Третья дверь Шатровой

17. Дядя Сережа

Олег ожил и с утра скакал, как здоровый. Его ор: "где мои носки?!", заколебал всех, пока не выгребла из под дивана и не кинула в него. Хоть бы "спасибо" сказал, упырь.

На завтрак уплетали жареную картошку.

— С молоком было бы вкуснее, — кольнула вчерашних добытчиков еды.

Сказать им было не чего. Тоха молча положил передо мной пятьсот рублей и сказал, что сегодня моя очередь, с ним идти за продуктами.

— Шикуем, — прячу деньги в карман брюк.

Манипуляция мужским поголовьем выражалась в раздаче заданий: принести воды, помочь Нике с мытьем посуды. Во дворе стоял одинокий мангал, который предложила испробовать вечером, если добудем мясо. Главное — занять, чтобы не слонялись без дела… Чем больше заняты — тем меньше замышляют всякую фигню. Не слепая. Вижу, какими глазами смотрят на нас с Николь… и этот голод будет усиливаться. Физиология, мать ее! Для мужчины секс — это сброс давления. Похоть животная. В любовь я верить перестала. А когда в нее не веришь — она мстит, делая тебя циничной сукой. Легче, наверное, жить в иллюзиях… позволять эндорфину туманить мозг и наматывать сопли на кулак, при каждой ошибке.

— Слушай! Я соль забыла купить! — тормознула на половине пути, когда возвращались из магазина. — Ты иди, я быстро! — несусь скачками, пока Тоха рта не успел открыть.

Обернувшись, наблюдаю, что Краш идет дальше. Решив, что окраина должна быть на конце улицы в противоположной стороне, побежала туда.

— Какие люди?! — вылетая за угол, наскакиваю на компанию местных парней. — Это чернявая самая борзая.

— За то задница зачетная, — продолжил другой.

— Иди к нам, киса, — обступают, довольно скалясь.

Они смотрят насмешливо, настырно оглядывая с ног до головы. Я для них — забава. Зверушка, которую можно погонять от нечего делать. Зря! Если я и зверь, то сравнила бы себя с медоедом — мелким отморозком и злопамятной тварью.

Всадила зубы в первую же протянутую лапу.

— Ля, ты крыса! — держится за ладонь укушенный.

Сплевываю. Думая, что зубы почищу после этого. Фу! — передернуло.

— Шли бы вы, чудики, — предупреждаю.

Если мой шлюз прорвет и выйдет неадекватная сука… сама себя боюсь. Это приходит жутко и неожиданно. Нет, не страх за себя чувствую сейчас. Боюсь сорваться в пучину отчаянной жажды крушить, ломать, рвать. Когда не чувствуешь боли. Когда твой мозг — камикадзе.

Носом чувствую, что есть еще зритель. Потянуло дымом ментоловых сигарет.

— Разошлись, — слышу уверенный голос за спиной.

Местное хулиганье сразу сдулось в размерах, поглядывая назад. Вдох. Оборачиваюсь.

— Дядя Сережа! — кричу и раскинув руки, впечатываюсь в майора.

Ритка рассказала, что никакой это не дядя ее, а спецназовец и очень классный мужик. Черт! Он просто каменный и большой! Задираю голову. Волевой подбородок, квадратная челюсть с недельной щетиной и глаза цвета стали. Одной ручищей он обнял меня, другой смахнул пепел с сигареты.

— Заблудилась, кареглазая? Я во сколько сказал быть? — берет меня за руку, как ребенка и ведет прочь.

Обернувшись через плечо, цедит:

— Чтобы не видел рядом с ней! — звучит от человека, привыкшего отдавать приказы.

Пацанье тонко чувствует силу, с которой им не справиться. Этот медведь переломает одной левой.