Фонарь на бизань-мачте

— Это требует размышлений, — важно сказал Гилем.

— Надо бы навести справки насчет семьи молодого человека, — заметила Жюльетта. — Доми не может выйти за первого встречного.

Взглянув на свою невестку, госпожа Шамплер улыбнулась.

— Контр-адмирал де Серсей и л’Эрмит следили за карьерой этого юноши и знают его происхождение.

— И каково же оно? — спросила Жюльетта.

— Скромное, — ответила госпожа Шамплер. — Скромное, но порядочное. Он сын канонира береговой охраны на острове Бель-Иль-ан-Мер. Его ожидает прекрасное будущее во флоте, если у жены его хватит ума понять, что он должен служить и дальше, и она не вздумает превращать его в никому не нужного неудачника.

— Бабушка…

— Нет у тебя права голоса, — перебила ее госпожа Шамплер. — Будь добра, помолчи.

— Тут даже не о чем говорить, — сказала Жюльетта. — Само положение, которое мы занимаем среди колонистов, не позволяет нам принимать в семью человека из простонародья. Заранее слышу сплетни, какие начнутся во всем околотке, и на реке Рампар, и в Большой Гавани.

— А какие вы слышали сплетни, когда вышли замуж сами? — спросила ее госпожа Шамплер.

— Когда вышла замуж я? — удивленно повторила Жюльетта.

— Ну да, — ответила госпожа Шамплер. — Что тогда люди болтали? Наверно, что вы чудесная пара? Что Белый Замок стоит не меньше, чем Золотые пески, и что потомки этих доблестных колонистов… В общем, что-нибудь в этом роде, не правда ли? Коли так, то я делаю вывод, что ваши родители не удосужились докопаться до истины. Если б они это сделали, я не имела бы горделивого счастья заполучить вас в свой дом.

Жюльетта заправила прядь, упавшую ей на лоб.

— Не понимаю, что вы хотите сказать.

— Я хочу сказать, что если вы так относитесь к этому юноше, то, вероятно, рассердитесь на родителей, давших согласие на брак с моим сыном.

— Наши семьи достойны друг друга, вы это сами сказали. Благородство Шамплеров известно и уважаемо всеми. Мой дядя встречался с братьями моего свекра еще в Сен-Мало, когда Гилем и думать не думал на мне жениться.

Старая дама подняла голову и выставила вперед подбородок. Она посмотрела вдаль, на море, блестевшее под луной, и голос ее прозвучал уверенно, жестко.

— Да, — сказала она, — это была большая дворянская семья. И сегодня я, как никогда, ценю честь, которую мне оказал лейтенант Шамплер, взяв меня в жены, — меня, дочь корабельного плотника и непутевой женщины, сбежавшей с коммивояжером и не подававшей с тех пор никаких вестей.

— Матушка, — заговорил Гилем, — не стоит преувеличивать. Дед был начальником сухого дока, вы же нам сами рассказывали.

— Да, но лишь после того, как долгие годы ломал хребет, работая корабельным плотником, а потом обучил своему ремеслу немало рабочих, которые создали из перевалочной пристани современный торговый порт. Дело тоже по-своему благородное, так что, будьте уверены, я за отца не краснею.

— Изумительная вы женщина, — сказала Жюльетта, — и если даже все было так, как вы говорите, грустное прошлое отошло уже в область преданий.

«Тупица! — подумала госпожа Шамплер. — Если нельзя по-другому, то в вашем мире предпочитают вычеркнуть кое-какие вещи из памяти, перевернуть страницу и смотреть на все с высоты своего величия».

— Забыть, конечно, проще простого, — сказала она. — Вы, моя милая, можете выбросить из головы все эти прискорбные факты. А я отказываюсь! И мне кажется, что отныне я буду их вспоминать с особенным наслаждением и даже гораздо чаще.

— Что за пустой разговор! — воскликнул Гилем. — На чем мы остановились?

— Доми не выйдет замуж за этого человека, — сказала Жюльетта. — Я тоже не отрицаю его достоинств, хотя совсем не знаю его или очень мало, но между ними не будет никакой близости. Мы не должны забывать, что на нас возложена некая миссия и долг призывает нас…

— Да кликни он только, я бы последовала за ним хоть завтра! — вдруг выпалила Доминика.

— Вплавь, очевидно, — сказал раздосадованный Гилем.

— Не будьте смешны, — оборвала его госпожа Шамплер гневным тоном. — Я вам советую согласиться, пока не поздно, на этот брак. Чтобы потом не бегать за этим юношей на глазах у честного народа.

— Бегать за этим юношей! — с презрением сказала Жюльетта.

— Да, хотя бы уж потому, что он добрых полдня гулял с вашей дочерью по полям и лесам, и это наверняка известно всей нашей округе.

— Возможно ли это, Доми? — спросил Гилем.

— Барышня твоего возраста и положения!.. — грозно произнесла ее мать.

«То, что делает бабушка, всегда имеет какой-то смысл», — подумала Доминика. И мужественно приняла незаслуженное обвинение.

— Да, это правда, — сказала она. — Я и не думала это скрывать. Сегодня после полудня я водила его на градирни, а завтра…

— Завтра ты доставишь мне удовольствие не выходить из дома, — сказал Гилем. И, повернувшись к жене, добавил: — Если б ты лучше следила за своей дочерью…

— Не люблю таких слов, Гилем, — перебила его госпожа Шамплер. — Излишний надзор с одной стороны развивает хитрость, с другой — вероломство. Никогда ничего подобного у нас не водилось. Эти дети не в силах справиться со своим влечением, вот и все.

— Минутная вспышка, — сказал Гилем.

Доминика было пошевелилась, но бабушка остановила ее.

— Я знаю Доми, уж можете мне поверить, — тихо сказала она. — Да и я кое-что испытала на долгом своем веку. Длительность чувства зависит как от того, что мы сами несем в себе, так и от человека, его нам внушившего. Есть люди, умеющие вложить в один краткий миг то, что другие растягивают на целую жизнь, — если, конечно, сумеют что-нибудь наскрести! Этот парень тоже такой счастливчик. Избранничество написано на всем его облике.

Ей представилось его мужественное лицо, твердый рисунок рта, большие красивые руки.

— Пусть Доми себе выберет мужа с характером сильным и деятельным, а не одну из тех бледных немочей, которые только и будут рассчитывать на… на ее надежды, — добавила госпожа Шамплер.

— Вы полагаете, матушка, что Легайик далек от подобных расчетов? — спросил Гилем.

— Никто от ошибок не застрахован, могу ошибаться и я, — ответила госпожа Шамплер, — но я верю в честность этого юноши, он тактично держался в сторонке, пока я сама не сделала первого шага… — И так как все трое взглянули на нее с удивлением, она уточнила: — Я послала ему персональное приглашение на вчерашний ужин.

— Тем самым вы поощрили его ухаживание за Доминикой, — сказала Жюльетта.

— А вы предпочли бы, чтоб ваша дочь привлекла всеобщее внимание, встречаясь с ним на берегу или где-то еще?

— Те нравственные устои, которые мы ей привили… — начала Жюльетта.

— Вздор! — решительно оборвала ее госпожа Шамплер.

Несколько секунд она размышляла, стоит ли рассказать, как безрассудно она поехала с лейтенантом в Белый Замок, но тут же решила, что никого это не касается, хоть этот поступок стал неотъемлемой частью всего того доброго, сильного и прекрасного, которое, сделав ее счастливой, научило здраво и снисходительно относиться к людям.

— Вздор! — повторила она. — Вернемся к делу. Что вы решили?

— Ничего, — воинственно заявила Жюльетта.

Гилему тон ее не понравился, и он сказал более примирительно:

— Там посмотрим. Дайте нам время привыкнуть к этой идее, подумать.

— Нам всем необходимо подумать, — сказала госпожа Шамплер, поднимаясь. — Надеюсь, вам сердце ваше, а не гордыня подскажут, как вести себя дальше.

Они вернулись в молчании. Корабли при свете луны походили на плавучие призраки.

В коридоре на их этаже госпожа Шамплер положила руку на плечо своей внучки.

— Не падай духом, Доми.

— Я не боюсь, бабушка, — живо ответила та. — Ничего не боюсь — ни работы, ни бедности. Возможно, начнем с того, что купим клочок земли. У него, наверно, есть сбережения, небольшие, конечно…

— Я рада видеть тебя такой храброй, рада, что ты готова бороться за свое счастье. Но скажи, ты уверена, что любишь этого парня?

— Да, — очень твердо ответила девушка, покраснев до корней волос.

— А откуда ты это знаешь?

Погрузившись в молчание, Доминика задумалась, потом решилась:

— Вот: с тех пор, как мы познакомились, я думаю о нем беспрестанно, и чем бы я ни занималась, все почему-то связано с ним. Мне кажется, я всегда ожидала его, всегда знала, что это будет именно он. Я трясусь от страха, что недостаточно хороша и умна, чтобы ему понравиться. И еще я им восхищаюсь. Я люблю и лицо его, и звук его голоса. Люблю, когда он глядит на меня.

— Почему?

— Потому что тогда я словно бы расцветаю и чувствую, что способна на что-то даже великое…

— Все это очень существенно, — серьезно сказала госпожа Шамплер. — Однако поздно уже, небось там Розелия рвет и мечет. Спокойной ночи, Доми.

Розелия, задремавшая на своем табурете, проснулась от стука двери.

— Ты видишь, Розелия, — улыбнулась ей госпожа Шамплер, — никак не возьмусь за ум.

— Скорей бы они убрались в свой порт, эти люда, — проворчала негритянка.

— Они не замедлят убраться, — сказала старая дама, — поэтому я и спешу.

Она зашла в ванную и вернулась в пеньюаре, с распущенными волосами.

— У вас все еще чудесные волосы, хотя и совсем седые, — сказала, взяв щетку, Розелия, между тем как ее хозяйка усаживалась перед зеркалом.

— Какое это теперь имеет значение, — произнесла госпожа Шамплер внезапно осевшим, усталым голосом.

Она закрыла глаза. Он часто входил к ней в комнату в этот поздний час и, отстранив Розелию, отбирал у нее щетку… «Нет, нет, не надо при ней, — подумала госпожа Шамплер. — Не имею я права ее тревожить, нельзя, чтоб она догадалась, как я сегодня тоскую».

Но оставшись одна, в полутьме, она легла на спину и провалялась так много часов, предаваясь отчаянию, которое, она знала, ничто не сможет умерить. Напротив, с течением времени оно будет только усиливаться и день за днем становиться все горше и горше… 9

На рассвете следующего дня неприятельские корабли вновь приблизились к берегу, и экипажам французов был дан приказ не покидать кораблей и быть наготове.

Госпожа Шамплер уснула только под утро, и, хотя сон ее длился не более трех-четырех часов, она, как обычно, решила присутствовать на перекличке. А на уборку маиса, подумалось ей, она сходит потом с Легайиком. Но, увидев с балкона строй английских судов, она поняла, к превеликой своей досаде, что лейтенант не сможет уйти с поста.

На аллее, ведущей к амбарам, ее нагнал Гилем. Несмотря на высокий рост и благородство осанки, он ни в чем не напоминал своего отца. «Странно, — подумала старая дама. — Поглядеть на наших троих детей — так мы, наверное, можем показаться жестокосердными эгоистами, которые не позаботились передать им и малой толики своих душевных богатств».

Опираясь на зонтик, она смотрела на солнце, выплывавшее из-за гор. Капли росы сверкали в траве и на листьях деревьев, вдали, во впадинах плоской равнины, еще пластался легкий туман.

— Дивный день для уборки, — сказала она, поздоровавшись с подошедшим к ней Кетту.

Оживленно болтая, группами их обгоняли рабы. На большинстве мужчин была лишь набедренная повязка, но женщины все как одна щеголяли в кофточках и широких с воланами юбках. Госпожа Шамплер завела эту моду с первых же дней, строго следя за тем, чтобы после каждой раздачи тканей женщины шили себе одежду, и постепенно это вошло в обычай.