Кто хочет процветать

* * *

Вечером Олегу позвонил адвокат Милавиной и пригласил его прийти в свою контору на следующий день к одиннадцати часам утра на оглашение завещания. Олег сказал, что будет обязательно. Положил трубку и задумался.

— Да нет! Не может быть! — громко вслух возразил сам себе. — Цена всех обещаний известна. Ну, мелочевка какая-нибудь… приятная. — На этом он оборвал свои размышления и позвонил Милене, предупредив, что немного опоздает на их обычные еженедельные стрельбы в тире.

Утром он подъехал к солидному особняку. Его встретили и проводили на второй этаж. В холле перед кабинетом уже сидели двое — мужчина и женщина. Пшеничный догадался, что это родители Валентины. Ему стало неловко, надо было бы выразить соболезнование, но они не были знакомы. Почти следом за ним вошел высокий мужчина средних лет. Он поздоровался с родителями Валентины и подошел к Олегу.

— Господин Пшеничный, если не ошибаюсь?

— Да! — ответил с высокомерной ноткой в голосе Олег.

— Очень приятно. Разрешите представиться, подполковник милиции Терпугов Борис Григорьевич.

По лицу Олега пробежала тень досады: «Ну да, в этом деле не обойтись без милиции. Вот же!..»

— Взаимно, — ответил Пшеничный.

Секретарь адвоката пригласил всех пройти в кабинет.

Адвокат с каждым поздоровался за руку и предложил занять места за длинным столом, несомненно рассчитанным на большее количество родственников и близких.

— Согласно воле госпожи Милавиной, — безотлагательно начал он, — я пригласил на оглашение ее завещания только трех человек. А именно, родителей: Ильина Петра Михайловича и Ильину Светлану Борисовну, а также господина Пшеничного Олега Станиславовича. Опять же согласно воле госпожи Милавиной, завещание должно быть вскрыто на третий день после ее кончины. Однако в связи с предположением о насильственной смерти госпожи Милавиной на чтении завещания присутствует подполковник милиции господин Терпугов Борис Григорьевич.

Олег опустил голову, до боли ясно вспомнив Тину и осознав, что никогда уже ее ноги не обовьются вокруг его бедер, что никогда уже он не услышит ее жадного: «Еще!»

«Наверное, она завещает мне свой портрет, что висел в ее кабинете», — подумал Олег и тут услышал:

— …все движимое и недвижимое имущество я завещаю господину Пшеничному Олегу Станиславовичу.

Далее он точно потерял слух. Удивленно моргал глазами и смотрел то на не менее его удивленных родителей, то на адвоката, совершенно спокойно продолжавшего чтение завещания, то на подполковника Терпугова.

— …господин Пшеничный должен будет выплачивать моим родителям ежемесячный пенсион.

Глаза родителей и Олега встретились. Он, словно извиняясь, пожал плечами. Светлана Борисовна обиженно поджала губы. Петр Михайлович убрал со стола задрожавшие кисти рук.

— …погребение моего тела я отдаю на усмотрение господина Пшеничного Олега Станиславовича, — закончил чтение адвокат.

Олегу показалось, что все ждут от него какого-то заявления. Он вскочил.

— Я!.. — Его голос сорвался. — Я принимаю решение кремировать ее тело. — Он говорил быстро, отрывисто, стараясь высказаться до конца, чтобы не успеть поддаться чувствам. — Я не буду выставлять напоказ ее, точно куклу в коробке с цветами. Чтобы эти злопыхательные приятельницы судачили о ее посмертном гриме и цвете лица. Нечего устраивать смотрины! Мы знали и любили живую, яркую, солнечную Валентину, а не ту… что будет в коробке… — Олег заводился. Он хорошо помнил похороны матери и рептильный шепот приятельниц в черном флере и бриллиантовых колье. — Я устрою вечер памяти Валентины в ее бутике… и все!

Он оглядел присутствовавших, молча внимавших ему. Подошел к родителям, те поднялись.

— Правда, если вы хотите, то вы… можете…

Светлана Борисовна опустила глаза:

— Чего уж… там…

— Я пришлю за вами машину на вечер памяти, — сурово проговорил Олег. Но родители были уже в дверях. — Я пришлю! — повысил он голос.

Олег отталкивал от себя навязчивый, как ему казалось, витавший в кабинете образ Валентины, чтобы не впасть в истерику. Он думал только о делах, не важно каких. О делах издательства, о том, что в тире его ждет Милена. Но глаза Валентины с ласковым вопросом: «Ты доволен, мой любимый? Я все сделала так?!» — настойчиво ловили его взгляд.

Олег криво улыбнулся и шепнул: «Да!»

— Что? Вы что-то сказали? — спросил его адвокат, положивший перед ним бумаги для подписи.

— Нет, то есть да. Что?.. Где подписывать?

Поставив свои подписи, он хотел было уйти, но путь ему преградил подполковник Терпугов.

— Олег Станиславович, я хотел бы побеседовать с вами.

Олег смерил его плохо соображающим взглядом, спохватился:

— Да, конечно. Но не сейчас. Я очень занят! Очень! Мне все надо устроить.

— Я позвоню вам на днях, и мы договоримся о встрече, — сказал Терпугов и пропустил Пшеничного к выходу.

Оглашение завещания послужило подполковнику основой для новой версии. Теперь к подозреваемому Фролову прибавился Пшеничный.

«Ясное дело, Пшеничный будет отрицать, что ему было известно о намерении Милавиной сделать его своим наследником, — принялся размышлять Терпугов. — Но, конечно, вполне допустимо и то, что Милавина держала все в секрете. Если она была умной женщиной, то понимала, не стоит дразнить молодого человека такими деньгами. Мало ли как сложатся обстоятельства. Войдет ему в голову мысль, что не стань ее, он станет богатым. И пока не осуществил бы эту мысль, не успокоился бы. А Фролову даже его картину не завещала, а любила. Все какому-то пацану отдала. Родителей не уважила. Вот же!..»

Выйдя из конторы адвоката, Олег сел в машину, по инерции завел мотор, отъехал метров двести и остановился.

— Неужели?.. — с сомнением проговорил он.

Схватил мобильный и позвонил Милене. Только дважды рассказав ей все, он сам удостоверился в том, что то, что произошло, было правдой. Плечи его расправились, губы растянулись в такой улыбке, что стало больно.

— Так я теперь богаче многих богатых. Богаче Миленки! — расхохотался он. — Вот это да!.. Пусть теперь мне что скажет поперек! Я теперь… Черт возьми! Ну держитесь, кто не знал Пшеничного!..

Радость необыкновенной силы наполнила его сердце. И почти в тот же миг он понял, что потерял единственную женщину, которая любила его.

— Как странно!.. — проговорил он. — Но даже мерилом любви могут служить деньги. Что она могла дать мне после смерти? То, что ценила превыше всего в жизни, — деньги, значит, свободу. Она хотела, чтобы я стал независимым. Чтобы Милена перестала мне указывать. Чтобы я занял достойное место в этом мире. И я займу! Ты будешь довольна, Тина!