Утренний, розовый век. Россия-2024 (первая часть)

— Зачем вам это нужно, Валерий Анатольевич? — спросил я.

Акимов, удовлетворенный, хлопнул ладонью по столу и отвалился на спинку кресла:

— Значит, согласны! Очень хорошо, я в вас не ошибся!

— Прежде, чем дать согласие, я должен понять, чего вы хотите от разумников. Ими же только что детей не пугают.

— Пока примите версию о моем капризе. Может быть, мне просто захотелось пощекотать себе нервы. Потом, если дело пойдет, я вам кое-что объясню. А для начала могу сказать, что я, как и вы, тоже не робкого десятка. У меня неплохая генетика: мой прадед в двадцатые-тридцатые годы прошлого века был одним из самых знаменитых советских летчиков. Его звали Валерий…

— Неужели Чкалов? — невольно перебил я. О Чкалове я знал.

— Нет, Акимов. Фамилия прадеда сохранилась в нашей семье, меня назвали в его честь. Он был на несколько лет старше Чкалова, и Чкалов считал его своим учителем в искусстве высшего пилотажа. Вот любимый самолет прадеда, — Акимов указал на висевшую над нашими головами модель, — истребитель "И-5", чудо техники того времени: скорость почти триста километров в час и два пулемета. Прадед страстно любил летать, жить не мог без неба. Друзья спрашивали: "Что ты станешь делать, когда состаришься и тебя отстранят от полетов?" — Он отвечал: "Я не состарюсь. До пятидесяти буду летать, а потом застрелюсь".

— Ему это удалось?

— Он погиб в тридцать шесть. Нелепо. Должен был выполнить высший пилотаж на малой высоте для кинохроники. За его истребителем летел самолет с кинооператором, тогда же не было телевидения… В общем, выполняя одну из фигур, он врезался в землю. Потом говорили всякое. Ошибиться прадед не мог. Скорей всего, в самый неудачный момент у него под ногой просто сломалась педаль управления.

— Может быть, он хотел так погибнуть.

Акимов пожал плечами:

— Может быть. Хоть это и не было самоубийством. А в общем, можно считать, что ему повезло. Через несколько лет начался Большой террор, многих его друзей расстреляли. Думаю, прадед с его характером тоже не уцелел бы… — он помолчал секунду, внимательно взглянул на меня и спросил: — Я что-то вам объяснил, Валентин Юрьевич?

— Для начала достаточно.

— Тогда вот вам письмо разумников. Сейчас это единственный кончик нити, ведущей к ним, попробуйте за него ухватиться, — он протянул мне распечатку.

Я взял листок, не глядя сложил его и сунул в карман. Оставалось выяснить самое главное, но здесь Акимов не спешил, видимо, испытывая меня. Пришлось сделать первый шаг самому:

— У вас работает секретарь, некто Князев.

— А, Сергей Иоаннович! — губы Акимова тронула усмешка: — Это наша гордость, наш ученый. Он — филолог по образованию.

— У него всё в порядке?

— То есть?

— Ну, с сексуальной ориентацией, вообще с головушкой?

Акимов усмехнулся чуть заметнее:

— Насчет ориентации не знаю, а насчет головушки… По части собственных мыслей, она у него, конечно, стерильная. Но тут надо быть справедливым: текст, который ему диктуешь, он транслирует в неподражаемой обработке, а это тоже своего рода талант.

Мне ничего не оставалось, как спросить в лоб:

— Вы хотите сказать, что не дадите мне свои настоящие шифры, и мне придется поддерживать с вами связь через шифровальную машинку в виде попугая-филолога?

Акимов погасил усмешку:

— Почему бы и нет? Начнем с самой простой конспирации. Думаю, вы легко подстроитесь под князевский стиль.

— Выходит, вы не доверяете мне, а я должен рисковать головой, доверяя вам?

— Не беспокойтесь: при первом же намеке на результат немедленно получите закрытый канал связи. Я подключил бы вам в помощь и свою службу безопасности, но в ситуации с разумниками надо действовать головой, а не силой. Участие с нашей стороны лишних людей только всполошит подпольщиков, и дело сорвется. На такое задание надо идти в одиночку. А насчет вознаграждения, повторяю: не обману. Вот, сейчас приглашу свидетеля. — Он поднял руку с телефоном и позвал: — Загляни к нам, малыш!

Открылась внутренняя дверь, в кабинет вошла высокая девушка. Я привстал и поклонился ей. Она кивнула, улыбнулась.

— Моя доченька, — с гордостью представил ее Акимов, — Элизабет. Вообще-то она, конечно, Елизавета, но так ее прозвали в Массачусетском технологическом, с этим именем она и вернулась домой после учебы.

— Американцам трудно было выговаривать Елизавету, — пояснила Элизабет, — а уж мое отчество, Валерьевна… — она засмеялась.

Девушка была очень красива: яркие зеленые глаза, тонкие черты нежного лица, густые каштановые волосы. Ей шло всё, даже высокий рост. Я подумал, что, будь я ее ровесником, загорелся бы желанием с первого взгляда, от первых звуков ее голоса. Из кожи бы вылез, пытаясь добиться ее расположения, наверняка бы наделал глупостей. А теперь — я любовался ее красотой, не испытывая никакого томления. И не потому, что годился ей в отцы, а по социальному положению мог считаться муравьишкой у ее ног. Но прежде всего потому, что любви, в которой я нуждался сейчас, она сама не смогла бы мне дать. Ибо главное, что нормальному мужчине в моем возрасте необходимо от женщины, — возможность быть с нею самим собой. Остальное обесценивается, если только требует затраты души и нервов на игру.

— Малыш, — обратился к ней Акимов, — ты всё поняла из нашей беседы с Валентином Юрьевичем?

— Да, — ответила Элизабет, — от первого до последнего слова. — И уточнила с веселым лукавством: — Считайте, что я не подслушивала, а была участником переговоров.

— Итак, — подытожил Акимов, — в курсе дела мы трое. Элизабет подтвердит гарантии оплаты. Вам нелегко поверить на слово мне, а ей, как поручителю, поверите?

Девушка улыбалась. Если она не могла вызвать у меня желание, то вызывала искреннее любопытство, и это явно ей нравилось. Женщины без слов распознают природу мужского внимания, а мужчины тем же сверхчутьем улавливают ответную реакцию. Между нами сразу возникло нечто вроде симпатии.

— Принимается, — буркнул я.

— А кроме того… — Акимов чуть запнулся, — мало ли, что случится… В общем, вы должны быть готовы довести работу до конца в контакте с ней, а не со мной.

Даже по сравнению со всем предыдущим это прозвучало странновато.

— Папа у нас суеверный, — попыталась разрядить напряжение Элизабет. Но улыбка ее сейчас казалась натянутой.

— Желаю успеха в нашем общем деле! — Акимов поднялся и протянул мне руку. — Малыш, проводи Валентина Юрьевича!

Девушка жестом позвала меня за собой и направилась не к выходу, а к той внутренней двери, через которую вошла в кабинет. Я последовал за ней, мы очутились в небольшом зале, видимо, предназначенном для приема гостей.

— Хотите кофе? — предложила Элизабет у столика с кофейником и чашками.

— Благодарю, я спешу. Надо обдумать проблему, которую ваш отец на меня взвалил.

— Подождите минутку! — она наклонилась, пошарила рукой под крышкой столика, выпрямилась и пояснила: — Я отключила внутреннюю связь, чтобы папа в кабинете не слышал наш разговор. Хочу спросить вас… Только не удивляйтесь и ответьте мне честно…

Я успел подумать, что в этом доме не удивлюсь уже ничему, однако ошибся. Элизабет спросила:

— Скажите, Валентин Юрьевич, вы верите в бога?

Мои мысли, видимо, слишком явно отразились на лице, потому что девушка сказала:

— Я знаю, что вы сейчас подумали: вся здешняя семейка сумасшедшая. Так?

Она больше не улыбалась, глубокие зеленые глаза смотрели строго, и эта серьезность делала ее особенно прекрасной. Солгать было невозможно, я признался:

— Примерно так.

— Всё же, ответьте на вопрос.

— Ну, как сказать… Я считаю, что любой человек может верить или не верить во всё, что ему угодно, если только не навязывает свое мнение другим.

— Вы уклоняетесь, — упрекнула она.

И тут я все-таки сорвался:

— Я не только не верю в бога, но чем дальше, тем меньше верю людям, которые заявляют, что они веруют! Вижу в них либо психическую неадекватность, либо корысть, либо смесь того и другого! — И, спохватившись, как можно более миролюбивым тоном добавил: — Но свое мнение я никому не навязываю.

Девушку моя резкость не смутила:

— Спасибо за откровенность. Мне важно было это узнать. Понимаете, при моей профессии…

— А чем вы занимаетесь?

— Искусственным разумом. Я выбрала эту специальность после смерти мамы. Кстати, вы знаете, как она погибла?

— Несчастный случай.

Элизабет нахмурилась:

— Да уж, несчастный случай: она выпила флягу коньяка, погрузилась в горячую ванну и перерезала себе вены. Как древнеримская матрона.

— Почему?!

— Хотела быть великой актрисой, да ничего не вышло. Актеры обычно страдают от невостребованности, а для нее все пути были открыты. Отец финансировал фильмы, где лучшие режиссеры снимали ее в главных ролях, оплачивал рекламу, хвалебные рецензии. Но оказалось, что зрительский интерес купить нельзя. И когда она поняла, наконец, свою бездарность…

— Вы ее не любили? — спросил я.

— Любила, — ответила Элизабет. — В память о ней и пытаюсь, как ученый, разобраться в природе таланта.

— Получается?

— Моя диссертация наделала шуму в Америке. Предлагали остаться там работать, но я вернулась домой. Такими проблемами лучше заниматься в России, здесь сама атмосфера пронизана электрическим полем загубленных талантов.

Эта девушка, несмотря на свою красоту, нравилась мне всё больше.

— А при чем здесь вера в бога?

— Понимаете, — сказала Элизабет, — не только в институте, в котором я сейчас работаю, во всех научных центрах, где моделируют процесс мышления, успех сопутствует только до известных пределов. Конечно, в перетасовке вариантов по заданным программам компьютеры в миллионы раз превосходят человеческий мозг, не случайно теперь ни один шахматист не может у них выиграть. Но как только речь заходит об интуиции, о творчестве, машины проваливаются. Помните, сколько надежд возлагали на квантовые компьютеры? Восхищались тем, что они могут обрабатывать больше данных, чем существует частиц во Вселенной. Говорили: теперь за долю секунды можно будет взломать любой шифр и в мире не останется секретов. Ну и что? Сверхбыстродействие получилось, а интуиция у компьютеров не возникла. Даже криптография устояла. Раньше усложняли шифры, используя "ключи" всё большей длины, а теперь талантливые специалисты изобретают такие способы шифровки, которые их менее одаренным коллегам и с помощью квантовых компьютеров никак не раскрыть. Опять всё упирается в человека и его способности. Вот иногда и задумываешься: а что, если душа действительно существует и физическим законам не подчиняется?

— Могу вам только позавидовать, — сказал я. — У вас увлекательная работа и вас тревожат такие красивые проблемы.

Она сразу потупилась:

— Да, я понимаю. На фоне всего, что происходит в мире, мои научные заботы…

— Простите, — вырвалось у меня, — я не хотел вас обидеть!

Она улыбнулась как-то обреченно:

— Не беспокойтесь, не обидели. Наверное, вы имеете право на такое отношение ко мне. Ладно, об искусственном разуме и боге поговорим как-нибудь в другой раз. А сейчас — пойдем, я провожу вас к выходу. Начинайте расследование и помните: мы с папой очень на вас надеемся, Валентин Юрьевич!