Третья дверь Шатровой

22. За молоком

— Мы, с Никой обед готовить, вы — за молоком! — переглядываюсь с Беляевой, сдерживая взглядом, чтобы она не хихикала. — Через два дома бабулька коз держит. Молоко свежее и не дорогое.

Нахожу трех литровую банку и всучаю Мирону с Олегом. Тохе повезло. Мной пришибленный делает вид, что больной и слабым голосом просит, что-нибудь ему принести, поухаживать. Николь увязалась за парнями, шепнув, что она не может такое пропустить. Только за ребятами закрылась дверь, Тоха завел шарманку.

— У тебя руки холодные. Положи еще на лоб, — хнычет, симулянт.

— Не фигу привыкать! — фыркаю. — Совсем ручным станешь.

— Жестокая ты женщина, Татьяна, — в голубых глазах веселье.

— Была бы добренькой — стала шлюшкой, — парирую. — Пожалей вас, каждого…

— Зачем шаблоны, милая? — пытается притянуть к себе.

Эта улыбка ловеласа, уверенного в себе. От такой девчонки из трусов выпрыгивают.

Бью по рукам… А душа требует песни от Шнура с народным лексиконом, чтобы Краш уехал в далекие дали, откуда нет возврата. Не то, чтобы он совсем мне не нравился. Нет. Дело не в этом. У меня кайманы — тоже вызывают чувство восхищения. Зубастенькие, пучеглазые, с красивой кожей. Сумочку себе хочу из такой.

Тоха Краш — уникальный экземпляр, воспитанный тик-током. Сейчас, в незнакомой для него среде обитания, он пытается мутировать, подстраиваясь под обстановку. Ни на грамм не верю в его перевоспитание. Краш просто вынесет все полезное для себя. Будет использовать людей, его окружающих… Чтобы выкарабкаться. Выжить.

На лице Антона, видимое беспокойство. Он чувствует, что его обаяние на мне не работает. Делаю вид, что сильно занята. Схватив в углу веник, начинаю подметать пол, поднимая пыль столбом.

— Ты, у меня хозяйственная, — прижимает ладонь к лицу, стараясь не вдыхать.

Надолго Краша не хватает. Закашлявшись, вылетает на улицу. Вон какой шустрый, рванул, как здоровый не теряя ориентиры.

Налив воды в ведро, начинаю возить тряпкой по полу. Пячусь, выставив пятую точку к выходу.

— Моя любимая поза, — слышу Тохин голос, и его руки ложатся мне на задницу.

Чувство самосохранения ему чуждо? Паразит угадывает мой маневр и уворачивается от тряпки, с криком: "убивают!", снова выскакивает за дверь. "Шут гороховый!" — ворчу, домывая у порога.

Не успел пол высохнуть, как явилась троица, торжественно неся банку молока.

— Держи! — вручает мне, словно кубок "Дэвиса" Олег.

Николь прикусив губу, смотрит в потолок, но выдержки ее не хватает. Всхлипнув, и зажав рот рукой, забегает в нашу спальню и оттуда доносится хрюк, а затем — ржание, которое она пытается глушить подушкой. Парни топчутся, краснея и переглядываясь.

— Чего, это с ней? — стараюсь не любиться.

— А то, ты не знаешь? — шипит Мирон.

Пожимаю плечами. Ставлю банку на стол и крадусь к Нике.

— Рассказывай! — трясу истеричку, пытаясь оторвать от подушки.

На секунду блонди подняла красное лицо. Вроде хотела что-то сказать, но прыснув, снова завалилась ржать. М.даааа. Жаль я этого не видела.

Некоторое время спустя, мы пили чай и настороженно косились на молоко. Желающих его попробовать, пока не было. Особенно, после рассказа Ники, как Олег пытался подоить козла…