Номер с золотой визитки

Глава восьмая

— Ты красивая, — шепчу я, неотрывно глядя в её глаза, пока наши тела движутся синхронно и в унисон друг с другом в предрассветной дымке только-только занимающегося за окном утра.

Рождаясь, каждый из нас априори свободен, и потому, чуть ли не с самого первого совместно проведённого мгновения в одной кровати начав испытывать некие собственнические чувства, я, как мог, пытался заглушить их в себе. Ведь, как совершенно верно и справедливо заметила Кимберли, не имел ни единого права проявлять данные эмоции и что-либо ей приказывать.

Откровенно говоря, моё поведение было оскорбительным и недостойным, но, конечно, осознавая где-то глубоко в душе, какие цели преследует Кимберли и чего старается всеми силами добиться, я не хотел новых вопросов, которые бы неизбежно продолжили возникать. Не хотел, чтобы она не оставляла попыток достучаться до меня и делала всё возможное, чтобы докопаться до моей сути. Не хотел привязанности и сближения, которые со временем неизбежно бы привели Кимберли к разочарованию во мне. Я хотел лишь оттолкнуть её, чтобы она раз и навсегда отказалась от идеи моего спасения не от физических лишений, а от эмоционального одиночества. Но одновременно с этим чуть ли не лишился рассудка, когда, проснувшись однажды утром, не увидел Кимберли на другой половине кровати и вообще не обнаружил не единого следа её пребывания в квартире. Время словно растянулось в пространстве, пока в трубке звучали лишь бесконечные гудки, а когда они наконец сменились желанным голосом, я буквально рассвирепел от злости и понимания того, что далеко не всё в жизни можно подчинить правилам. Если человек не хочет что-то делать, то его не принудить и не заставить, и он останется верным задуманному и отправится не только в офис, но и в другой город, если это будет необходимо ради работы. Но я не собирался спускать откровенное неповиновение на тормозах и отклоняться от выбранного в отношении Кимберли курса поведения.

Жизнь более предсказуема и преподносит меньше сюрпризов, когда ты расписываешь каждый свой шаг и контролируешь ситуацию. Но, стоило мне оказаться почти изгнанным и столкнуться с нежеланием Кимберли мириться с зацикленным на безопасности и преимущественно не желающим вылезать из своеобразной раковины мной и дальше, внутри меня будто что-то перемкнуло или перезагрузилось, и случилось то, что случилось. Я перестал бороться с самим собой, признался себе в том, что пытался игнорировать на протяжении всех последних дней, и позволил дремавшему внутри желанию вырваться на поверхность. Стараясь избежать этого во что бы то ни стало, я всё-таки болезненно и прочно привязался, и лишь дополнительным подтверждением этой основательно засевшей в голове мысли служило то, насколько сильное и наполненное не иначе как паникой беспокойство охватило меня при одной только мысли об Кимберли, находящейся в опасности и, возможно, нуждающейся в незамедлительной экстренной помощи.

Я искренне испугался сразу дважды в течение одного дня. Но во второй раз это ощущалось гораздо больнее, словно в моём сердце провернули самый острый в мире нож, и в результате он проник в самые глубокие ткани, разорвав их и заставив меня истекать кровью изнутри. К тому моменту совершенно невинно мы провели бок о бок несколько ночей, а в единственной в квартире спальне появились и некоторые мои вещи. Но когда на моих глазах они стали стремительно исчезать в первом попавшемся мешке, я неожиданно растерялся, запнулся и затих. А надвигающаяся потеря человека, который единственный за всю мою жизнь всей душой заботился и переживал обо мне, почти раздавила меня. Я едва не лишился Кимберли, хотя она и не является моей собственностью, но в самый решающий момент она не только не оттолкнула меня, но и дала мне всё время мира, чтобы измениться и выйти за пределы собственной зоны комфорта. Вообще-то мне будет очень и очень трудно сделать, ведь, однажды законсервировав её границы более четырёх лет тому назад, я никогда их не покидал. Это было и, наверное, остаётся вопросом выживания, но в то же время я знаю, это однозначно мой последний шанс. И пусть при мысли о том, чтобы сказать, пожалуй, самое главное, то, что способно изменить всё и заставить её навсегда отвернуться, внутри меня всё переворачивается, я не намерен его упускать. Рано или поздно я скажу ей, и будь что будет. Но только не прямо сейчас.

— Спасибо, но это вряд ли, — откликается она в поцелуе, одновременно скользя ладонью по моей левой руке и уже традиционно касаясь моей тату, стремясь обнять меня сильнее и прижать покрепче. Я замираю внутри неё и немного отстраняюсь, только чтобы взглянуть в её пронзительно доверчивые глаза.

— Ты что такое говоришь? — я не уверен, что заслуживаю этой эмоции в них и особенно её саму, но никто не докажет мне, что я ошибаюсь. — Разве ты не чувствуешь, как желанна? Прямо в это мгновение? Ты красива, и не спорь.

— Но не сейчас. Не с синяками…

— И сейчас тоже, — качаю головой я, ведь знаю, о чём говорю. Уже не раз Кимберли представала передо мной с покрытым тональным средством, пудрой и румянами лицом, а сейчас ввиду выходного оно совершенно чисто и естественно. И пусть я действительно вижу то, о чём она говорит, как о вещах, омрачающих её внешний вид, она всё равно замечательна и прекрасна. Я вижу сильного человека, не испугавшегося возможной расправы, и это лишь многократно усиливает степень моей привязанности. — Совсем скоро они совсем сойдут, а ты… ты просто прими мои слова, и всё. Хорошо?

— Хорошо, — пусть и несколько неуверенно, но всё-таки отвечает она. Позволив ей слиться со мной гораздо плотнее и теснее, я разделяю с ней обоюдное удовольствие, одновременно захлёстывающее нас и пронзающее до самых кончиков пальцев на ногах. Это всего второй раз. Впервые всё произошло спонтанно и стихийно, и сегодняшнее утро тоже едва ли обдуманное и просчитанное, а за пределами многоквартирного жилого дома есть и другая жизнь с её работой и той деятельностью, в которую я сейчас вынужденно погружён. Но мне никогда и ни с кем не было так хорошо.

Я не менял девушек, как перчатки, и, быть может, двух отношений, ни одни из которых на самом деле не длились так уж долго, и недостаточно для того, чтобы делать выводы, я не чувствовал в них даже десятой доли того, что испытываю с Кимберли. Я был почти одинаково юн и в период первой влюблённости, случившейся в старших классах школы, впрочем, не успевшей вылиться во что-нибудь действительно стоящее и серьёзное, и в тот период, когда прежде, чем жизнь окончательно пошла под откос, стал мужчиной, по крайней мере, в физическом плане. Но и эти девушки были также молоды, и об истинных и долговечных чувствах не могло быть и речи, да и в любом случае всё это было так давно, что уже заросло пылью и паутиной. Кимберли первая за долгое время, но по какой-то причине я не боюсь облажаться. Страшно всё испортить мне, пожалуй, исключительно в плане эмоциональном и морально-этическом, а в остальном… В остальном же я чувствую себя так, будто мы подходим друг другу. Как две детали одного механизма. Как люди, которым вопреки всем различиям в положении и общественном статусе предначертано быть вместе. Я не настолько наивен, чтобы всерьёз верить в это, особенно учитывая то, как ужасно мало мы знакомы, и сколько всего она обо мне даже не подозревает, то количество скелетов, которым только предстоит вылезть на поверхность. Будь всё это неважно, я… я бы решил, что уже люблю её. Но это немыслимо и невозможно, за такой короткий срок нереально ощутить что-то великое, прочное, основательное и всепоглощающее, и этому я даже рад. Все, кто, так или иначе, были моими близкими, уже давным-давно покоятся под землёй, и их останки уже наверняка прилично истлели, если не сказать больше. Но Кимберли не должна оказаться там и пополнить этот скорбный список моих потерь. Я либо не допущу такого исхода событий, либо, проиграв, сознательно и добровольно отойду в вечность. Другого варианта нет. Если с этой невинной душой хоть что-то случится, после я просто не смогу жить.

— Ты где? Куда пропал?

Из моих мыслей меня выдёргивает голос Кимберли. Придя в себя, я отодвигаюсь от неё и сажусь на край кровати спиной к ней, потому что мне отчего-то нехорошо, словно по пищеводу поднимется тошнота. Всё это глубинные переживания и страх навредить так, что последствия уже будет не исправить. Всего один мой прокол, хотя бы одна попытка соскочить, и за ней снова придут, чтобы я больше не смел даже рыпаться. За ней придут и не вернут, и не велика ли в таком случае цена за отношения, в которых никто и никому совершенно ничем не обязан? Велика и даже очень. А это значит, что, если запахнет жареным, ей лучше быть как можно дальше от меня, чтобы даже самый умный, сообразительный, настойчивый и терпеливый следователь не нашёл ни одного свидетельства нашей связи. Быть может, прямо сейчас я и не готов её разорвать, но, если будет нужно, и возникнет реальная на то необходимость, я незамедлительно порву с Кимберли. Но пока я оборачиваюсь к ней, в то время как, завернувшись в простыню, она приникает ко мне со спины, и говорю:

— Я здесь. Только задумался.

— А о чём, не поделишься?

— Да ничего такого. Просто… просто мне хорошо с тобой.

Её увлечение мной может быть опасным и в конечном итоге принести один лишь вред. Но я хотел, чтобы она знала, и оказался не в силах промолчать.

— Мне этого ещё никогда прежде не говорили.

— Но ты же с кем-то наверняка встречалась.

— Это было ещё в университете. Наверное, он не считал действительно нужным шептать такие романтические глупости, а я не особо и хотела их слышать. Подозреваю, что в ту пору они бы меня лишь смутили, да и его, скорее всего, тоже. Некоторые люди просто не созданы для особенной нежности.

— Но ты создана. Думаю, он просто тебе не подходил и вообще был не тем, — отвечаю я, не понимая, как её только угораздило наткнуться на такого человека. На человека, который либо не замечал, как она очаровательна, мила и даже сексуальна со своими чарующими изгибами и округлостями во всех нужных местах, либо, вероятно, будучи не особо и умным, не видел смысла в комплиментах. И не просто наткнуться, да ещё и провести с ним как минимум несколько лет, отдав ему не только эти годы. Плевать, что она бы смутилась, и что ему тоже было бы неловко, он должен был ласкать её и посредством слов. Я бы точно делал это.

— Вероятно, насчёт последнего ты прав, — после некоторой заминки пожимает плечами Кимберли, как будто хотела произнести нечто совершенно другое. Но я удерживаю себя от расспросов. Не хочу быть напористым. Если ей захочется дополнить свой ответ, то она сможет сделать это в любой момент по собственному желанию. Так будет гораздо лучше и продемонстрирует, что я вполне способен проявлять уважение и такт, которых ещё совсем недавно будто бы был лишён. — В любом случае теперь это неважно. Мы уже давно разошлись и с тех пор ни разу не виделись и даже не созванивались. Та глава моей жизни однозначно закрыта. У каждого свой путь.

— И никаких сожалений?

— Абсолютно никаких. А что насчёт тебя?

— Что насчёт меня?