По дороге к манговому дереву

Откуда-то раздалась мягкая испанская речь. Затем — резкие выкрики на незнаком языке — видимо, на арабском. Наконец, послышался французский с неестественными для этого языка звуками.

Перешагивая через чьи-то сумки, начальник открыл кабинет не сразу. Он возился, отпуская нелестные замечания о неподходящем ключе, слишком тяжёлой двери и этих, будь они не ладны — студентах!

— Запомните, теперь вы не волонтёр и не друг этим студентам! Вы — сотрудник центра адаптации, можно сказать, государственный служащий, — пояснил он. Чуть не забыл, его фамилия — Юсупов. Девушка с короткими светлыми волосами — Бурова. (Однажды Хорхе пошутил: «бурро» — по-испански — «осёл». Именно так её и прозвали испаноговорящие студенты). Коллега с конским хвостом — так и не помню её имя, как не пытаюсь вспомнить.

— Не улыбайтесь им, не машите рукой. И главное, не разговаривайте ни по-французски, ни по-английски, если не будет необходимости, — пояснил любитель синего костюма. — Всё поняли?

— Но многие ещё не говорят по-русски, — пытаюсь возразить.

— Ну, если не говорят… Какие ещё языки знаете? Вы сами-то… по паспарту родились здесь. А по лицу — даже не поймёшь, из какой страны. Во всяком случае, видно: у вас явно не русские корни, — он взял перьевую ручку, покрутил её, положил на место и вышел из кабинета.

Первые посетители вошли втроём.

— You must give him a dorm32, — упитанный парень, говоривший это, наклонился ко мне. Рядом с ним — ещё один тучный студент. На стуле перед моим столом — худощавый юноша, похожий на Гаджендру. В паспорте — Йемен.

— Пусть подождут до послезавтра, after tomorrow, — бросил Юсупов, проходя мимо.

— Но ведь места же, вроде были, — протягиваю ему листок бумаги, весь исчёрканный квадратами.

— А вот это им знать не надо, — начальник резко забирает у меня документ и выходит в коридор. Оттуда — тупые удары об стену.

Защитники йеменского Гаджендры принялись объяснять, глядя мне в глаза: в его стране — война. Ему пришлось спасаться из-под бомбёжки! Представляю ли я, каково это — выбираться из грязи, из-под завалов, из-под обстрелянного дома?! Юноша чудом выжил, когда на него чуть не упала стена! А мы не даём ему общежитие!

— Не будь с ними слишком мягкой, — девушка с конским хвостом принялась выставлять их за дверь, что-то выкрикивая. Они ещё пытались объяснить что-то, но всё-таки ушли.

— Докатились, — Юсупов заходит обратно:

— Арабы подрались с африканцами! Надо позвонить волонтёрам, чтобы кто-то пришёл разнять.

— Владимир Юрьевич, вы не пострадали? — Бурова привстала за столом, следя за каждым движением начальника. Девушка с конским хвостом стала протягивать Юсупову салфетку, но посмотрев на Бурову, убрала салфетку на стол.

Через несколько минут в кабинет вбежали две девушки. Их лица напоминали фрески в индуистских храмах: яркие линии бровей, глаза выделены синей краской.

— Она такая страшная! — сказали девушки почти в один голос.

— Кто? — усмехнулся Юсупов.

— Соседка по комнате! — посетительницы стали наперебой печатать в телефоне, показывая свой текст в «переводчике» то обладателю синего костюма, то мне, то другим сотрудницам.

— Она сняла хиджаб, а сама такая страшная! Взгляд! Мы кричали! — девушки взмолились, чтобы их соседку по комнате переселили. Они подозревают, что она обладает сверхъестественными силами и, без всякого сомнения, общается с потусторонним миром. Иначе зачем ей чёрная свеча на тумбочке? Она нарисовала на своей тумбочке мелом один символ. В их стране — это страшно. Теперь обе не могут уснуть. А завтра на пары.

Начальник усмехнулся: переселим. Только надо, чтобы она сама пришла сюда и написала, что хочет поменять место.

— Мы постараемся! Она с нами не выдержит, — пообещали девушки, выходя из кабинета.

Дверь открылась, в кабинет вошла худенькая светловолосая девушка. Она было присела на стул возле моего стола, но увидев мужчину в синем костюме, безошибочно определила: это начальник.

— Мы принимаем только иностранных студентов, — начал было он, но всё-таки, предложил ей сесть.

— Моя соседка не моется. Она — из Индонезии, — начала посетительница. — У нас один душ в блоке на две комнаты. Во второй комнате живут парни. Поэтому она не ходит мыться, даже руки помыть не может. Она сказала, что не осквернит своё девственное тело и не ступит в купальню, где моются юноши! Ей нельзя. Она мусульманка, — девушка посмотрела на всех нас по очереди, как бы ища того, кто сочувствует.

— В итоге, она не моется. Теперь в нашей комнате — жуткий запах, — на этих словах действительно стало чувствоваться что-то несвежее. (До этого, мне казалось, что пахнет не от неё, а из коридора: люди проводят там ночи уже месяц).

— Вчера я всё-таки уговорила её. Но она пошла мыться в хиджабе, полностью одетая! Она сидит мокрая, в одежде. Запах — ещё хуже! Ведь одежда не стирана с лета! Если я открою форточку, она простудится и умрёт! — девушка вдруг заговорила быстрее: — И зачем ей нужно всё это — эта религия?! Почему она просто не может спокойно жить, учиться?! — блондинка взглянула на меня, словно ждала именно от меня ответ.

— У нас, кажется, есть пара для вашей соседки, — усмехнулся Юсупов. Приведите её сюда под любым предлогом. Блондинка кивнула и ушла.

Когда она вышла, начальник открыл окно, заставив выйти всех. Пришлось проветривать кабинет чуть ли не четверть часа.

Следующим утром, пробираясь по коридору, между спящими студентами, вижу сообщение: на фотографии — какие-то размытые фигуры на фоне ночной подсветки университета.

— Угадайте, чем я занимался ночью? — спросил Юсупов, крутя перьевую ручку и поправляя пуговицы на своём синем костюме.

— Чем, Владимир Юрьевич? — мои коллеги тут же отложили бумажки, таблицы, оторвали взгляды от компьютеров. Та, что с конским хвостом, взяла термокружку у него со стола, чтобы налить в неё чай.

— Вчера ночью мне звонит начальник: приезжай, мол, разгоняй китайцев. Они стоят у вуза с чемоданами. Какое-то СМИ уже выложило их фотографии в интернет. Я стал объяснять: общежитие будет, только позже… А они продолжают стоять с чемоданами, говорят: мол, нам некуда идти!

— Как будто вам больше делать нечего! — преувеличенно жалобно произнесла Бурова, поправляя свои жидкие волосы.

— Вот именно! — по-боевому ответила сотрудница с конским хвостом.

Девушки принялись рассматривать фотографии на телефоне начальника. Я ещё раз всмотрелась в фотографию, которую он прислал. В лилово-желтоватой подсветке (дикое сочетание) ничего не видно. Но Юсупов увеличил крохотные фигурки пикетирующих. Выставив чемоданы, девушки и парни стояли под окнами своей новой alma-mater, упорно не желавшей дать им кров в виде общежитской комнаты.

— Какие наглые! И кто им только рано утром открывает дверь? — сотрудница с конским хвостом вскинула голову. Сегодня она пробиралась на работу, переступая в коридоре через этих самых китайских студентов. Уже три недели они приходят в университет до первых лучей октябрьского солнца.

— Зачем они все приехали сюда? Я бы просто взял и отослал их домой, — директор центра адаптации пнул что-то в воздухе, видимо вспомнив, как пробирался по коридору, усеянному китайскими телами, спящими на чемоданах и друг на друге, а иногда — на тряпочке, расстеленной на полу ещё до начала работы всех служб в университете.

Приближался ноябрь. В университете уже стояли тыквы из какого-то лёгкого материала. Возле них толпились желающие сфотографироваться.

***

— Вы когда-то ночевали в Бургер Кинге? — почти без акцента спросил китаец. Знающий восточную культуру сказал бы: юноша смотрит человеку прямо в глаза, закинув ногу на ногу, а локоть уверенно поставил на стол, да что там: занял пол стола! Эксперт бы заключил: такое поведение для китайца выражает крайнюю степень неуважения, если не сказать, агрессию!

— Вы ночевали когда-то в Бургер Кинге?!

— Нет, — Юсупов брезгливо поежился.

— А я ночевал! Вчера провел там всю ночь. Из-за кого? Из-за вас, — китаец направил палец прямо в грудь своему оппоненту.

— Нет, что вы такое говорите, — начальник центра адаптации посмотрел на нас. Бурова и обладательница конской причёски немедленно оторвали глаза от мониторов, начав следить за происходящим: сейчас он кивнет, и они, как две сторожевые овчарки, набросятся на китайца с криками.

Китайцы не выносят крики — так, оказывается, ни раз говорила предыдущая сотрудница. Носитель языка, где важна интонация, чувствителен к любой модерации голоса, не то, что к крику! Послушав такие речи, Юсупов сразу уволил её, как только занял свою должность. Но я узнала об этом намного позже.

Девушки сели в позу абсолютной готовности унижать, оскорблять — делать всё, чтобы «хан» улыбнулся. Но хан хотел поиграть со студентом, как сытый хищник — с добычей. Нарочито лениво перекатывая ручку между пальцами, он заговорил:

— С чего вы решили, что я дам вам общежитие?

— Вы сказали, что дадите! Вы говорили здесь, в этой комнате!

— Ну, во-первых, я этого не говорил, — Юсупов с нескрываемым удовольствием наблюдал реакцию жертвы: неужели юноша так наивен? Он думает, если напомнить человеку его же слова, человек не станет их отрицать, смешно!

— Я вам вчера сказал: приходите, посмотрим и, может быть, тогда будем что-то решать. А пока наши сотрудники из кабинета 309 подскажут вам хостел.

— У меня больше нет денег на хостел. Я хочу учиться! — парень знал простые фразы на русском языке, выговаривал их без акцента. Но конструкции типа: «я сказал, приходите, и мы, может быть, посмотрим» ставили его в тупик. Эти слова нужно было сначала перевести, затем собрать в одну фразу. Но как быть: реагировать надо сейчас?

Юноша сморщился, насупился, повторил, что не хочет спать в известном заведении. Он хотел бы расписать в красках, как засыпать под косые взгляды ночных сотрудников и посетителей, которые могут счесть, что ты просто пьян, раз клонишь голову на красный диван. Не говоря уже о запахе, который уже на 15-й минуте твоего пребывания там, становится тошнотворным. Не считая смех, шум от разговоров посетителей: у них-то есть дом, им просто не спится, и они приходят сюда — скоротать ночь, заедая то ли стресс, то ли что-то ещё жирной пищей.

Он мог бы расписать всё это, но не знал многие слова, формулировки и — будь он неладен — шестой падеж! Юсупов ушёл, уводя за собой китайца.

Следующий посетитель прямо подошёл к девушке с конским хвостом. Я принимала паспорт кого-то другого, Бурова — считала места в таблице.

— Значит, Дзян Пунь, у нас нет свободных мест, — голос сотрудницы с конским хвостом идёт по нарастающей. Она смотрит на собеседника, уперевшись ладонями в стол, словно лошадь, вставшая на дыбы.

— Тогда я буду остаться здесь! — парень начинает краснеть с шеи. Никто не заметил, как вошёл Юсупов:

— Всё, всё, отбой, — начальник подходит к сзади к сотруднице с конским хвостом, затем просит всех студентов выйти.

— Начальство сказало, мы делаем, — неспешно начинает он.

Бурова не спускает с него глаз. Юсупов продолжает: