По дороге к манговому дереву

Из машины сначала выглянула длинная трость. Затем — хозяин трости — полноватый мужчина, среднего возраста в солнцезащитных очках. Он поблагодарил водителя и принялся довольно ловко нащупывать тростью, куда ступить. Вслед за ним из машины вышла женщина. Не было понятно, сколько ей лет. Длинные светлые волосы, разбросанные по плечам — как на фотографии Патриции. Она заговорила: видимо, решила поблагодарить мужчину с тростью.

Мягкие звуки, особенно "шшш", переливающиеся гласные, характерные для португальской речи. Анголец сразу подошёл к ней, пытаясь объяснить, для чего собралась вся эта толпа.

Хорхе схватил слепого мужчину за руки, чтобы тот не поскользнулся:

— Гдэ ви нашли её?

Слепой двигался довольно ловко для человека своей комплекции.

— После занятия в библиотеке я поехал в магазин, — владелец трости назвал популярное место в центре города. — Надо было там кое-что посмотреть. Потом я проголодался. И уже возле кафешек слышу — речь не наша и очень напоминает испанскую. Но я уже слышал, как разговаривает наш Хорхе. И тут я как-то понял: это и не испанский. А раз не испанский, но вроде похоже — видимо, та бразильянка. Я подошёл и действительно: Патриция? Она отвечает: си, Патриция!

Оказалось, её увели сирийцы — брат и сестра. Они встретили её случайно и повели с собой. Патриция заслушалась: они рассказали ей, как уезжали от войны и как строили планы, чтобы после учёбы не возвращаться на родину. Она плакала. О том, что её ищут, она узнала, когда сирийцы прочитали в чате: латиноамериканское землячество потеряло студентку.

Хорхе шепнул мне: слепой мужчина — председатель общества слепых в городе.

Я повела Патрицию в университет, открыла ей коморку, где стояли два её чемодана. Анголец помог ей нести увесистую сумку. Когда мы пошли в сторону общежития, Хорхе уже пошёл отводить коня в стойло.

— Eu vou rezar por eles44, — сказала Патриция.

По небу разлился глубокий синий оттенок. Оранжевые фонари напоминали янтарные серёжки на красавице. Оставалось только верить, что Патрицию поселят в общежитие.

***

Дорога уже покрыта ледяной корочкой.

Кто-то коснулся моего плеча. Я отшатнулась от резкого запаха и ещё более резкого прикосновения.

— S'il te plaît, prends45! — Доминик протягивает мне конверт. Мы заходим в кафе, где работница в фартуке медленно, устало убирает всё с витрины, закрывая кастрюли и неохотно сообщая нам, что время ещё есть.

Доминик объясняет: эти деньги он принёс для меня, чтобы мы с мамой заплатили за электричество. А после завтра он поможет мне купить газовую плиту. Да, не самую дорогую. Но хорошую.

— Tu dois vivre. Et tu dois manger pour vivre46! — заявляет он. И объясняет: наверное, я чувствую этот резкий запах? Сейчас он учится в аспирантуре. И работает в кафе. Это запах масла, на котором жарят еду. Увидев, что мы сидим без электричества и плиты, он решил: так нельзя! Он заработал эти деньги для меня.

— Maman ne va jamais accepter ça47, — вспоминаю, как мама просила меня не общаться с Домиником. Во-первых, ей жутко в его присутствии. А её интуиция не обманывает. Во-вторых…

Доминик объясняет:

— Je fais ça parce que je t’aime48!

А если я не смогу его полюбить? Если он будет стараться, делать всё для меня, а я так и не смогу влюбиться в него?

Он качает головой: это будет для него очень грустно. Но он поймёт. Он католик. Он будет молиться.

Уже через три дня наш дом наполнился желтоватым светом и уютным запахом из духовки. На вопрос, откуда это, я ответила: нам помогли африканские друзья.

— Точно не Доминик? — испугалась мама.

— Конечно, не он! — успокоила я.

Под покровом Иеманжи

— Agomo, what do you think about49… — надо спросить его про Доминика: у них один научный руководитель. И Доминик, и Агомо учатся в аспирантуре на факультете, который связан с растениями.

Поэтому сначала показываю Агомо фотографию того цветка, который лежит в книге из Парижа. Африканец увеличивает фотографию на моём телефоне. Нет, он не узнаёт цветок, он подумает, что это может быть.

Тогда спрашиваю, почему в Африке на многих фотографиях земля красного цвета. Агомо — из Ганы. Там песок действительно красный. Он объясняет: в их стране земля пропитана какими-то химическими веществами. В песке лишком много железа или меди.

Мы идём по пятому этажу университета — вдоль картин. Здесь — всегда выставки. В этот час здесь мало студентов. Пол деревянный. Напротив картин всегда какие-то инсталляции: или разложены кисти с красками или стоят замки из бумаги. Это всегда как-то называется.

— Why were you so nervous when I’ve seen you with Gadjendra50? — он останавливается перед картиной.

Мы впервые встретились с Агомо, когда я пыталась заселить Гаджендру в общежитие, ещё одна, без Кумара. Агомо помнит подробности нашей первой встречи. Я спросила индуса, где его документы. Он посмотрел непонимающим взглядом. Я вырвала из его рук папку, перебрала всё содержимое и, найдя какую-то бумагу, резко сунула эту папку ему в руки. Агомо сидел напротив нас в очереди и не понимал: зачем так злиться?

Приходится объяснить: я изо всех сил пыталась сохранить работу и не бросить студента.

Агомо рассуждает: жизнь — поле боя. Ты должен быть воином. Ты должен всё время знать, что тебе делать дальше: как работать, как заработать деньги, как построить отношения, как… Он смотрит на картину — деревенский домик, залитый красным солнцем:

— It’s like in Ghana51! — африканец начинает пояснять: в его стране такие же хижины. Вот, кажется, из одной из них сейчас выйдет девушка в длинной тёмной одежде с кувшином на голове. И не важно, что выставка называется «Моя деревенская Россия»! Если вот тут не смотреть на частокол, и вот тут провести бордовую линию — это Африка, его Гана с красным песком, закатным солнцем и аккуратными коричневыми хижинами!

— What can you say about Dominique52? — мы уже выходим из коридора.

Агомо внимательно смотрит на меня. У него почти европейские черты лица: тонкие губы, небольшой нос. На щеках — две полосы — видимо от оспы, но они выглядят, как рисунок на лице индейца. От африканца у него только тёмный оттенок кожи.

— Bonjour! — поздно: Доминик уже здесь.

Следующее утро было самым обычным. Я склонилась над таблицей, как вдруг на меня повеял тончайший аромат духов.

Передо мной сел кто-то очень знакомый. Только где мы виделись? Худенький темнокожий парень ссутулился, поставил на стул две тяжёлые сумки, посмотрел на меня, зачем-то полез в сумку, достал страховку, положил её на стол, затем убрал, едва справляясь с молнией на сумке, битком набитой учебниками. Потом он снова достал страховку и положил её прямо передо мной. Наконец — паспорт.

Почему в некоторых странах в паспорте пишут цвет глаз? Вот, как раз такой: цвет глаз — карий, по-французски — «marron». Ну и что? Вот мои глаза — карие или всё-таки чёрные?

Его страна: Габон. Город — до боли знакомое слово: Моанда. Кажется, там добывают уголь. Имя — Джаспер Ной Демба Тендаджи!

Не держать паспорт на весу: сейчас увидит, что рука подрагивает. Спросить, как прилетел? Сейчас перепутаю слово. Полёт, как он будет?

Джаспер откашлялся:

— Dasha, je suis ravi de te retrouver53, — он улыбнулся. Неужели он сейчас кривит душой с такой улыбкой? Может, я придумала, что у нас были отношения? Или придумала, что был разрыв?

Закончу с ним, и надо прогуляться, хотя бы обойти университет. Или пройтись возле боярышника: наверняка, там остались ягоды.

Вернувшись, я услышала возмущённый крик, переходящий на визг. Кричал кто-то знакомый. Крик раздавался в соседнем кабинете — из отдела с визами. Через несколько минут в наш кабинет вбежала сотрудница визовой службы и сразу подошла к Буровой:

— Эта бразильянка нас уже… замучила, скажем так. Я бы сказала и похуже, но… Она не явилась, когда надо было. И теперь (женщина скривила лицо) сильно недовольна, что ей придётся ехать обратно в Сан-Паулу! То есть, сама она не из Сан-Паулу, это ближайший город с аэропортом от её дыры.

— Патриция должна ехать обратно? — не дожидаясь ответа, я вскочила и ринулась в соседний кабинет.

Патриция сидела на стуле, шумно причитая и вытирая слёзы. Её документы разбросаны по столу — как попало. Она взяла их и стала бессмысленно перебирать, затем — небрежно складывать их в сумку, словно они больше не представляли для неё никакой ценности.

Я обняла её. Мы вышли в коридор.

— Eu sabe a mesma situação54, — я принялась вспоминать одного курчавого парня, который должен был ехать к себе на родину, но вместо этого он отправился в Москву. Надо только найти его телефон. А его номер знает Хорхе. Я принялась звонить мексиканцу. Но тот, видимо, на занятии. Патриция ещё плакала, поправляя шарф. Слёзы скатились на него, и теперь ей стало мокро и противно.

Мы пошли по коридору. Я держала её за плечи. Наконец, мне перезвонил Хорхе.

Оказалось, парень (Аугусту) действительно столкнулся с такой же ситуацией. Через час он уже объяснял Патриции, как быть. Отъезд — неизбежен. Но можно уехать в ближайшую страну. Это дешевле. Он стал рассказывать, что ей для этого надо сделать. Патриция достала блокнот, положила его на сумку, извлекла на свет карандаш и стала записывать, переспрашивая каждую фразу.

Вечером она зашла в кабинет. Хорошо, что я ещё не ушла на пары. Перед тем, как уехать, Патриция попросила меня зайти к ней в общежитие.

В общежитии — запах жаренного мяса и каких-то специй.

Парень в шортах несёт кастрюлю двумя руками, чуть согнув колени. Из кастрюли идёт густой пар. Увидев меня, парень кивает, пропуская меня в комнату. Точнее — в пространство между комнатами и ванной. Там стоит плита, стол и холодильник.

Патриция, видимо, давно ждала гостей. На ней — блестящее розовое платье в пол с кокетливым разрезом ниже колена. Но ей пришлось накинуть на плечи тёмный свитер грубой вязки: в платье слишком холодно.

Патриция обняла меня, обдав тонким ароматом духов. Парень поставил кастрюлю на стол. За стол села темноволосая девушка. Я вспомнила, как они оба — эта девушка и парень с кастрюлей получали у меня документы на заселение. Это брат и сестра из Сирии. Видимо, те самые, которые увели Патрицию.

С прононсом, далёком от британского, парень объяснил: мы будем есть национальное сирийское блюдо. Девушка разложила еду по тарелкам.

В комнату вошёл Хорхе, затем анголец. Через некоторое время показался Хенаро, но увидев Хорхе, он скривил лицо, отвернулся, обнял Патрицию и, сославшись на занятость, ушёл.

Патриция заговорила. Анголец стал переводить её слова на английский: в её стране тоже любят мясо и специи. Когда тарелки опустели, она принялась учить сирийцев португальским словам.

Сирийцы предложил конкурс: кто быстрее и точнее сможет повторить фразу на их языке? Мы с ангольцем были ближе всего к истине. У Патриции и Хорхе ничего не получалось. Каждая попытка комментировалась: все неточности имели множество других смысловых оттенков. Губы уже болели от смеха. Потом мы стали есть самодельные конфеты, которые приготовила Патриция.

Она снова заговорила. Анголец стал переводить её слова на английский: