Кто хочет процветать

— Чудо! Час назад я собирался тихо умереть с голоду, а теперь пью кофе с французским коньяком.

— Превратности судьбы!

— Да!.. — протянул Фролов, наслаждаясь теплом, кофе с коньяком и присутствием интересной женщины. Он откинулся на мягкую спинку кресла и почувствовал, что сзади что-то лежит. Просунул руку и вытянул книгу — детектив Скоковой. — Тоже мне, писательница, — усмехнулся свысока. — Вообще, не люблю женщин в литературе. Раскрасили ее губной помадой, спрыснули духами, напичкали кулинарными рецептами и советами на все житейские случаи, а недостатки ума припудрили так называемой тонкой насмешкой. Глупость, нарочитая балаганность, убогость — это сегодня женская насмешка в литературе. Не помню, кто сказал, но мужчина: «Тонкая насмешка — это шип, в котором осталось что-то от аромата цветка»[7]. Как, а? — повернулся чуть ли не всем корпусом к Астровой Сергей, гордясь чужим афоризмом, будто своим. — Ведь ирония — это самое сложное в литературе. Считаные писатели-мужчины виртуозно владели этим коварным стилистическим оборотом.

Астрова спокойно, с затаенной усмешкой в глазах, слушала Фролова.

— Но читают, значит, нравится. Журналисты пишут хвалебные статьи, на телевидении поют дифирамбы, — как бы между прочим заметила она.

— Боятся громогласно признать, сами-то отлично понимают, что все это нагромождение нелепостей, то же самое, что платье короля из знаменитой сказки.

— Написанной мужчиной, — уточнила Вера с едва уловимой усмешкой.

Фролов схватился одной рукой за лоб, другую приложил к сердцу и выдохнул с невероятной досадой:

— Фух! Простите! Я напрочь забыл, кто вы!.. — В его глазах было искреннее сожаление и мольба о прощении. — Вы остались в моей памяти невероятно красивой… в том платье цвета бирюзы. И сейчас вы такая «неписательская» женщина, — произнес он, любуясь Верой в тонком свитере василькового цвета с высоким воротником.

— Простите! — вновь после паузы произнес Сергей. — Я, и это правда, читал несколько ваших книг и находил в них интересные мысли…

— Судя по тому, как вы раскритиковали женскую литературу, вы с ней неплохо знакомы.

— Да не знаком я с ней! Просто ее так много повсюду. Подойдешь к сотруднице, у нее на столе книга, заглянешь, пробежишь глазами странички две, ужаснешься набору слов, выстроенных в предложения, и составишь мнение… нелестное. Когда интервью в газете прочтешь от скуки, сидя в вагоне, когда по телевизору парочку фраз услышишь…

Вера насмешливо глянула на своего гостя и потянулась за сигаретой. Он вскочил, подал пачку и щелкнул зажигалкой.

— Ах, какой вы галантный! — не удержалась, чтобы не поддеть. Сергей нахмурился и промолчал. — Не волнуйтесь, я не обиделась, — продолжила Вера, — потому что очень ценю мнение одного человека, который сказал: «По-бабьи бездарно, банально и никчемно».

— Точно подметил! Женщины сделали литературу никчемной. Пишут чушь, вас я не имею в виду, — с вдохновением подхватил Фролов. — Ну просто чушь. А кто это сказал?

— Александр Блок.

— О!.. Мнение, к которому нелишне прислушаться.

— Ну а вы тоже сейчас рисуете, или как там у вас говорят, пишете полотна… Не поймешь, где верх, где низ. И вообще, ничего не поймешь. Ни то что разумом, а даже душой. Краски какие-то на холсте, а за ними пустота!

— Верно подметили, — неожиданно сникнув, согласился Фролов. — Наверное, оттого, что выражать нечего, приметы нашего времени неинтересны, размыты…

— Не согласна! Они как раз очень ярко выражены. Не сомневаюсь, вы сейчас возразите мне, как писателю детективных романов, но убийство стало неотъемлемой частью нашей жизни, приметой времени.

Фролов подлил коньяку в рюмки.

— Нет, не стану возражать. Если помните, я на карнавале разговаривал с одной женщиной… Валентиной Милавиной. Так ее убили. Совсем недавно.

— Знаю, — ответила Астрова. — Вот вам лишнее доказательство. Но тем не менее о детективе продолжают писать и говорить недопустимо пренебрежительно. Развлекательный жанр!.. А если вдуматься, чем развлекаетесь? Смертью других? Если писать о духовных терзаниях — это высокий роман, о преодолении физического недуга — тоже, даже о перипетиях любви отчасти допустимо. А об убийстве, расследовании, поимке преступника, связанной с риском, — низко, бульварно. Тогда почему с телеэкранов не перестают вопрошать: когда же найдут убийцу того или иного человека? Сколько их, убитых, кого мы знали, но сколько и тех, о гибели которых по ТВ не сообщают. Убийцы рядом. Их развелось немыслимое количество. А в литературе, между прочим, расследование убийства называется детективом.

Согласна, вероятно, читательское пренебрежение отчасти связано с невысокими способностями авторов. Но подтрунивать над жанром, который вошел в нашу жизнь на столько, что превратился в трагедию, вряд ли стоит. Ведь сегодня каждый не то что выходя на улицу, а даже у себя дома не застрахован от ворвавшихся бандитов, от взрывов — и это тоже детектив. Человек убит при перестрелке на улице. Случайный прохожий. Вдумайтесь, как удобно! А если не случайный, а если перестрелка и была задумана, чтобы убить его? И получается, что детектив — это наша реальность.

— Не спорю, однако, как вы сами заметили, сложился определенный стереотип: детективные романы — это развлекательное чтиво и более от него ничего не требуется. Увы, человек кровожаден от природы. Более сильные первобытные люди поедали более слабых, и этот ген кровожадности с удивительной стойкостью передается из поколения в поколение. Сейчас мы не поедаем, но убиваем, достаточно легко, а кто не может, в силу обстоятельств, или не хочет наяву, подспудно наслаждается книжными убийствами.

— Вот-вот! Если книга о мучительных отношениях мужчины и женщины, об отношениях родителей и детей, о любовном треугольнике, да еще если один из этого треугольника голубой или бисексуал — это серьезная литература, а убили человека — так, безделица, пустяк!..

— С вами трудно не согласиться, но в то же время человеку необходимо с долей иронии относиться к смерти, иначе, если перефразировать один знаменитый афоризм, он рискует умереть, так ни разу и не засмеявшись.

— Что-то слишком часто в последнее время человек стал смеяться по этому поводу. С одной стороны, это говорит о его здоровом оптимизме, но с другой — о его презрении к жизни, не своей! — подчеркнула Вера голосом. — А других!

— Но ведь вы сами говорили, что отношение к жанру во многом зависит от его авторов. Кто излюбленный убийца авторов детективов? Маньяк! Потому что удобно. Только описывай убийства, побольше и пострашнее, а причину расследовать не надо. Убил, а почему? Так он же маньяк! А если снисходят до объяснения причины, то обычно — психологическая травма в детстве на сексуальной почве. Все это чересчур однообразно. А вот когда человек внешне нормальный, достойный, вдруг оказывается убийцей, тогда ход мыслей автора становится интересным.

— В основном вы правы, но дело еще в том, что автор… Он не так независим, как кажется. Автор… — Вера вовремя спохватилась: «Не хватало, чтобы я с ним еще разоткровенничалась».

Фролов же, не заметив паузы, продолжил ее мысль:

— Автор — это порождение издательства. А бестселлер — совместный продукт.

— Точно, — как бы мимоходом подтвердила Вера. — Но я, признаюсь вам, — неожиданно произнесла она, — хочу уйти из детективного жанра.

— Отчего? Вы так убедительно говорили о детективе, что после ваших слов у меня к нему появилось уважение.

— Но тем не менее я не буду тратить время на борьбу со сложившимся стереотипом. Я хочу писать. И следующий мой роман — это уже совершенно серьезная вещь. Может, там и будет убийство, но только как примета времени.

Вера поднялась с кресла, подошла к камину, чтобы зажечь свечи, стоявшие на полке, и задумалась:

«Разглагольствую о будущем романе, высказываю мнение, принимаю позы известного писателя, а то, что Милена меня уже вычеркнула из списка авторов, напрочь отбрасываю. Делаю ставку на худосочного, нервного Олега. Говоря прямо, я вступаю в борьбу с Пшеничной и мое орудие в этой борьбе — Олег!»

Вера зажгла свечи и тихо воскликнула:

— Уже вечер, надо же, как мы заговорились!

Фролов поднялся с кресла и принялся извиняться:

— Я, наверное, оторвал вас от дел. Но я ухожу. В самом деле, засиделся.

Зазвонил сотовый Астровой.

— Извините, — бросила она Фролову и быстрым шагом направилась в другую комнату, но прежде чем скрыться, крикнула: — Я вас без ужина не отпущу!

Сергей сощурился, как кот, лежащий на диване, и снова сел в кресло, плеснув на дно бокала коньяку.

«Какая она!.. И не подумаешь, что книги пишет. Настоящая женщина. Правда, умная, что, если признаться, создает неприятные моменты. Женщина должна быть умна ровно настолько, насколько это интересно мужчине».

В соседней комнате Вера, глядя на себя в зеркало, разговаривала с Олегом:

— Да, милый, да! Все понимаю, но завязла в снегах, как корабль во льдах Антарктиды. Одна! Грущу и думаю о тебе. Завтра вырвусь обязательно, даже если придется идти пешком! Целую миллион раз. Я с тобой! Поверь, все, что должно было случиться ужасного, случилось и уже позади. Больше ничего плохого не будет, — говорила она, не без удовольствия разглядывая себя в зеркале, то подбирая, то распуская волосы.

Олег ныл, страдал, капризничал. Астрова вертела головой, придавала лицу различные выражения, фиксируя в памяти, какие ей больше идут, и думала: «Если бы ты знал, как ты мне надоел, то тут же бы повесился!»

— Да, милый, — проговорила, выразив страдание на лице.

«А мы с этим художником Сергеем, кажется, хорошо коньячку пригубили! — улыбнулась озорно. — Нет, это отлично, что он натолкнулся на меня. Иначе сидела бы здесь одна, стучала бы по клавишам ноутбука и исходила злобой от бессилия поставить Милену на место. Но я ее поставлю! Она слишком плохого мнения обо мне. Моя задача — разубедить ее!»

Ощущая во всем теле упругость, с задором в глазах Астрова вернулась в гостиную.

— Что бы нам приготовить на ужин? — серьезно задумалась она.

— К сожалению, я не могу вам ничего посоветовать. Мне незнакомо содержимое вашего холодильника.

Вера согласно кивнула:

— Вы не будете против мясного ассорти, овощного салата и красного вина?

— Не буду! — широко улыбнулся Фролов и пошел следом за ней на кухню.

Она принялась раскладывать на тарелки тонкие ломтики различных мясных деликатесов, а Фролов стоял рядом, чтобы взять блюдо и отнести его в гостиную. Горячая, перехватывающая дыхание волна, подобравшись совершенно незаметно, окатила Веру с ног до головы. И волну эту, сам того не желая, послал Фролов. От него исходило такое тепло! Вере нравилось, что он стоял рядом с ней. Такой мужественный, сильный, с редко встречающимся в наши дни интеллигентным лицом. Запах его туалетной воды слегка будоражил ее и без того не добродетельные мысли.

«Интересно, а…» — далее она, постеснявшись сама себя, не решилась продолжить. Она вынула из холодильника прозрачную коробку с салатом и стала перекладывать его на тарелку. А Фролов все стоял рядом, что-то говорил, она отвечала, кокетливо улыбаясь. Но мысли!.. «А что, если он?.. Но я не давала повода! А какой повод нужен для настоящего мужчины, если ему понравилась женщина? А если я ему не очень… понравилась? С известной Астровой престижно быть знакомым, но вот делить с ней постель — это, как говорится, на любителя». Ей стало досадно. Она, писатель, человек, умеющий проникать в чужие мысли, могла только считать с информационного поля Фролова, что ему здесь хорошо, и все!