Дешевка

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

На следующий вечер Имоджин прижималась лбом к холодному плексигласовому иллюминатору в салоне эконом-класса и глядела вниз на огни Манхэттена, похожие на ювелирные украшения, в художественном беспорядке разбросанные по темному холсту прихотливой рукой.

На Имоджин был ее проверенный временем многослойный наряд для путешествий; в нем она дважды в году летала на международные показы — невесомый кашемировый джемпер с длинными рукавами, черный кардиган, вязанный резинкой, большая серо-черная шаль от «Гермес», которую можно использовать как дополнительное одеяло, если в самолете холодно, и джинсы-бойфренды Rag & Bone с низкой посадкой. Вместо ободка она использовала классические черные очки Ray-Ban, которые не давали волосам упасть на лицо. Последние пятнадцать лет перелеты помогали ей восстановить силы после многочасовых деловых переговоров — ни тебе телефонных звонков, ни эсэмэсок, ни писем на электронную почту. Имоджин знала, что все меняется, но все еще цеплялась за представление о полете как о нескольких сладких часах, которые можно провести в отрыве от цифровых технологий, листая припасенные в заначке дурацкие журналы с рассказами о знаменитостях.

— Ты не взяла ноутбук? — спросила Ева, как только самолет перестал набирать высоту, со щелчком открывая собственный девайс, мгновенно выведший на экран приветствие.

— Нет, мы же всего на день, — сказала Имоджин, запустив руку в сумку и выудив оттуда еженедельный журнальчик.

— В самолете есть wi-fi, — недоверчиво добавила Ева, словно не могла вообразить, что кто-то способен хоть на минуту отказаться от такого драгоценного дара цивилизации, как Интернет.

— Очень мило со стороны самолета, — ответила Имоджин, не позволяя молодой спутнице втянуть ее в спор, — она намеревалась погрузиться в чтение статьи под названием «Секреты пластической хирургии Голливуда». Имоджин помедлила минуту. Может, сейчас самое время вновь наладить добрые отношения с Евой? Какой смысл начинать с фальшивой ноты? Имоджин закрыла журнал, положила его на колени и коснулась локтя Евы.

Та раздраженно вытащила из уха проводок наушника, и он повис вдоль шеи:

— Что такое? — спросила она.

— Расскажешь мне о бизнес-школе?

Ева изумилась, но, начав рассказывать, поняла, что ей приятно поговорить о том, как сильно изменила ее учеба в Гарварде.

— Если бы я осталась в «Глянце», то сейчас была бы просто еще одним скромным младшим редактором, — серьезно сказала она. — Но ты только посмотри, чем я сейчас занимаюсь! Я в буквальном смысле переделываю нашу компанию. На самом деле, бизнес-школа — это лучший проект моей жизни.

С этими словами Ева снова переключилась на компьютер.

Имоджин с тоской посмотрела в сторону бизнес-класса. Будь она повнимательнее, сидела бы сейчас в плюшевом кресле, благополучно потратив на это собственные мили, и ждала бы, пока ей подадут настоящую, нормально сервированную еду, а не вот это в пластиковом контейнере.

— Лететь в бизнес-классе на такое короткое расстояние как-то глупо, тебе не кажется? — фыркнула Ева, заметив направление взгляда Имоджин. — В смысле, ты же пять часов в день сидишь за столом на работе, почему бы тебе не удовлетвориться вот этим креслом? В прошлом году я летала в Сан-Франциско десять раз.

Имоджин снова раскрыла журнал.

Только самолет приземлился (это произошло в начале десятого), как Ева сообщила, что им предстоит делить номер в дешевой сетевой гостинице, расположенной возле конференц-центра.

— Это будет вроде пижамной вечеринки, — как ни в чем не бывало пояснила Ева, когда они сели в такси.

— А сколько в номере кроватей, Ева?

— Одна двуспальная. Мы же теперь, типа, стартапы, Имоджин, ну и бюджет у нас соответствующий.

— Но там есть какой-нибудь раскладной диван? — с ложной надеждой в голосе выдохнула Имоджин.

Ева перестала обращать на нее внимание, сосредоточившись на очередном селфи. На этот раз поза копировала знаменитые снимки фотографа Бена Уоттса, где модели подносят палец к губам — «тсс», мол. Ева втянула щеки и в универсальном международном жесте коснулась кончиком указательного пальчика накрашенного рта. При этом она очень старалась сделать такой выразительный взгляд, будто ее на самом деле снимал Бен Уоттс. Имоджин должна была признать, что получилось хорошо.

— Ева?

— Знаешь, Имоджин, самое главное в удачном селфи — глаза. Люди думают, что все дело в улыбке, но это не так. Очень важно правильно смотреть, — серьезно сообщила Ева, совершенно игнорируя вопрос Имоджин.

— Постель? — повторила Имоджин.

— Нет. Не думаю, что там есть диван.

Прежде чем Имоджин успела спросить о чем-то еще, такси притормозило перед захудалым мотельчиком. Свет фар выхватил из темноты потрепанную бродячую кошку. Ева выскочила из машины и горделиво прошествовала в здание, к стойке регистрации, оставив Имоджин расплачиваться. Ну и манеры у этой девчонки! Можно подумать, она в хлеву росла.

Имоджин глубоко вздохнула. Ночной воздух здесь был свежее и прохладнее, чем в Нью-Йорке.

Едва зайдя в мотель, она снова попыталась заговорить с Евой.

— Так мы будем спать в одной кровати?

— Конечно. Как сестры! — Ева слишком сильно сжала руку Имоджин ближе к предплечью. Она уже стояла у стойки регистрации и улыбалась, как чеширский кот, прыщавому ночному администратору, который хотел только одного: вернуться к просмотру очередного эпизода сериала «Хватай не глядя».

Взрослые люди не ложатся в одну постель, если не состоят или не собираются вступить в сексуальные отношения! Имоджин уже больше десяти лет не делила постель ни с кем, кроме мужа и детей.

— Мы не будем спать в одной кровати.

Но у Имоджин не оказалось права голоса. К ее удивлению, гостиница оказалась забита под завязку, как и большинство куда более приятных мест поблизости. Конференция, на которую они приехали, пользовалась растущей популярностью, прежде всего за счет того, что в прошлом году в ней поучаствовали артисты первого эшелона, из тех, что отказались от типичной для знаменитостей тенденции инвестировать в японскую косметику и массовые одежные бренды в пользу технологических стартапов.

Эта гостиница была дешевой во всех смыслах. За двоих они заплатили треть тех денег, которые отдали бы за номер в любом отеле на Юнион-сквер, будь то Fairmont или Le Méridien.[38]

Когда они в третий раз провели облезлой магнитной полосой ключ-карты по считывателю, дверь в маленькую комнатку наконец открылась. Имоджин срочно требовалось отдохнуть.

— Завтра будет очень круто, Имоджин, — заявила воодушевленная Ева, сидя рядом с ней на постели. Сама Имоджин тем временем пыталась улечься поудобнее. — Мы всех порвем на конференции, — она подняла ладонь с растопыренными пальцами, мол, дай пять, но потом подумала, опустила руку и оттопырила мизинец. — Давай поклянемся в этом на мизинцах, и выйдет вообще зашибись.

Имоджин пребывала в полной растерянности насчет того, что ей следует делать. Она тоже оттопырила мизинец, Ева зацепилась за него своим и энергично потрясла рукой.

— Я клянусь в этом на мизинцах, — сказала Ева, больше обращаясь к запущенному номеру, чем к Имоджин. — О-о, я должна это твитнуть, — Ева набирала слова на клавиатуре, одновременно проговаривая их вслух: — Клянусь на мизинцах. Вот так! — с этими словами она надвинула на глаза маску для сна, перевернулась на другой бок и уснула.

Имоджин вымоталась и страдала из-за смены часовых поясов, ведь сбивались биоритмы, но мысли не давали ей уснуть.

«Неужели я только позавчера вернулась на работу?» Ей трудно было осознать, сколько изменений произошло за такое короткое время. Она едва успела обсудить их с Алексом за тот единственный час, который они выкроили на общение накануне перед сном. Муж-законник хотел, чтобы она немедленно поговорила с адвокатом по трудовому праву.

— У тебя есть права, — сказал он ей.

Права на что? Ее не уволили и даже формально не понизили. Просто ситуация изменилась, и земля будто ушла у Имоджин из-под ног. Утром она собрала вещи, наскоро попрощалась с детьми, и вот теперь она уже в Сан-Франциско. Это же Кремниевая долина, ведь так?

Имоджин ерзала в кровати, пытаясь устроиться поудобнее на грубой простыне. Она была совершенно ошарашена, словно женщина, муж которой закрутил интрижку прямо у нее под носом и притащил любовницу к ужину, представив ее своей протеже. Как же так, почему она даже не знала, что творится с ее журналом?

Во всем виноват этот проклятый рак. Операция далась ей нелегко. Потом — дети и новое дело Алекса. Все это время Имоджин не появлялась на людях, предпочитая проводить выходные в их коттедже в Саг-Харборе. Она, трудоголик, много лет работала, не покладая рук, и теперь должна была дать организму возможность исцелиться. Все произошло так быстро! Да, просто стремительно разворачивались события: Ева окончила бизнес-школу в июне, вернулась в «Глянец» в июле, а журнал станет приложением на следующей неделе.

Перед рассветом Имоджин проснулась от шума, источником которого был автомат, производящий кубики льда, — он явно сбрасывал их в какую-то совершенно не подходящую для этого емкость вроде полиэтиленового пакета. Плюх, хлюп, плюх, хлюп. Плюх, хлюп. Имоджин открыла один глаз, потом другой. На другом краю кровати храпела Ева, ее глаза подергивались под расшитой блестками пурпурной маской для сна.

Сквозь дешевые нейлоновые занавески просачивался свет, позволяя разглядеть пузатый телевизор на фанерном комоде, этакий реликт девяностых.

«Вроде меня», — с ухмылкой подумала Имоджин, припомнив свою предыдущую рабочую поездку — в феврале прошлого года она четыре дня провела в Италии, на миланском показе. Те дни уже стали казаться старыми добрыми временами. Тогда блестящий черный автомобиль забрал ее из дома и отвез в аэропорт. Она летела в бизнес-классе, ей вручили бокал шампанского, пушистое полотенце и мягкое одеяло. Стюардессы обращались к ней по имени и желали приятных снов. Она проспала шесть часов, после чего ее проводили в другой блестящий черный автомобиль, в салоне которого пахло свежестью, и отвезли чуть ли не в лучшие апартаменты отеля «Четыре времени года». Там было так комфортно и роскошно, что она не возражала против того, чтобы отсиживать все тридцать ежедневных презентаций коллекций готовой одежды. Имоджин до сих пор ощущала нежность белых простыней, на которых красовалась великолепная белая орхидея с маленькой карточкой из веленевой бумаги. Надпись, сделанная на ней прекрасным почерком от руки, черными чернилами, гласила: «С любовью, Том Форд»,[39] и вычурная завитушка у буквы «Ф».

Имоджин встала с постели и потянулась, и в этот момент ее ноздри дрогнули от просочившегося в комнату запаха краски. Она побрызгала своими любимыми духами от Джо Марлона, чтобы перебить отвратительную вонь из коридора, и открыла стенной шкаф в поисках банного халата, но обнаружила только несколько проволочных вешалок.

— Оденься как нерд, — посоветовала Ева, выйдя через двадцать минут из душа в одном обмотанном вокруг бедер полотенце. На ее левом бедре обнаружилась татуировка — веселый дельфин с улыбающейся задранной мордой. Имоджин почувствовала, как ее щеки заалели. Она не была ханжой. Многие годы она видела моделей, которые прохаживались вокруг нее в полуодетом виде. Но Ева — не модель, и тут не фотосессия. Ее идеально круглые торчащие голые сиськи не были белее остального тела, что говорило об автозагаре, и они нацелились прямо на Имоджин.