По дороге к манговому дереву

Объясняю ему: зимой вода замерзает. Хосе кивает: конечно, он читал об этом. Да, вода действительно может замёрзнуть зимой. Но не настолько же?!

Машина останавливается возле дома с вывеской языкового центра. Мы с мамой просили Хосе встретиться с мальчиком. Этот мальчик — мамин ученик. И даже — её гордость! В группе из пяти детей он первый запомнил глаголы прошедшего времени.

Он говорил ей, что мечтает стать переводчиком. Правда, его семья не слишком верит в эту мечту. Но, если ребёнок хочет, то пусть сегодня встретится с носителем языка. Пусть тот спросит его по-испански: как дела? Пусть мальчик попробует рассказать о себе то, что уже знает. И пусть это будет бесплатно: на днях мама мальчика жаловалась: ей не на что собрать в садик младшего.

Мама встречает нас у порога. Мальчик ещё не пришёл.

— Daria esta mui buena persona31! — сообщает Хосе моей маме. Видимо, он забыл про стаканчик кофе.

Мальчик, который без ума от испанского — Андрес, так моя мама называет его на занятиях — на испанский манер. Я видела его один раз, когда помогала ей на одном празднике. Это было ещё в том языковом центре, который закрылся. Андрес рассказывал моей маме, как помогает младшему брату учить немецкие слова. У нас дома хранится бусина. Это Андрес подарил её со словами: «Это вам бриллиантик».

Коридор ещё наполнен звуками: какая-то женщина пришла забрать свою дочь с занятий по английскому. Из соседнего кабинета вышла орава детей с портфелями. Они затопали к выходу, шумно, гулко, наполнив коридор визгливыми выкриками.

Ключ в замке, скрип приоткрытой двери. Девушка с длинными чёрными волосами, на вид китаянка, закрывает дверь соседнего кабинета, придерживая одной рукой внушительную папку с иероглифами, нарисованными толстым красным маркером.

Мама рассказывает Хосе, как начала учить испанский, мы пьём чай из кулера. Перуанец трогает свои красные щёки — он на таком морозе впервые. А ведь мы ехали в такси!

Прошло два часа. Хосе настаивал, чтобы мы ещё ждали. Он и сам приехал бы на час позже, тем более в такой холод. Но и через два часа никто не появился. Менеджеры не дозвонились до мамы Андреса. А ведь вчера она сказала, что отправит сына и даже очень обрадовалась, что занятие с носителем — бесплатное.

В тот день, когда я видела этого мальчика, в языковом центре праздновали рождество. Моя мама сказала ему:

— Скажи родителям, пусть они отвезут тебя в Литературный квартал: там уже во всю идёт европейское рождество! Даже приезжали из консульств трёх стран. Ты можешь услышать там иностранную речь!

Мальчик вздохнул и стал вытирать с лица надоевший белый грим:

— Мы никуда не ездим, — он подошёл к зеркалу.

— Поехать за границу — дорого, не каждая семья, тем более с тремя детьми может это позволить. Но в центре города можно подняться на высотное здание. У нас есть места, где можно ощутить себя немного в другой стране.

— А что у города есть центр? — его лицо стало серьёзным.

Прошёл месяц. И как-то сидя со мной в кафе, мама вздохнула: она видела Андреса с семьёй. Они столкнулись в магазине. Родители мальчика принялись отворачиваться, чтобы не здороваться. Младший брат требовал «киндер». Андрес тихонько поздоровался и опустил глаза.

Мы заказали кофе с апельсиновым сиропом. Вошли двое. Мне показалось, что один из них — Хосе Луис Куно. Я помахала ему и поздоровалась. Нет, это не он. Это Анхел Мигель из Мексики, учится в нашем университете. Рядом с ним — высокий и худощавый — Хорхе. Мексиканцы сказали, что ведут клуб испанского языка в центральной библиотеке.

— Когда встретишь их, не говори, что я преподаю их язык. Вдруг где-то скажу с ошибкой, — мама долго не решалась прийти в этот клуб. Но я знала: это оживит её после ухода бабушки. Я настояла, и она стала туда ходить.

Джесс

Я познакомилась с ним, когда бабушку увозили.

— Как дела? — написал он, кликнув на мою фотографию в социальной сети. Но вместо дежурного «хорошо», я вдруг стала писать ему, незнакомому, что у меня не стало бабушки. Что её вот-вот должны увезти, что у меня выпускные экзамены, что надо успокоить маму…

— Откуда ты? На каком языке с тобой говорить: francais, English, espagnol? — спросила я под конец разговора.

— Я из Конго. Лучше на русском, — ответил Джесс.

После того, как я ушла из редакции, мне пришлось бросить магистратуру. На факультете международных отношений, куда я поступила, уверяли: вы журналист, значит, у вас свободный график! Вы должны быть в аудитории! Никакие объяснения, что мне надо зарабатывать деньги, не помогали.

Но уже зимой мне удалось устроиться работать в редакцию, которая посылала своих журналистов в другие города — писать о судебных разбирательствах. Правда, эта редакция просуществовала недолго: через несколько месяцев её учредителя обвинили в чём-то серьёзном, и сайт заблокировали. Но я проработала там до новогодних праздников.

В ту ночь Джесс встретил меня в аэропорту. Я возвращалась после очередного суда, о котором писала. Автобус вёз меня всю ночь из маленького города соседней области и почему-то прибыл в аэропорт.

Джесс купил мне кофе с густой пенкой. Для него это не латтэ и не какой-нибудь капучино, а чай — даже так «тщай». Чаем он называет все напитки, кроме алкогольных. Он не пьёт алкоголь.

У Джесса продолговатые глаза. Их взгляд врезается в память. Забыть его невозможно.

— Джесс, у тебя всегда печальные глаза, — мне перестаёт хотеться спать — в ночи есть поворотный момент, когда о сне больше не думаешь — где-то после трех часов.

— Мне все говорят, что у меня грустные глаза. Больше не буду смотреть на людей, — он надевает на себя мой рюкзак (как он ему идёт).

— Нет, у тебя … красивый взгляд, просто очень печальный.

— Красивый взгляд, — Джесс улыбается, а затем начинает тихонько смеяться. — Я больше не думаю о прошлом, я перелистнул страницу, иду дальше. Многие люди жалуются, но… — он оживляется: — мы сидим здесь, пьем этот тщай, а кого-то уже нет на свете. Пока жив, надо радоваться, надо танцоват. Вот папуасы — у них ничего нет, — он посмотрел на свой телефон, — а они танцуют, поют… — экран сверкнул: такси приедет через 20 минут.

— Африка не такая, как о ней говорят здесь! Она — прекрасная, — Джесс запрокидывает голову: сейчас в его стране — сезон дождей. Дождь льёт не как здесь, а целой стеной. Некоторые деревья цветут прямо сейчас. И не надо думать, что в его стране опасно! В городе, где он родился, есть река. Там уже давно не плавают крокодилы: они боятся людей, также как «антилопы всякие».

В тот год мы часто виделись с Дежссом.

Ветер пронизывает всё естество. Прижимаю телефон к уху: холодный экран обжигает мочку. Трещина на экране кажется невыносимо острой. От порыва ветра снег взвивается, как кобра. За пеленой снежинок появляется тёмная фигура.

— Пойдём, — он говорит слегка в нос, выделяя гласные.

— Ты… ббббез шапки… тебе не… хххолодно? — кажется, ветер переломит меня.

— Мне теплё. Я так бегаю каждый день, — его руки без перчаток, на руках — белые трещины.

В комнате и мне становится «теплё». На столе — ноутбук, увесистые чёрные чётки. Их совершенно не смущает, что по соседству — красная рэперская кепка с желтой цепочкой, а рядом… плюшевый мишка — вылитый Джесс.

— У меня таких мишки два било — сосед забрал себе, — Джесс приносит мне кружку чая, из которой идет дым.

Мы едим фасоль. Пластиковая тарелка еле выдерживает. Мы поочередно зачерпываем горячую еду. Остро, хотя он уверяет, что положил не все специи. О войне в Конго Джесс говорит по-французски.

Он помнит, как его мама стояла на коленях и молилась. Ему — лет пять, может больше. Есть ещё дети. Взрыв. Ещё взрыв. Потом они бегут по лесу, прячутся. Джесс ненавидит оружие.

Мы как-то проходили с ним мимо тира в торговом центре. К нам пристал мужчина. Увидев темнокожего парня, он посчитал, что просто обязан подвести его к тиру. Незнакомец стал тыкать в Джесса оружием, рассказывая про модели автоматов. Потом сообщил, что недалеко от нашего города — такой большой музей — там как раз можно всё это найти!

Любитель оружия оставил нас в покое, только, когда начался фильм: прямо за тиром — кинотеатр. Я видела, как изменилось лицо Джесса при виде пусть игрушечного, но автомата, такого похожего на настоящий.

Джесс любил повторять: он не циклится на прошлом, он перелистнул страницу. Теперь всё хорошо: он, учится в университете и работает на заводе по соглашению с факультетом. По утрам — бегает. В любую погоду.

— Сегодня ты у меня в гостях, значит, я должен тебе что-то подарить, — он ныряет в шкаф, извлекая оттуда медаль, — первое место по футболу. Я вчера получил, — он рассказывает про студенческий матч. Мне неловко забирать его медаль. Но он вешает её мне на шею.

— И это тебе, — Джесс довольно ловко вырывает из тетрадки лист бумаги, затем складывает его в кораблик, — Ты мечтаешь поехат в другие страны. Вот возьми, — он протягивает мне бумажный кораблик — символ моих будущих путешествий:

— Ты когда-нибудь обязательно пойдешь в Африку! Там красиво, — его глаза становятся чуть менее печальными.

А мне кажется, что комната наполняется душистыми ароматами цветов, которые никогда не распускались в нашем городе. И есть ощущение, что в окно видно не многоэтажки, а голубоватую линию джунглей, в которых прячутся антилопы.

Когда редакция, посылавшая меня в другие города, закрылась, я снова оказалась без работы. На улицах ещё висели гирлянды. Искать работу, когда все отдыхают, оказалось бесполезной затеей. К тому же я готовилась снова поступать в магистратуру — на этот раз на факультет журналистики. С этого факультета не выгонят за подработки!

***

Мы сидим в темноте: свеча горит слабо. Кот взбирается на стол и, не боясь огня, сует мордочку в пламя.

— Рыжик! Да что ж такое: совсем не боится огня! Усики подожжёт! — мама осторожно встаёт, стараясь не налететь на какой-нибудь предмет и хватает кота. Кот всё равно идёт к огню — там тепло.

В магистратуру я поступила — теперь на свой журфак. Но, готовясь, я упустила кое-что. Вся моя работа давала мало заработка. Когда мамины ученики из языкового центра ушли на летние каникулы, нам отключили свет. Сентябрь выдался холодным. В доме от свечей — теплее, особенно, если к тебе прижимаются кот и собака.

Нас выручил Марсель из волонтёрского центра: он порекомендовал меня в центр адаптации. Я устроилась туда на работу в конце августа. Теперь я училась и работала в университете! Правда, если бы я узнала, почему уволили предыдущую сотрудницу, вряд ли пришла бы на её место с таким рвением.

Часть вторая

Китайский штурм

Коридор университета перед кабинетом центра адаптации — битком забит студентами. Переступаю через кого-то: многие остались здесь с ночи. Девушка, через которую мне пришлось чуть ли не переступить, ещё спала. Другая уже проснулась и заботливо прикрывала её курточкой. Большая часть просыпалась.

Отчётливо ощущался запах зубной пасты. Коридор оживал: звуки становились всё громче. Темноволосый юноша пытался прогнать группу китайцев. Он старательно выговаривал на английском: он здесь с четырёх утра! Вот его рюкзак и чемодан. Он просто ушёл в мужскую комнату — чистить зубы. В доказательство он потряс перед ними зубной щёткой. Но китайцы лишь улыбались, давая понять, что теперь ему надо пропустить их всех.