Дешевка

— Эй, отдай мне его.

Имоджин сконфуженно посмотрела на свои руки и сказала:

— У меня просто привычка подбирать игрушки, их дети везде разбрасывают. Я даже не заметила.

Пристраивая динозаврика на его законное место, Имоджин повертела игрушку в руках и увидела, что на боку аккуратными крупными буквами толстым черным маркером написано ее имя: «ИМОДЖИН». Что бы это значило?

Ева заметила ее замешательство и, кажется, на миг лишилась дара речи. Однако, этот миг оказался совсем коротким. Потом она взяла бронтозавра и сказала:

— Я назвала его Имоджин, — держа игрушку на весу, она быстро качнула ею взад-вперед, — потому что ты — наш офисный динозавр, — Евины губы изогнулись в жестокой улыбке. И что ей на это ответить? На ее лице не было заметно и следа раскаяния. Она смотрела прямо на Имоджин.

«Перевести в шутку. Я должна перевести все это в шутку».

— Пожалуй, я считаю себя скорее тираннозавром, чем бронтозавром, — сообщила Имоджин, отходя от Евиного стола. * * *

Ева не хотела, чтобы кто-то вел ее к алтарю. Это ее день. Был бы жив отец, наверняка перетянул бы одеяло на себя и оказался бы в центре внимания. Он всегда так делал. Такой отстой — быть нежеланной дочерью самого популярного человека в городе.

Большой Джон Мортон вместе с круглыми ушными мочками и большим ртом передал дочери и свое упрямство. Этот человек был самым невезучим везунчиком в городе Кеноша, Висконсин. Футбольный тренер в старшей школе с лучшими показателями в штате, он никогда не получал приглашений, благодаря которым его карьера пошла бы в гору, и всё из-за проблем во взаимоотношениях, проблем настолько серьезных, что никто в верхнем эшелоне университетской среды не хотел с ним работать. Не секрет, что Большой Джон хотел сына, он даже не пытался скрыть свое разочарование Евой. После смерти Евиной мамы положение только ухудшилось. У Евы было материнское телосложение и такие же рыжие кудри; все это заставляло Большого Джона поеживаться при виде дочери, о которой он регулярно говорил как о «всего лишь девчонке», вместо того чтоб назвать по имени, несмотря на все ее старания ни в чем не отставать от мальчишек.

Девочки в начальной школе относились к ней скверно. Отец настаивал на покупке бесполой одежды вроде полосатых рубашек для регби и мешковатых шорт цвета хаки. Он и стриг ее под мальчика. В средних классах она в конце концов восстала, ударилась в моду, одеваясь максимально по-девчоночьи, отрастив волосы и слишком усердствуя с тенями для век, помадой и тушью. Она стала нравиться мальчикам, а если ты им нравишься, другие девочки тоже начинают хорошо к тебе относиться. Или, во всяком случае, притворяться, что это так.

Участие в школьной команде по плаванию и высокий средний балл аттестата не искупали в глазах отца отсутствие у дочери игрек-хромосомы. Предметом отцовской гордости стало лишь поступление дочери в Гарвард. А потом папы не стало. Ева знала, что от нее ожидали сильных переживаний, но на похоронах ей пришлось изображать те чувства, которые хотели видеть окружающие, и это оказалось нелегко. Она вообще не хотела туда ехать, но тогда навсегда стала бы девушкой, не явившейся на похороны отца, и это опозорило бы ее на весь «Фейсбук». Она уехала и показала всем этим лузерам, которые не знали, что за пределами Висконсина тоже есть жизнь. Им следовало бы посильнее восхищаться тем, чего она достигла в Нью-Йорке и потом, в Кембридже. Но никто даже не упомянул Гарвард или «Глянец», как будто они вообще не следили за ней в соцсетях. Однако она пригласила кое-кого из них на свадьбу. Так они хотя бы фотки запостят, и люди в родном городе увидят, что Ева Мортон (которая скоро станет Евой Максвелл) — Победительница-По-Жизни.* * *

Обнаружив через пару часов в своей почте письмо от Лесли Докинз, Имоджин удивилась — девушка, которую она видела плачущей в лифте, казалась сломленной и на какие-либо протесты неспособной. Собственно, электронное послание было адресовано Еве, а Имоджин, явно не по ошибке, получила копию, как и двадцать других сотрудников «Глянца» и некоторое количество журналистов, начиная от корреспондентов газет вроде «Пост», «Нью-Йорк Дейли Ньюс» и язвительного «Обсервер» и кончая авторами, пишущими для сайтов типа Gawker,[117] BuzzFeed,[118] «ТекБлаб»[119] и Daily Beast.[120] В письме содержалась критика того, как Ева обращалась с его автором и как продуманно ее уволила.

Имоджин стало неловко за эту молодую женщину. Она что, спьяну такое разослала?

«Это что вообще?» — написала она Эшли и приложила копию письма.

Эшли ответила хмурым смайликом, а через минуту появилась в кабинете Имоджин, вздыхая и выглядя не такой бойкой, как обычно.

— Я удивлена, что это случилось только сейчас. Такие штуки вроде как в тренде. Когда людей увольняют или не берут на работу, они начинают распинаться на публике. Уверена, это в ближайшее время попадет на сайт.

Имоджин пришла в ужас. Как можно выносить такие вещи на всеобщее обозрение, вместо того чтобы спокойно двигаться дальше? Эшли правильно истолковала выражение ее лица.

— Мы часто перебарщиваем с откровенностью. Уверена, ты уже это заметила, — сказала она, и Имоджин поняла, что под «мы» она подразумевает поколение миллениума, а не белых англосаксов Восточного побережья, которые, как раз наоборот, слыли людьми сдержанными. Имоджин кивнула, мол, продолжай. — После таких выходок люди обычно получают новые предложения о работе. Рискованно, конечно, но может, в конце концов, пойти кому-то на пользу.

— Например?

— Некоторые стартапы предпочитают сотрудников, которые не боятся совершать сумасбродные поступки. Написать такое — все равно что послать резюме миллиону работодателей. Непременно кто-нибудь да откликнется.

— Но это же унизительно, — возразила Имоджин.

— Понятие унижения в наши дни стало относительным. Может, унизительно, а может, и нет. В письме сказано только, что Ева дерьмовая руководительница и что поэтому девушку и уволили. В Интернете встречаются истории и похлеще.

— Так, и что мы будем делать?

— Ой, да просто проигнорируем, и все. Если кто-то попросит прокомментировать ситуацию, скажем, что не обсуждаем своих сотрудников, настоящих или бывших. Такие истории живут всего сутки… даже если попадут на другой сайт, — будничным тоном сказала Эшли.

— Черт, я на ланч опаздываю, — Имоджин встала и подхватила свое кашемировое верблюжье пальто. — Надеюсь, люди просто удалят это письмо, и все. Может, никто и не станет его репостить? Это же глупо. * * *

Утром, перерыв гардероб в поисках идеального наряда для обеда в Shoppit, она остановилась на юбке-карандаше медного цвета от Chloé и вышитой блузке, темно-красной сумке Mulberry и черных лодочках от Веры Вонг. Элегантно и консервативно, но без намека на чопорность или, как любезно назвала это Ева, «старомодность». Сидя за столом, Имоджин провела расческой по волосам, радуясь, что в выходные подкрасила корни. Она могла поклясться, что седина вылезала теперь быстрее, чем полгода назад. Некоторых женщин седые волосы делают элегантнее, но Имоджин не думала, что она из их числа. Она намерена оставаться блондинкой до гробовой доски.

Офис Shoppit располагался в центре города, в лофте. Рашид сказал, что в следующем году компания собирается переехать в Бруклин, в здание бывшего сахарного завода «Домино», а пока в ее распоряжении — половина дома на Гринвич-стрит. Стойка администраторов Shoppit находилась на первом этаже.

— Здрасьте, Имоджин, — сказала бодрая девушка-азиатка с яйцевидной головой и в больших красных очках, стоило Имоджин появиться в дверях.

— Здравствуйте, — ответила она, должно быть, с совершенно ошеломленным видом. Разве они знакомы? Девушка хихикнула.

— Иногда мы застаем людей врасплох, просто обратившись к ним по имени, — с улыбкой проговорила она. — Но тут нет никакого волшебства, вообще ничего подобного. Вы пришли к Эйрин, и ваше имя есть у нас в системе вместе с фотографией, которую мы нашли в «Гугле». Нам кажется, это так симпатично и располагающе — называть гостей по имени, вот мы так и делаем, когда время есть, — она понизила голос. — Правда, некоторые пугаются.

Имоджин отступила на полшага и рассмеялась вместе с девушкой.

— Определенно, я тоже немного напугалась.

— Вы не могли бы отметиться вот тут? — девушка показала на тонкий белый агрегатик перед ней на столе. — Он распечатает вам бейджик. Ваше имя и все такое у нас уже есть, но он хочет еще сфотографировать ваше удостоверение личности. Просто поднесите права к красному огоньку.

Имоджин достала водительские права и поднесла к мигающей красной точке. Откуда-то сбоку из агрегатика выскочил маленький именной бейджик. Девушка вручила Имоджин кусочек серой пластмассы размером не крупнее большого пальца, напоминающий брелок вроде того, которым она открывала дверь в тренажерный зал в здании корпорации Роберта Маннеринга.

— Он будет сообщать вам, куда идти. Он издает звуки и слегка вибрирует. Хотите воды на дорожку? — девушка указала на холодильники, забитые коробочками с водой вроде той, что Рашид дал Имоджин на «ТЕХНОРУШЬ!».

Имоджин провела пальцем по гладкой пластмассовой поверхности, чувствуя, что несколько выбита из колеи. Ощущение усилилось, когда маленький серый предмет заговорил с ней с прекрасным оксфордским произношением: «Пожалуйста, пройдите в правый лифтовый холл. Вам нужно подняться на четвертый этаж». Девушка за столом восхищенно подняла брови:

— Это новинка. Они программируются так, что знают, к кому вы пришли и как туда пройти. И кто вы, они тоже знают. У них есть GPS, поэтому, если вы забредете куда не надо, они дадут знать. И откроют двери по всему маршруту. Мне кажется, это просто огонь.

— Огонь, — кивнула Имоджин.

Она прошла в правый лифтовый холл и поднесла умное устройство к лицу. На вид — совершенно ничего примечательного, просто кусок пластмассы с тремя дырочками на одной стороне, это, наверно, динамик. Когда Имоджин вошла в лифт, устройство вежливо посоветовало ей нажать кнопку четвертого этажа. Потом лифт остановился, и Имоджин вышла в ярко декорированное помещение, похожее на холл, с несколькими низенькими диванчиками, но без стойки администратора. Стены тут были исчерканы маркером, направо и налево вели стеклянные двери.

— Пожалуйста, пройдите в правую дверь.

Имоджин сделала, как ей сказали. Мягкий голос звучал достаточно громко, чтобы ей не требовалось подносить устройство к уху, но, думается, те, кто оказался бы дальше чем в двух шагах от Имоджин, услышать его не могли. Когда Имоджин подошла к стеклянным дверям, что-то коротко пискнуло, и замок щелкнул, открываясь. Определенно все это происходило благодаря волшебству ее маленькой пластмассовой безделушки.

— Пожалуйста, идите прямо.

Открытые, просторные офисы с видавшими виды бетонными полами подтверждали все городские легенды о современной организации рабочих мест, которые только доводилось слышать Имоджин. Энергичные молодые люди сидели за бесконечными рядами столов, такими же как в Glossy.com, а также на диванах и бескаркасных креслах. Некоторые, как Ева, стояли за своими столами. Другие продвинулись еще дальше и, кажется, использовали беговые дорожки прямо на рабочих местах. Кто-то пролетел мимо на скутере, и никому не было до этого дела. Имоджин тоже, в общем-то, никто не интересовался. «Поверните направо», — сказал ей девайс, когда она почти уперлась в стену. Послушавшись, Имоджин прошла еще мимо четырех кабинетов и оказалась у пятого, углового. Тут ей было предложено остановиться.