Помутнение

* * *

Я помню полупустые предсессионные аудитории. Марины уже не было. Бабушки тоже. Я впервые в жизни столько времени была совершенно одна, я была похожа на щенка-дворняжку. Я ходила в университет в одной и той же одежде по две недели подряд. Я помню бесконечный гастрит на нервной почве и диету из невкусной еды. Я помню, как приехали родители, но только чтобы сообщить мне, что квартиру следует как можно скорее продать и купить две однокомнатные – мне и брату. Или продать и купить одну однокомнатную мне, пока я не выйду замуж, после чего она будет брата.

«Нет», – сказала я.

«Но…» – сказали они.

Я объяснила, что бабушка оставила завещание, где единственной наследницей была я. (В свое время я плакала и не хотела все это обсуждать, мне казалось это неправильным и бестактным, но бабушка усадила меня чуть ли не насильно и сказала, что ей очень важно, чтобы я ее выслушала, поняла и запомнила, где находятся документы и куда мне нужно будет с ними идти. В глубине души я понимала, зачем она это делает, но надеялась, что мне ни с кем не придется об этом говорить. Зря.)

У родителей стали такие лица, какие, наверное, бывали в общении с клиентами – «не прокатило». Слишком надавили. Не надо было давить.

«Может быть, он хотя бы поживет у тебя, когда придет время поступать?» – печально сказали они.

«Но как же его здоровье, – сказала я, – как же он сможет здесь жить?»

«Конечно, конечно, его здоровье, как же он сможет здесь жить», – эхом отозвались они и исчезли. Я не помню, чтобы мы говорили о бабушке, чтобы поехали вместе на кладбище или хотя бы помянули ее. Я не думаю, что они жадно ждали ее смерти, – скорее всего, они просто ее не заметили, а потом на короткий момент она показалась им удобной. Может быть, мои родители просто были практичными людьми. Меня давно перестало удивлять, что я ничего не понимаю в их поступках и ничего не знаю об их жизни.

Так я снова оказалась одна.