Дневники Зевса

и возвращенные сухожилия. Поражение Тифона

Однако Афина, видевшая все, снова кинулась в Египет, чтобы рассказать богам о случившемся. Они осыпали Афину упреками за то, что она подбила меня на эту злосчастную авантюру; Афина же стыдила их за то, что они ничуть не помогли мне. Гермес, выступив на своих длинных ибисовых ногах, положил конец перебранке.

— Главное сейчас — не пересчитывать наши ошибки, а по возможности исправлять. Мы в большой опасности. Дайте мне подумать.

Он поразмыслил, хитроумный Гермес, самый сообразительный, самый изобретательный из моих сыновей, потом позвал Аполлона.

— Давай-ка, братец ворон, спускайся со своего дерева, сбрасывай черные перья, возьми лиру, которую ты у меня выменял, и пойдем со мной!

— Куда? — спросил Аполлон.

— В Дельфы.

Аполлона пробрала дрожь.

— Ну же! — подбадривал Гермес. — Разве не в Дельфах ты когда-то убил Пифона и завладел оракулом Богини-матери? Ты не можешь оставаться в стороне, тебя это напрямую касается.

Они вернули себе прежние обличья, взяли свои божественные принадлежности и направились в Дельфы.

Хоть и уступая своему брату в размерах, Дельфина, новая хранительница, столь же мало успокаивала и радовала взор. Развалившись на земле у входа в прорицалище, липкая, с огромной плоской башкой, она мрачно уставилась мутным глазом на моих приближающихся сыновей.

— Чего нам от нее ждать? — шепнул Аполлон. — Неужели одной гнусной твари было мало, что праматери понадобилось породить двойняшек из пары яиц?

— Может, это наш шанс, — ответил Гермес. — Начинай петь.

Аполлон схватился за лук.

— Нет, спрячь лук и стрелы; я же сказал: возьми лиру и пой.

— Что? Петь для этой образины?

— Не думай о том, для кого поешь... Главное, пой! Пой, что она красива. Я тебе подыграю на флейте.

Тогда Аполлон начал импровизировать песнь, и мои два сына устроили для мерзкой рептилии настоящий концерт. Та вышла из оцепенения, склонила свою жуткую башку направо, потом налево, потянулась, развернулась, выпрямилась и вскоре стала раскачиваться, стараясь попасть в такт. Будучи самкой и змеей, Дельфина оказалась чувствительна к музыке.

Когда таким образом они прельстили Дельфину, Гермес завел с ней разговор. Ловко, слово за слово, он сумел внушить ей желание обзавестись инструментом, подобным тому, что она только что слышала.

— Ты смогла бы извлекать из него столь же прекрасные звуки, ведь это не мы звучим, а инструменты. Я сам смастерил лиру, которую держит этот молодой человек подле меня. Если хочешь, я могу сделать и другую, как раз по твоему росту. Она развлечет тебя в одиночестве.

— А что для этого надо? — спросила Дельфина.

— О, сущий пустяк. Смотри. — Гермес показал на струны. — Мне нужно всего-навсего несколько сухожилий. Если они у тебя найдутся, через час получишь инструмент.

Змея — искусительница, но и сама поддается искушению.

— А если у тебя, хранительницы оракула, найдутся по случаю сухожилия какого-нибудь бога и ты согласишься мне их дать, тогда твоя музыка будет такой возвышенной, какой мир еще не слыхивал. Все мироздание сбежится к этому святилищу. Как будет счастлива и горда Великая богиня-мать!

Дети, рожденные Геей от других отцов, помимо Урана, свирепы и ужасны, но, на наше счастье, довольно тупы. Дельфина ответила:

— Есть у меня тут сухожилия, которые мой брат велел сторожить. В конце концов, в моих руках они еще целее будут, чем в медвежьей шкуре.

Не успела Дельфина этого сказать, как проворный Гермес юркнул в пещеру, нашел мешок из шкуры, вспорол его и вытащил мои сухожилия. Потом схватил за руку своего брата Аполлона и взвился в воздух со всей быстротой своих крылатых сандалий.

Одним духом они долетели до горы Тауро. Гермес проник в пещеру, где томился я, жалкий, безутешный, неспособный ни на малейшее движение и убежденный в том, что останусь тут до скончания веков.

— Отец, отец! — воскликнул он. — Я принес тебе силу!

Гермес поспешно вдел сухожилия в мои конечности, поскольку он еще и ловкий хирург; и вот я, проломив стенки пещеры, вновь встал на ноги. Ах! Какой долгой показалась мне эта эра!

Я не стал терять время, наслаждаясь воздухом свободы, а помчался на Олимп и запряг свою колесницу. Тифон, лежавший поперек Аравийских пустынь, сушил свои раны на солнце и набирался сил; этот негодный сын Земли уже почитал себя этаким ленивым владыкой мира. Он не слышал моего приближения, а я из осторожности не стал подъезжать слишком близко и осыпал его градом огня с высоты моей колесницы. На сей раз неожиданность была на моей стороне. Тифону и в голову не могло прийти, что я сумею когда-нибудь выбраться из темницы. Он в ужасе бежал до самой Нисы, в сердце Азии.

Там, поставленные Судьбами, дожидались его три Мойры. Тифон попросил у них помощи. Они указали ему на волшебное древо.

— Его плоды содержат неодолимую силу, — сказали они.

Мойры не уточнили, что за природа у этой силы, и не добавили, что тот, кто сорвет их, обречен на неминуемое уничтожение. Тифон, сорвав плоды, воспользовался ими против меня, как метательными снарядами. Но я отбивал их назад с помощью молнии, и плоды наносили чудовищу неисцелимые раны.

Погоня возобновилась. По-прежнему рыча, ревя и извиваясь, Тифон вернулся во Фракию, где залил своей кровью склоны горы Гем, проутюжил Грецию, заодно опустошил Апулию, Кампанию и достиг Сицилии, где обычно находят свой конец великаны и чудовища.

Тогда я, показывая всему миру, что вполне вернул свои силы, поднял Этну и прихлопнул ею Тифона. Его серное дыхание чувствуется там до сих пор.

Возвращение на Олимп.