митинге сказывалась на кампании Энтони только положительно, а его считали образцом стойкости. После инцидента поднялась огромная волна слухов, высказывались предложения о мотиве нападения, коротконитные и их защитники отчаянно искали объяснение, пытаясь не сваливать все на длину нити. Но большинство теорий быстро испарилось во многом из-за того, что женщина-стрелок не проронила ни слова.