По дороге к манговому дереву

Ничто не предвещало новых событий. Я готовилась к выпускным экзаменам. И — вступительным в магистратуру. Как вдруг…

***

«Настоящая Женщина никогда не пытается узнать, почему мужчина её бросил. Ей это неважно, ведь она всегда наполнена…», — так говорилось в книге с названием, обещающем изобилие «в любви и в жизни». Но я не была настоящий Женщиной. И не была наполнена, более того — опустошена.

— Tu ramplis mon cœur et mon âme. Je t'aime11, — я вспомнила, как он положил шляпу на диванчик в ресторане, посмотрел на меня и аккуратно, словно боясь навредить, принялся целовать мою руку.

«Настоящая Женщина никогда не влюбится сразу. Она долго смотрит, оценивает поступки мужчины. Ей важно, как он к ней относится и, в первую очередь, что он для неё делает».

Что он для меня сделал? Я встретила его и … захотела учиться в магистратуре, как он. Стала готовиться. Поступила. "Ma princesse", "mon trésor" — после этих слов («принцесса» и «сокровище») уже не пойдешь в университет или на работу в мятом свитере. И как-то вдруг найдёшь время, чтобы вымыть и расчесать волосы… И даже сделаешь стрижку. Мои волосы завились и заблестели после того, как парикмахер укоротила их до плеч. Что ещё он для меня сделал? Я стала чаще писать стихи, потому что стала больше чувствовать.

А главное — мне захотелось снова говорить на французском языке! Это язык, который я слышу с детства от мамы. В нём для меня, может быть, — больше родного, чем в своём, таком понятном, русском. Что ещё мог для меня сделать Джаспер?!

«On ne peut jamais être ensemble. Tu dois t'éloigner de moi, si tu me vois»12. Он бросал трубку. В пятый раз.

Книга для «настоящих Женщин» обещала помочь раскрыть мужскую душу. Но вот уже половина прочитана, а мой случай, наш случай — до сих пор не описан.

«Настоящая Женщина способна сразу забыть мужчину, если он не отвечает на звонки. Потому что она не привязывается»! Нет она не человек — ваша «настоящая Женщина», а меркантильное, расчётливое существо!

Джаспер — что его беспокоит?

Однажды я спросила: что это значит — быть человеком его страны.

Он заговорил, играя французскими гласными. Его страна много страдала. Франция до сих пор пользуется всеми ресурсами, «ничего не давая взамен». Его преподаватель из Либервиля написал диссертацию: «Повторная колонизация Африки Европой».

— Но главная задача, — он вздохнул, — приручить технологии.

— Приручить? Технологии — это животное?

Он стал доказывать, почему-то настаивая именно на термине приручения: всё, что мы видим — технология. Только не надо думать, что в его стране — сплошные бедность и голод! Там есть крупные магазины и высотные здания. Но всё равно — не все технологии.

Я представила антилопу. Только вся она состояла из каких-то винтиков, её тело — из ноутбуков и шестеренок. Она мчалась по саванне. А за ней — не поспевая, неуклюже падая, гнались африканцы в длинных национальных одеждах. Африканцы пытались набросить на её шею верёвку, и кто-то из них вот уже почти поймал её. Но верёвка проходила сквозь шею антилопы, лишь слегка задев какие-то винтики. И зверь снова далеко впереди своих неуклюжих преследователей.

Что беспокоит Джаспера, кроме бедствий его маленькой страны? Кроме поступления в аспирантуру и кандидатской диссертации? Что заставило его признаваться мне в любви, а затем исчезнуть?

— Мы, иностранцы здесь — одна семья. Я есть, потому что мы есть — вот наша африканская философия, — сказал он однажды почти что без акцента. Семья, то есть другие иностранные студенты. Вот, кто поможет мне узнать его душу!

Я подружусь хоть со всеми африканцами в городе, но узнаю его! Благо, в университете как раз набирают волонтёров, чтобы те помогали иностранным студентам адаптироваться. Завтра надо записаться! Не забыть бы эту книжку про то, как стать настоящей Женщиной. Чтобы сдать её в макулатуру.

***

Чувство боли — почти физическое: как будто в груди и в горле что-то есть, но неосязаемое. Подушка то кажется слишком маленькой, то давит на правое плечо. Экран телефона послушно высвечивает в темноте почту. «Работодатель не готов предложить вам вакансию». Зачем это писать? Если бы он был готов, вот это и надо написать! Чтобы человек, который думает, что будет есть завтра, прочитал это среди ночи и смог, наконец, уснуть.

Деньги кончились ещё вчера. Проводы бабушки, транспортировка её праха в Сибирь израсходовала всё, что у нас оставалось. Услышав об этом, родственники возразили:

— Зачем везти урну так далеко? Оставьте её у себя… у вас же наверняка есть место на балконе, — если бы они читали «Сто лет одиночества», то могли бы сослаться на этот роман, ведь там есть подобная практика.

— Вы что не копили деньги на её… кончину? А сама бабушка думала, что будет жить вечно? — возражали они, отказав помочь.

— Вот я не хочу быть обузой для своих близких! — с гордостью сообщила моей маме одна родственница, когда та решила встретиться с ней. И добавила: — Сколько лет жила ваша мама? Кто-то из классиков сказал: аморально жить слишком долго!

Бесполезно оказалось просить денег и на маминой работе. Работой был языковой центр. Директор решила закрыть его, чтобы вложить деньги в собственную ферму и делать сыр.

Мои подработки как-то сами собой свелись к нулю. Я искала работу, рассылая резюме во все редакции города. Пробовала устроиться в турфирмы. Но… любые действия лишь усугубляли положение. Я тратила деньги, чтобы доехать до собеседования — напрасно! Я проводила экскурсии, выполняла тестовые задания, участвовала в очередном проекте — напрасно! Все, с кем я работала, словно чувствовали что-то и … не платили.

Ночью стало неестественно тихо. Никто не требовал тонометр, таблетку, шоколадку, чаю. Мама лежала без сил, опустошённая. Она не могла подняться и днём. Годы ухаживаний за бабушкой сказались на ней.

«Tu ramplies mon ame»13 — вспомнила я слова Джаспера. Его образ, такой яркий и осязаемый, возник снова. В горле защемило: я не увижу его. Он не напишет. Что-то другое сейчас наполняет его душу.

Круглая диаграмма на сайте с красной чёрточкой сверху сообщила: «вы отправили 170 резюме». Отклики есть: одна компания предлагает «реализовать амбициозные задачи». Что за задачи, обещают рассказать на третьем семинаре. Другая фирма ищет «организатора ярких событий». Её сотрудники — это ребята, которые ходят по городу с большой стеклянной коробкой и просят бросить туда деньги в фонд помощи больным, не помню, чем. Ходить со стеклянными коробками по улицам, заходить в автобусы и трамваи — это и есть «яркие события». Так пояснила девушка, проводившая собеседование.

Ещё одна фирма требует, чтобы я посмотрела их видео. Только там рассказывается, что надо делать. Без этого они не хотят общаться. На заставке видео — логотип косметики. Это та самая косметика, которую обычно просят купить с рук.

— Надо на всё соглашаться, быть скромным, и тебя везде возьмут, — любил говорить Джаспер. Его действительно брали везде: преподавать английский и французский; его статьи публиковали на сайте университета и за это, он так говорил, ему что-то платили. А ещё его звали в университет на его родине, где он должен был стать преподавателем сразу после аспирантуры.

«Вы не можете забыть человека, потому что просто не хотите. Вы упиваетесь своей несчастной любовью», — начиналась статья на психологическом сайте. Я не упивалась. «Займитесь делом, помойте пол», — гласили советы.

За окном светлело. Луч солнца — розоватый и обнадёживающий. Экран телефона услужливо высветил: шесть часов, тридцать минут. Утро — самое время … наконец уснуть.

Лето тянулось, как безрадостная голодная пустыня. Конец августа внёс в эту пустыню свежесть: меня взяли в редакцию местного новостного портала! Вместе с работой, началась учёба в магистратуре.

В университет стали приезжать студенты из разных стран. Их надо встретить, пройти с ними по всем инстанциям, помочь правильно заполнить документы, поселить в общежитие, показать место учёбы. Маме тоже предложили работу — в другом языковом центре. Именно сейчас всё должно встать на свои места.

Всё шло на лад, если бы не … те книги.

Что-то шевельнулось на полке. Или показалось? Край книги сполз и задел маленькую пастмассовую игрушку из «киндер-сюрприза». Снова этот домик из спичек.

Я вдруг ясно вспомнила: бабушка — на кухне. Я хочу рассмотреть предметы на этой самой полке. Игрушки, которые были в шоколадном яйце. Этот домик из спичек, каштаны, привезённые из Крыма в мамином детстве.

— Отойди! — бабушка хватает меня резко, грубо.

— Но я хочу посмотреть! — стул подо мной начинает качаться.

— Здесь нет ничего твоего! Квартира моя! — выкрикивает бабушка из кухни. Видимо, у неё что-то на плите, раз она не стаскивает меня со стула. Сейчас она прибежит и что-то сделает. Но я стою и не ухожу — теперь из принципа! Главное — не заплакать, чтобы она не поняла, как я напугана.

— Но я уйду от тебя! И у меня будет всё своё! И здесь есть моё! — моя тетрадка! — я стараюсь не выдать слёз в голосе.

Спор продолжается. Бабушка ещё долго доказывает мне, что у меня не может быть ничего своего, потому что она родила мою мама, а значит мы обе принадлежим ей. Наконец, она влетает в комнату:

— Давай, ломай, круши! Но имей в виду: если я умру, виновата в этом будешь ты!

Полочка — такая же, как тогда. На ней никогда не стояло ничего, что можно было бы разрушить: ни стеклянных статуэток, ни дорогих фарфоровых чашечек. Только какие-то незамысловатые сувениры из поездок, да маленькие пластиковые игрушки. Стоило ли всё это моих детских слёз, чувства вины, что бабушка умрёт из-за моего упрямства? Я вдруг отчётливо вспомнила другой эпизод.

Лестница в подъезде. Мы возвращаемся с прогулки по лесу: мама, бабушка, наш пудель Джанни, названный в честь Джанни Маранди. И я.

— Я первая! — радостно бегу по ступенькам к дверям нашей квартиры.

— Не лезь впереди бабушки! Ты ещё не родилась, чтобы быть первой! — она хватает меня и отталкивает вниз. Я отлетаю и повисаю на её руке. Она держит меня мёртвой хваткой. Другой человек на её месте мог бы пошутить, сказав что-то вроде: какая ты быстрая! Как быстро бегаешь. Но бабушка так сказать не могла. В этом детском порыве она усмотрела неуважение к старшим.

— Она всегда должна быть первой. У неё такой характер, — объясняет мне мама, сидя со мной в ванной комнате. Рука болит, на ней — синяк.

С тех пор наша квартира почти не изменилась. Мне вдруг захотелось, чтобы бабушки никогда не существовало: вычеркнуть её из жизни и забыть, как страшный сон!

Её словари — под столом. Прочь! Я положила их в мешок и уже через час выгрузила на полку с надписью «книгообмен» в фойе городской библиотеки.

Вернувшись, я застала маму в поисках этих книг: там, на корочке было написано что-то важное. Что, она не помнит. Но теперь это надо найти и принести обратно. Кажется, это единственное, откуда можно узнать о мамином отце. Бабушка никогда о нём не говорила. Но написала что-то на корочке одного из словарей. Может, это был его адрес, по которому теперь можно что-то узнать? Может, какая-то характеристика его как человека: бабушка в тот период изучала почерк и писала характеристики на людей по почерку. Мама хотела прочитать это, но не решалась. Так длилось несколько лет.