В одном лице

— О чем со мной хочет поговорить тренер Хойт? — предпринял я вторую попытку.

— Наверное, лучше тебе самому его спросить, Билли, — сказал неизменно добродушный Ракетка. — Ты же знаешь Херма, когда дело касается его борцов, он умеет держать рот на замке.

— А-а.

Кажется, это не самая удачная смена темы, подумал я.

В другом месте и в более поздние годы Заведение, предлагавшее «уход и заботу о пожилых», вероятно, носило бы название «Сосны» или (в Вермонте) «Клены». Но не забывайте, что оно было задумано и построено Гарри Маршаллом и Нильсом Боркманом; по иронии судьбы, ни один из них в нем не умер.

Кое-кто, однако, умер в Заведении в тот самый день, когда я пошел навестить Херма Хойта, на выходных после Дня благодарения. На парковке возле здания стояла каталка с завернутым в простыню телом, а рядом несла караул суровая пожилая медсестра.

— Вы не тот человек, которого я жду, — сказала она мне.

— Простите, — ответил я.

— Еще и снег вот-вот пойдет, — сказала пожилая медсестра. — И мне придется закатить его обратно внутрь.

Я попытался перевести тему с покойника к цели моего визита, но — Ферст-Систер был все же маленьким городком — сестра уже знала, к кому я пришел.

— Тренер вас ждет, — сказала она. Объяснив мне, как найти комнату Херма, она прибавила: — Вы не особенно похожи на борца.

Когда я сообщил ей, кто я такой, она сказала:

— О, я знала вашу тетю и мать — и деда, разумеется.

— Разумеется, — сказал я.

— Вы писатель, — добавила она, не сводя взгляда с кончика своей сигареты. Я понял, что она выкатила тело наружу, потому что ей захотелось курить.

В тот год мне исполнилось сорок два; я прикинул, что медсестра по меньшей мере ровесница тети Мюриэл — то есть ей около семидесяти. Я согласился, что я тот самый «писатель», но, прежде чем я вошел внутрь, она спросила:

— Вы учились в Фейворит-Ривер, да?

— Да, я выпустился в шестьдесят первом, — сказал я. Я видел, как она изучает меня; конечно, она слышала обо мне и мисс Фрост — все старожилы Ферст-Систер знали эту историю.

— Тогда его вы, наверное, знаете, — сказала старая медсестра; она провела рукой над телом, привязанным к каталке, но не коснулась его. — Как по мне, он ждет не только здесь! — сказала она, выдыхая здоровенный клуб сигаретного дыма. На ней была лыжная куртка и старая лыжная шапочка, но перчатки она не надела — они помешали бы ей курить. Начинался снегопад — с неба уже сыпались отдельные хлопья, но пока их было слишком мало, чтобы припорошить тело на каталке.

— Он ждет этого придурка из похоронного бюро и одновременно ждет в этом самом! — объявила медсестра.

— Вы имеете в виду чистилище? — спросил я.

— Да — кстати, что это такое? — спросила она меня. — Это ведь вы у нас писатель.

— Но я не верю ни в чистилище, ни во все прочее, — начал я.

— Я вас не прошу в него верить, — сказала она. — Я спрашиваю, что это такое.

— Переходное состояние после смерти, — начал отвечать я, но она прервала меня.

— Вроде как всемогущий Господь решает, послать этого типа в Подземный мир или Туда, Наверх — кажется, что-то в этом духе? — спросила меня медсестра.

— Вроде того, — сказал я. Я с трудом припоминал, для чего предназначалось чистилище — кажется, для какого-то искупительного очищения. Душа в этом вышеупомянутом переходном состоянии после смерти должна искупить что-то, вспомнил я, но вслух этого не сказал.

— Кто это? — спросил я медсестру; повторяя ее жест, я провел рукой над телом на каталке. Она поглядела на меня, прищурившись; быть может, виной тому был дым.

— Доктор Харлоу — помните такого? Вряд ли Всевышнему придется долго раздумывать насчет него! — сказала она.

Я просто улыбнулся в ответ и оставил ее на парковке дожидаться катафалка. Я не верил, что доктору Харлоу удастся искупить все грехи; я считал, что он уже в преисподней, где ему самое место. Я надеялся, что Там, Наверху не найдется места для доктора Харлоу, твердолобого борца с недомоганиями.

Херм Хойт рассказал мне, что после выхода на пенсию доктор Харлоу переехал во Флориду. Но когда он заболел — у него нашли рак простаты, и оказалось, что он, как часто бывает, дал метастазы в кости, — доктор Харлоу попросил перевести его обратно в Ферст-Систер. Он хотел провести свои последние дни в Заведении.

— Не могу понять почему, Билли, — сказал тренер Хойт. — Его тут никто никогда не любил.

(Доктор Харлоу умер в семьдесят девять; я не видел лысого совоеба с тех пор, как ему было пятьдесят с чем-то.)

Но Херм Хойт просил меня прийти не затем, чтобы поведать мне о судьбе доктора Харлоу.

— Я так понимаю, вы получили известие от мисс Фрост, — сказал я старому тренеру. — С ней все хорошо?

— Забавно, то же самое она спрашивала о тебе, — сказал Херм.

— Можете передать ей, что я в полном порядке, — поспешно сказал я.

— Я никогда не просил ее рассказать мне интимные подробности — на самом деле мне вообще не хотелось бы ничего знать об этих делах, Билли, — продолжил тренер. — Но она сказала, что кое-что ты должен знать, чтобы ты не волновался за нее.

— Скажите мисс Фрост, что я актив, — сказал я ему. — И я пользуюсь презервативами с шестьдесят восьмого года. Может быть, она будет поменьше обо мне волноваться, если узнает об этом, — прибавил я.

— Господи, Билли, я слишком стар, хватит с меня подробностей! Просто дай мне договорить, — сказал Херм. Ему был девяносто один год, он был почти ровесником дедушки Гарри, но у Херма была болезнь Паркинсона, и дядя Боб рассказал мне, что у тренера какие-то сложности с одним из лекарств; вроде бы Херм должен был принимать его для сердца, как понял Боб. (Именно из-за Паркинсона тренер Хойт перебрался в Заведение.)

— Билли, я даже не буду делать вид, будто что-то понимаю, но Ал хотел — прости, она хотела, — чтобы ты кое-что знал. Она не занимается настоящим сексом, — сказал Херм Хойт. — Ни с кем, Билли, — она просто в принципе им не занимается. Она пережила кучу неприятностей, чтобы стать женщиной, но она не занимается сексом, ни с мужчинами, ни с женщинами, понимаешь, вообще. Она делает какую-то греческую штуку — она сказала, что ты поймешь.

— Интеркрурально, — сказал я старому тренеру.

— Точно, так она это назвала! — вскричал Херм Хойт. — Это когда ты просто трешься своей штуковиной между бедер другого парня — просто трешься и все, правильно? — спросил меня старый тренер.

— Я уверен, что СПИДом так нельзя заразиться, — сказал я ему.

— Но она всегда так делала, Билли, — она хочет, чтобы ты это знал, — сказал Херм. — Она стала женщиной, но перейти черту она так и не смогла.

— Перейти черту, — повторил я. Двадцать три года я думал, что мисс Фрост защищала меня; ни разу мне не пришло в голову, что по каким-то причинам, может быть, даже бессознательно или против своей воли, она защищала себя.

— Никакого проникновения, только трение, — повторил тренер Хойт. — Ал сказал — извини, Билли, она сказала: «Дальше я зайти не могу, Херм. Это все, что я могу сделать, и все, что я буду делать. Мне просто нравится выглядеть подходяще для роли, но я не могу перейти черту». Она велела мне передать это тебе, Билли.

— Так она в безопасности, — сказал я. — С ней правда все в порядке, и все будет в порядке.

— Ей шестьдесят семь лет, Билли. Что ты хочешь сказать этим «в безопасности», что значит «будет в порядке»? Никто не будет в порядке вечно, Билли! Старение не безопасно! — воскликнул тренер Хойт. — Я просто говорю тебе, что СПИДа у нее нет. Она не хотела, чтобы ты волновался, что она заразится СПИДом, Билли.

— А-а.

— Билли, Ал Фрост — извини, для тебя мисс Фрост — никогда не делала ничего безопасного. Черт подери, — сказал старый тренер. — Может, она и выглядит как женщина — я знаю, что свои приемы она выучила как следует, — но она все еще мыслит как долбаный борец. Небезопасно выглядеть и вести себя как женщина, если все еще веришь, что можешь бороться, Билли, — совсем небезопасно.

Долбаные борцы! — подумал я. Все они такие же, как Херм: стоит тебе подумать, что наконец-то он сменил тему, как он снова возвращается к сраной борьбе: все они такие! Вот уж в этом смысле по Нью-Йоркскому спортивному клубу я не скучал, скажу я вам. Но мисс Фрост была не такой, как другие; она уже переболела борьбой — по крайней мере, у меня сложилось такое впечатление.

— Вы что хотите сказать? — спросил я старого тренера. — Что мисс Фрост подцепит какого-нибудь парня и решит с ним побороться? Что она затеет драку?

— Ты не думаешь, что некоторым парням трения может оказаться маловато? — сказал Херм. — Она не затеет драку сама — она вообще не затевает драк, Билли, — но я знаю Ала. Она не станет уклоняться от боя, если какой-нибудь полудурок, которому мало будет одного трения, полезет к ней сам.

Я не хотел об этом думать. Я все еще старался переварить информацию об интеркруральном сексе; я почувствовал облегчение, узнав, что у мисс Фрост нет СПИДа — и она не может им заразиться. На тот момент этого было более чем достаточно, чтобы занять мне голову.

Да, я задумался на мгновение, счастлива ли мисс Фрост. Разочарована ли она в себе из-за того, что не смогла перейти черту? «Мне нравится просто выглядеть подходяще для роли», — сказала мисс Фрост своему старому тренеру. Звучит театрально, не правда ли? (Может, она выразилась так, чтобы Херм немного расслабился.) Разве она не подразумевала, что межбедренный секс ее устраивает? Тут тоже было над чем подумать.

— Как твой нырок, Билли? — спросил тренер Хойт.

— А, ну я его отрабатывал, — сказал я ему. Невинная ложь, согласитесь. Херм Хойт выглядел совсем слабым; он весь дрожал. Может, дело было в Паркинсоне, а может, в одном из лекарств — если дядя Боб не ошибся, в том, что он принимал для сердца.

Мы обнялись на прощание; больше мне не довелось его увидеть. Херм Хойт умер в Заведении от сердечного приступа; об этом мне сообщил дядя Боб. «Тренера больше нет, Билли, — теперь ты со своими нырками сам по себе». (Это случится всего через несколько лет; Херм Хойт умер в девяносто пять, если мне не изменяет память.)

Когда я вышел наружу, пожилая медсестра все так же курила, а завернутое в простыню тело доктора Харлоу все так же лежало на каталке.

— Все еще ждем, — сказала она, увидев меня. Теперь снег уже немного присыпал тело. — Я решила не завозить его обратно, — сообщила мне медсестра. — Он не чувствует, что на него падает снег.

— Вот что я вам скажу, — ответил я медсестре. — Сейчас он точно такой же, каким был всегда, — мертвый как бревно.

Она глубоко затянулась, и клуб дыма поплыл над телом доктора Харлоу.

— Не буду спорить с вами насчет выражений, — сказала она мне. — Вы же у нас писатель.

Снежным декабрьским вечером вскоре после того Дня благодарения я стоял на Седьмой авеню в районе Вест-Виллидж, глядя на север. Я находился возле здания, ставшего конечной станцией для многих, — больницы Святого Винсента — и пытался заставить себя войти внутрь. Там, где Седьмая авеню упиралась в Центральный парк, — прямо на том далеком перекрестке — возвышался бастион мужчин в пиджаках и галстуках, Нью-Йоркский спортивный клуб, но он был слишком далеко к северу от меня, и отсюда его не было видно.