Тирза

Скоро оказалось, что они ходили кругами. Хофмейстер заметил это и сказал:

— Мы запутались. Где наш домик, Каиса?

Он посадил девочку на плечи.

— Где наш домик? — спросил он. — Где мы живем?

Теперь он шел еще медленнее, потому что боялся упасть.

Он медленно опустил ребенка на землю.

— Тирза, — сказал он. — Тирза. Да. Проблема Тирзы была в том, что она была сверхвысокоодаренной… была и есть. Сверхвысокоодаренной. В последние годы я жил только с ней. — Он сел прямо на траву. — Ее сестра уехала от нас во Францию, моя супруга отправилась в объятия своей школьной любви. Я остался один с Тирзой, и потом, честно говоря, оказалось, что это было лучшее время в моей жизни. Я готовил для нее. Я старался не лезть в ее жизнь. Я так и делал. Но это было ошибкой.

Он поднялся с земли. Трава больно кололась даже через брюки. Спустя пять минут им все-таки удалось найти хижину номер одиннадцать.

Хофмейстер включил вентилятор. Достал из портфеля айпод Тирзы и показал девочке нацарапанные слова.

— Царица солнца, — сказал он. — Вот, что тут написано: Царица солнца.

Он зарядил айпод и сунул наушники в уши ребенку.

— Эту музыку слушает Тирза, — сказал он. — Это ее музыка.

Хофмейстер сел на кровать, пока девочка слушала музыку Тирзы. Вентилятор крутился под потолком, и на какое-то время Хофмейстер забыл, для чего приехал в Намибию. Он почти ничего не помнил. Собственное прошлое казалось ему чужой жизнью. Кто-то другой прожил эту жизнь, работал редактором отдела переводной прозы, посетил все эти города, кто-то другой хотел отказаться от любви. А он сам всегда был в Намибии с Каисой.

На следующее утро они одним рывком доехали до Свакопмунда, города на берегу океана. Там было много туристов, больше, чем везде. Самых обычных туристов. Те, что добрались сюда из Германии чартером в поисках солнца, моря и капли экзотики. А не те, у которых была особая связь с Африкой. У этих особая связь была только с солнцем, а близкие отношения — с купальниками.

Вместе с девочкой Хофмейстер поселился в маленьком отеле «Эбервайн», недалеко от пляжа. Персонал отлично говорил по-немецки, да и обстановка была абсолютно немецкой.

Госпожа Эбервайн лично восседала за стойкой ресепшена. Морщинистая и высушенная солнцем, но энергичная и даже немного агрессивная. Госпожа Эбервайн была тут начальницей. В этом никто не сомневался. Это был ее отель. Она спросила, нужна ли Хофмейстеру детская кровать. Но и здесь он сказал, что двуспальной кровати им будет достаточно.

— Мы не задержимся надолго, — сказал он. — Это моя племянница.

Он не мог удержаться и положил на стойку фотографию Тирзы.

— Вы случайно не видели тут эту девочку? Может, пару недель назад?

Женщина с кудрявыми и, по всей вероятности, крашеными волосами посмотрела на снимок. Она даже взяла его в руки.

— Нет, — сказала она. — Никогда ее не видела. Кто это?

— Моя дочь, — объяснил Хофмейстер. — Моя младшая дочь.

Госпожа Эбервайн поднесла фотографию ближе.

— Похожа на вас, — сказала она. — Ваш подбородок.

А потом посмотрела на девочку, которая стояла рядом с Хофмейстером. Как будто госпожа Эбервайн намеревалась проверить и ее подбородок.

Хофмейстер отправился с ребенком на пляж, вместе с ней смотрел на рыбаков на пирсе, разделил с ней салат в кафе «Из Африки», а когда она кружилась на карусели, ему позвонила супруга.

Он рассказал ей почти все о своей поездке, о том, где он остановился, о «тойоте», Свакопмунде, обо всем, кроме ребенка.

— Я почти в пустыне, — сказал он. — Я почти у Тирзы. Остался один день пути.

— Иби говорит, что это очень странно, — сказала его супруга. — Что Тирза до сих пор ей не позвонила и не написала.

В ее голосе не было слышно того бодрящего, с хрипотцой сарказма, к которому он привык. С хрипотцой, которую многие мужчины находили возбуждающей.

— Иби не стоит думать, будто она важнее всех на свете.

В разговоре повисла пауза. Карусель замедлила ход. Каиса слезла с лошадки. Хофмейстер кивнул ей.

— А как у тебя дела? — спросил он. — Как ты?

Улица Ван Эйгхена была так далеко. Другой мир. Он уже не был его миром.

— Хорошо, — сказала она. — Тут все в порядке. Йорген, я еще кое-что хотела спросить. Мне звонила мама Шукри. Я сначала не поняла, кто это. Она говорила по-французски.

Каиса подошла к нему. Он показал ей, что она может прокатиться еще разок. А потом еще и еще. Он протянул ей деньги. Но она осталась рядом с ним, прислонившись к нему головой. Как будто она устала. Как будто она ему доверяла.

Как знать, может, она и правда ему доверяла. Это было делом времени, а может, у нее не было другого выбора. Скорее поэтому.

Он не знал сострадания, но ему можно было доверять.

— Йорген, ты меня слышишь?

— Да-да.

— Мать Шукри мне звонила. Она спрашивала, где ее сын. Но я так плохо говорю на французском.

— Я думал, он не общается со своей семьей. Этот парень.

— Вот как? Ну не знаю… Она показалась мне довольно милой, только очень беспокоилась.

— Я же сказал тебе, что они в пустыне. Эти люди что, думают, что в пустыне на каждом шагу расставлены телефонные будки? Они же сами из пустыни!

— Я так ей и сказала, что они в пустыне. И что там нет связи. Я пообещала, что ты передашь Шукри, чтобы он позвонил матери. Там что-то срочное.

Девочка взяла его за руку, похоже, она хотела идти дальше.

— Йорген, ты еще там? Ты как будто все время пропадаешь.

«Атта должен позвонить своей матери, — подумал он. — Атта должен вернуться домой».

— Да, я тут. Да, конечно, я все передам.

— Я купила книгу с фотографиями, про Калахари. И про пустыню Намиб. Господи, что люди там забыли, в этой пустоте? Чем там может заниматься Тирза целыми днями?

— Смотрит, — сказал Хофмейстер. — Она на нее смотрит. Для этого едут в пустыню, чтобы на нее смотреть.

Девочка настойчиво потянула его за руку. У нее заканчивалось терпение.

Теперь, превратившись в развалину, его супруга вдруг ощутила прилив материнских чувств. Фотоальбом про Намибию. Раньше у нее были другие занятия.

— Мне пора, — сказал Хофмейстер. — Завтра я еду в пустыню. Я позвоню тебе через пару дней, может, через неделю. Не волнуйся, если задержусь.

— Йорген, как теперь все будет дальше?

— Ты про что?

— Про нас.

— Мы об этом еще поговорим.

— Может, нам стоит попытаться. Друг с другом. У нас ведь нет другого выбора. Потому что мы состарились.

— Может быть.

— Я сказала домработнице, чтобы она больше не приходила. Я сама буду убирать дом. Мне все равно нечем больше заняться.

Он отключился. Девочка устала. Последний отрезок пути до отеля ему пришлось нести ее на руках. В маленьком номере отеля «Эбервайн» он задернул шторы. Он положил ребенка на кровать, а сам лег рядом. В Намибии было четыре часа дня.

Он проснулся чуть позже шести. Ребенок еще спал. Он осторожно встал с кровати и оделся. Взял свой портфель и шляпу и вышел из комнаты, стараясь не шуметь.

Уже спустились сумерки. Сначала он бесцельно бродил по Свакопмунду. У бюро путешествий остановился и стал разглядывать рекламу экскурсий в пустыню. На джипе или на самолете. Можно было выбрать поездку на любой вкус.

Он посмотрел на пустыню на постере. Вглядывался в людей на заднем плане, как будто среди них могла оказаться Тирза.

В большом супермаркете он купил для Каисы спортивные брюки и футболку. И четыре пары трусов. Он надеялся, что они подойдут по размеру.

В очереди в кассу он обратил внимание, что он тут единственный белый. Но это все меньше его беспокоило.

Вернувшись в отель «Эбервайн», он обнаружил Каису в слезах на постели. Она рыдала навзрыд, такая несчастная в горе подушек и простыней. Он взял ее на руки.

— Не бойся, — сказал он. — Я никуда не уйду. Я правда не уйду. Мне же некуда идти.

Он показал ей футболку, штаны и трусы.

— Тебе нужно переодеться в чистое, — сказал он. — Не то чтобы мне было с тобой противно, но это же гораздо приятнее — быть свежим и чистым.

Хофмейстер сел на единственный стул в комнате. Девочка перестала плакать.

— Сколько вас, таких, как ты? — спросил он, пока она примеряла новую одежду. — Сколько таких детей в этой стране?

Она сидела на кровати и смотрела на него.

— Вы общаетесь друг с другом? Дети, которые предлагают взрослым компанию за деньги?

Она продолжала смотреть на него.

Он развесил в ванной свою одежду и открыл кран с горячей водой в надежде, что пар разгладит измятые вещи.

В тот вечер они не пошли ужинать. Они валялись на кровати и смотрели телевизор. В десять часов Хофмейстер переодел девочку в ночную рубашку: летнее платье, которое купила для Тирзы его супруга.

Посреди ночи Хофмейстер проснулся. Ребенок разлегся поперек кровати и забросил ноги ему на живот. Он осторожно переложил ее и потом еще целый час не мог заснуть.

В половине седьмого они проснулись. Когда они пришли на завтрак, госпожа Эбервайн еще выкладывала еду на шведском столе.

— Вы так рано, — удивилась она. — Хотите чай? Или кофе?

— Кофе, пожалуйста, и какао для девочки.

Завтрак тут был намного скромнее завтрака в «Хайницбурге» или на ранчо Окапука, но им почему-то и не очень хотелось есть.

Когда Хофмейстер расплачивался, госпожа Эбервайн сказала:

— Красивая девочка. Ваша племянница. Очень красивая девочка.

Она выдала ему счет, который Хофмейстер дважды сложил пополам и убрал во внутренний карман.

Он уже хотел уйти, но госпожа Эбервайн вдруг добавила:

— Здесь так много детей без родителей.

Хофмейстер надел шляпу. Его чемодан был уже в багажнике «тойоты». Только портфель был, как обычно, зажат под мышкой.

Ему нужно было что-то сказать ей в ответ. Но что? Что можно сказать о детях без родителей?

— СПИД, — вздохнула госпожа Эбервайн. — Потому что они же совсем без тормозов. Эти черные.

Он очень серьезно посмотрел на женщину с морщинистым лицом. Он не знал, что она сейчас видит перед собой или, лучше сказать, что она сейчас думает о том, что видит.

— Будьте осторожны, — предупредила она. — Это только кажется, что они невинные дети. Они воруют все, что плохо лежит. Но что поделать, я их понимаю. Если бы у меня ничего не было, я бы тоже воровала. Это у них в крови. Вечно обвинять других в собственных бедах.

На стойке стояла ваза с леденцами. Хофмейстер взял один, развернул и сунул в рот. А потом, ни слова не говоря, развернулся и пошел к «тойоте». Девочка шла за ним.

— Мы поедем к Тирзе, — сказал он, когда они уселись в машину. — Мы поедем в пустыню. — Он развернул карту Намибии, которую ему дали в пункте проката. — Соссусфлей, — сказал он. — Вот куда они собирались. В дюны.

Он положил руки на руль. Он понятия не имел, как там все должно выглядеть. Дюны. Он спросил себя, куда он едет.

До Китовой бухты трасса была асфальтирована. А потом началась песчаная дорога. Сначала Хофмейстер не осмеливался ехать быстрее чем сорок, пятьдесят километров в час. Но постепенно набрал темп до восьмидесяти, а то и до девяноста.

К стуку камешков по днищу он быстро привык.

Радио больше не ловило. Телефон тоже потерял сеть. Ничего не осталось. Только он и Каиса.

Время от времени он поглядывал на нее. Она зажала ногами бутылку воды и, когда он просил, протягивала ему попить. Так он мог утолить жажду не останавливаясь.