Белый кролик, красный волк

РЕКУРСИЯ: 6 ЛЕТ НАЗАД

Дождевая вода капала со штанин моих школьных форменных брюк, которые волочились по полу. Я потупил глаза, вслушиваясь в приближающееся цоканье каблуков по коридорному линолеуму. С детской площадки доносились гомон и смех.

Бел сидела ровно напротив меня, под школьной доской уведомлений. Она снова и снова складывала билет на поезд, так, что бумажка уже не желала оставаться свернутой, если не придавить ее как следует пальцами. Бел подняла на меня глаза и подмигнула.

— Не переживай, мелкий, все будет хорошо.

— Мелкий? — возмутился я. — Ты старше меня всего на восемь минут.

Она улыбнулась широко и безмятежно.

— И так будет всегда, несмотря ни на что.

На двенадцати шагах каблуки стихли, и между нами встала мама, скрестив руки на груди, и посмотрела на нас типичным Взглядом № 7: «Надеюсь, это того стоит — вы отвлекли меня от научного прогресса». Она только открыла рот и хотела что-то сказать, когда дверь, рядом с которой сидела Бел, открылась и оттуда появилась миссис Фэнчёрч, наша новая — а к концу дня уже, вероятно, бывшая — директриса. Бел поднялась в знак уважения и шагнула в ее сторону, но Фэнчёрч отмахнулась от нее, как от осы.

— Нет, Анабель. Я хочу поговорить с твоей матерью наедине. — Она повернулась к маме и протянула ей руку: — Миссис Блэнкман.

Мама пожала протянутую руку и последовала за миссис Фэнчёрч внутрь. Мы с Бел обменялись изумленными взглядами. Мало того что мама позволила постороннему человеку прикоснуться к себе — она даже не исправила обращение «миссис Блэнкман» на «доктор Блэнкман». Дело пахло керосином.

— Миссис Блэнкман, — говорила миссис Фэнчёрч. — Спасибо, что пришли. Как я уже сообщала по телефону, увы, у нас нет другого выхода, кроме как… — Она закрыла за собой дверь, и остального мы не услышали.

Желудок подскочил к горлу. Нет другого выхода, кроме как — что? Отстранить от занятий? Исключить? Ввести телесные наказания?

Я таращился на дверь, отчаянно желая знать. Бел не сводила с меня глаз, и странная улыбка играла на ее лице.

Через некоторое время дверная ручка начала плавно проворачиваться против часовой стрелки. Дверь беззвучно приоткрылась — всего на четверть дюйма. Что-то, застрявшее в гнезде щеколды, выпало на пол, где медленно развернулось, как умирающее насекомое, — картонный билет на поезд.

Сквозь щель просочились голоса.

— …нельзя ничего сделать? — говорила мама. — Она провела здесь меньше недели.

— Страшно подумать, что она успеет натворить за месяц! — воскликнула миссис Фэнчёрч.

Мама вздохнула, и я понял, что сейчас она снимает очки, чтобы протереть их. Я также знал, что она не собирается нарушать молчание, чтобы… Ну да, конечно: доминировать в разговоре, не произнося при этом ни слова.

— Она очень… — Фэнчёрч подбирала слова, — неорганизованная.

— Она активная.

— Она сущий демон.

— Ей одиннадцать. Вы в курсе особенностей Питера. Ему нужна ее поддержка. Их нельзя разлучать.

— А вы знаете, что она натворила? — спросила Фэнчёрч.

Пауза, шуршание бумаги. Мама сверяется с блокнотом.

— Повалила мальчика на пол и запихнула тому в нос двух червяков, один из которых выполз у него изо рта через левую носовую пазуху. Насколько мне известно, серьезно никто не пострадал.

— Ребенок теперь безостановочно плачет!

— Я хотела сказать, что червяки живы-здоровы, — невозмутимо уточнила мама.

— Миссис Блэнкман…

— Доктор Блэнкман. — Даже я вздрогнул от маминого тона. — Миссис Фэнчёрч, вам известно, — перевернутая страница, — что непосредственно перед инцидентом с беспозвоночными этот ребенок, Бенджамин Ригби, и его приятели дразнили Питера и пытались отобрать у него рюкзак.

Опять молчание. От такого молчания нельзя не покрыться мурашками.

— Ригби уверяет, что Питера он не трогал. Свидетели в один голос говорят, что он сказал ему всего несколько слов — явно недостаточно, чтобы оправдать поведение вашей дочери. Это всего лишь слова.

— Моему сыну, — сухо заметила мама, — достаточно и этого.

Я покраснел. Перед глазами всплыла детская площадка и трое мальчишек, которые вдруг оказались так близко и были такими высокими. Это был всего лишь мой пятый день в школе, но я уже видел — ясно, как на ладони, — все свое будущее. Как видение, посланное злопамятным богом, я видел день за днем, год за годом. Я ощущал синяки, слышал их смех и чувствовал вкус крови из разбитого носа до того, как они даже тронули меня пальцем. И, видимо, это отразилось на моем лице, потому что Ригби спросил вот что:

— Чего ты так испугался?

Наверное, пришел в восторг оттого, что нашел такую благодарную жертву.

Да, мне достаточно и этого.

— …Анабель очень восприимчивая натура, — продолжала мама. — Допускаю, что она отреагировала слишком бурно, но полагаю, человек с вашим опытом в педагогике должен понимать, как важно вовремя распределить роли.

— Роли? — Фэнчёрч была сбита с толку.

— Питер очень робкий мальчик, миссис Фэнчёрч. Это делает его объектом для битья, а средняя школа, если можно так выразиться, это зверинец. Чтобы ему здесь выжить, другие дети должны усвоить, что у него есть защитники.

Сидящая напротив Белла подмигнула мне и прошептала одними губами: «мелкий». Я показал ей средний палец, и она усмехнулась.

— Простите, миссис… доктор Блэнкман, — немного оправилась от шока Фэнчёрч, — но у меня есть обязательства перед родителями мальчика.

Мама оборвала ее:

— С ними я уже поговорила.

— Неужели?

— Да.

— Но… как…

— Мой бывший коллега работает с мистером Ригби. Он нас и познакомил. Ригби согласны предоставить воспитание моей дочери мне, если я предоставлю воспитание их сына им. Вытекает один-единственный вопрос: готовы ли вы пойти нам навстречу?

— Ну… что ж… я полагаю, если… если… — Фэнчёрч как будто не говорила, а тонула и пыталась ухватиться за соломинку ускользающего от нее разговора.

— Благодарю. Это все, миссис Фэнчёрч? Нейроны ждут моего возвращения.

— Нейроны? — переспросила совершенно сбитая с толку Фэнчёрч.

— Клетки мозга, — пояснила мама таким тоном, что становилось ясно: эти самые клетки казались ей интереснее и, вероятно, умнее собеседницы.

Через четыре секунды дверь распахнулась. Мама стояла в дверном проеме, черным каблуком стратегически пригвоздив билет Беллы к полу.

— Э-э-э, мам?

— В машине поговорим, Питер.

По пути домой никто не проронил ни слова. Любое слово могло стать искрой, которая распалит мамин фитиль. Я хмуро смотрел в окно, когда почувствовал, как что-то царапнуло мою ладонь и вжалось в нее. Это был билет на поезд. На нем синей шариковой ручкой было нацарапано несколько на первый взгляд случайных букв.

Я улыбнулся. Бел не умела расшифровывать цифровые коды так, как я, поэтому мы обменивались сообщениями, зашифрованными сдвигом Цезаря. Сдвиг Цезаря — это простейший шифр в мире, идеально подходивший римскому императору, у которого полным-полно секретов и слишком мало времени. Чтобы записать код, нужно просто выписать алфавит от первой до последней буквы, затем выбрать секретную фразу — ну, не знаю, допустим, «Твою мать, Брут» — и записать ее под первыми буквами алфавита, отбрасывая все повторяющиеся буквы. Затем по порядку дописать остальные буквы алфавита, чтобы получилось что-то вроде этого:

Остается записать свое сообщение, заменяя каждую букву буквой из нижнего ряда, и — вуаля — ваше послание надежно защищено от любопытных глаз учителей, родителей и мародерствующих вестготов.

К сожалению, чтобы прочесть зашифрованное таким образом послание, всего-то и нужно, что угадать кодовое слово, поэтому подобные шифры не надежнее моей психики. Я вчитался в буквы, прикинул в уме несколько комбинаций и проглотил смешок.

«Демон» — сказал я одними губами. Она улыбнулась в ответ. Эти общие секретики, как объятия, были способом сказать друг другу, что мы рядом.

Внезапно мама испустила нервный вздох и остановила машину на обочине. На леденящее душу мгновение мне показалось, что сейчас она выгонит нас из машины и навсегда запретит возвращаться домой.

Придется уехать и жить с отцом. Отец был самой страшной маминой угрозой, вроде монстра, живущего под кроватью.

Если, конечно, найдешь его.

Но она только вздохнула.

— Не делай так больше, Анабель.

— Я же…

— Я знаю, что «ты же». Не надо. Это слишком большой риск. На этот раз нам повезло, но не у каждого туполобого задиры в этой школе будет отец, которого я смогу припугнуть потерей работы.

— Я поняла, мама.

— И вот еще что, Бел.

— Да, мама?

Уголки маминых губ дернулись вверх.

— На будущее, хотя я категорически запрещаю себя так вести, оставь дождевых червей в покое. Эти милейшие создания не заслуживают такого обращения. Бери кока-колу — так выйдет еще больнее.

— Да, мама, — ответила Бел со всей серьезностью.

Мама кивнула и снова выехала на дорогу.

Я откинулся на спинку сиденья, испытывая облегчение и восторг. Дождь хлестал в окно, и я провожал взглядом мокрые, облепленные листвой улицы. Когда я вырасту, я хочу быть как мама.