Номер с золотой визитки

* * *

— Эй, ты! Я не советую тебе этого делать. Убери руки от тревожной кнопки. Но только медленно, так, чтобы я видел. Да, вот так. А теперь подними их вверх и выходи из-за стола. Все выходите! И ничего не трогайте!

Громкий голос Трэвиса настолько внушителен и резок, что от него, кажется, дрожат не только мои барабанные перепонки, но и стены, пол и потолки вокруг. Можно не сомневаться, с ним лучше не шутить, не возникать и не оказывать сопротивления, и я болезненно рад, что все вокруг это понимают. И служащие небольшого по размеру занимаемого помещения банка, и немногочисленные посетители, оказавшиеся здесь в этот час. Никто не совершает опрометчивых поступков, и каждый достаточно напуган, чтобы даже не думать об этом, и это… это хорошо. Так лучше для них самих. Безотчётная отвага ни к чему. Иногда она переворачивает твою жизнь вверх ногами, чтобы лишь привнести в неё что-то прекрасное, но порой оборачивается против тебя, и я отлично знаю это на основании своих отношений с КИмберли. У нас всё двояко, неопределённо и неустойчиво. Но сейчас для подобных размышлений не время, и я возвращаюсь в реальность, где всё продумано до мелочей. Каждый шаг и каждое действие. Мы входим и выходим. Тихо и не привлекая внимания. Грабим банк, беря столько, сколько каждый сможет унести, и скрываемся на неприметном фургоне. По крайней мере, таков план. У каждого своя роль и своя задача. В фильмах всё зачастую начинается с предупредительного выстрела в воздух, но это уже создаёт шум, который может быть услышан, и тогда всё закончится, не успев начаться. Но мы вооружены лишь формально, и это плюс. Это моя заслуга, и я вроде как могу собой гордиться. Майкла Дейвиса это утверждение и звучащая в нём самоуверенность вряд ли бы вдохновила, но я считаю иначе. Нужна смелость, чтобы противостоять кому-либо, даже если вы являетесь не друзьями, но как минимум приятелями, и вас объединяет общее дело, вот только на самом деле Джеймс мне никто. Он это угроза, и единственный человек из всех находящихся вокруг меня, которого я могу причислить к числу близких, это Трэвис. Мой брат… Всё-таки мой брат, в данный момент времени приказывающий всем людям лечь на пол, смотреть исключительно вниз, а не по сторонам и не совершать лишних движений. Джеймс собирает у всех мобильные устройства, чтобы исключить любую вероятность звонка в полицию, а Райли находит и приводит в главное помещение управляющего отделением, и подталкивает его ко мне. Мужчину уже слегка лихорадит. Я вижу обручальное кольцо на соответствующем пальце его левой руки, что означает, что у него есть семья, и что все его мысли сейчас, вероятно, лишь о них, о жене и, возможно, малолетних детях, но ему не о чем переживать. И ни об их будущем без основного кормильца, ни о себе самом. Конечно, он не знает, что винтовки в наших руках совершенно бесполезны, и что их вполне можно было и вовсе с собой не брать. Но я-то в курсе и чувствую спокойствие, что ему не угрожает ничего, кроме моих слов, которые вообще не способны наносить физический вред.

— Мы здесь не для того, чтобы делать больно тебе или кому-либо ещё. Нам нужны лишь деньги, и только. Откроешь хранилище, я буду признателен, и в результате мы просто вскоре исчезнем, и ты нас больше не увидишь. Не откроешь, не беда. Я сделаю это сам, а итоговый результат будет тем же самым с той лишь разницей, что в этом случае нам придётся здесь ощутимо задержаться. Подашь мне инструменты, Райли, пожалуйста?

— Нет, стойте. Они вам не понадобятся. Я сам.

— Что ж, отлично. Спасибо тебе, Эван, — прочитав имя на бейдже, благодарю его я, пока, доставая ключи, он ведёт нас к нужной двери в глубине помещения.

Мы все следуем за ним. Все, кроме Райли, оставшегося с людьми. Наши шаги отдаются эхом в гулкой тишине, но всё напряжение, весь адреналин, весь накал ситуации, которые я ощущаю каждой клеточкой тела, каждой порой кожи и каждым волоском на ней, будто улетучиваются из Трэвиса с Джеймсом, как только после введения кода они оказываются среди сотен одинаковых банковских ячеек, и их взгляду в том числе предстают и уже словно ждавшие лишь их появления пачки денег на столе посреди хранилища. Уверен, что мысленным взором эти двое видят исключительно хрустящие зелёные купюры, скорое обогащение, даже если оно не продлится сильно долго или, что ещё хуже, и вовсе с ними не случится, вместо этого сразу приведя их на скамью заключённых. Но это наравне с не слишком умным Райли, бросившим вверенный ему пост, играет мне исключительно на руку. Когда за душой ничего нет, жажда лёгкой наживы может опьянить и свести с ума. Я и сам был таким, когда оставшиеся после родителей деньги слишком быстро закончились, дом из-за непогашенной ссуды отошёл банку, и продолжать учебу было решительно не на что, а закончить её и выбиться в люди очень и очень хотелось. Так я и ввязался в своё первое и единственное до этого момента ограбление банка. Оно не принесло ничего из того, на что я рассчитывал, ввязываясь в его осуществление. Я не только не нашёл, чем оплатить дальнейшее обучение, но и совершенно естественно отказался отчислен, как только всем вокруг стало известно о моей внеклассной деятельности. Ни одному уважающему себя учебному заведению не нужен такой позор. Я загремел за решётку на казавшиеся бесконечными два года. И лишился всего, что у меня ещё оставалось. Но больше подобной ошибки я не допущу. Мне есть ради кого продолжать придерживаться выбранного после отсидки курса. Мне есть к кому вернуться, как только я положу конец всему происходящему и присвоению того, что принадлежит кому угодно, но только не нам. И мне есть на кого положиться. Поэтому, пока чужие деньги, заработанные упорным трудом, продолжают складываться в сумки и мешки, я отправляю одно единственное сообщение, содержащее в себе заранее заготовленное слово и сохранённое в черновиках задолго до этой вылазки. А потом напоминаю о себе так, как этого вряд ли кто ожидает. Я использую облегчённую винтовку не для того, чтобы обманным путём снова угрожать ею кому-либо, а чтобы пробить стекло, прикрывающее кнопку пожарной сигнализации на ближайшей стене и тем самым привести её в действие. Она тут же срабатывает оглушительным рёвом, и поскольку Джеймс, Райли и Трэвис всё-таки не совсем идиоты, они тут же замирают на месте, прикрывая уши руками и теряя всяческую ориентацию в пространстве. Но это не длится так долго, как мне бы хотелось. По крайней мере, в том, что касается моего старшего брата.

— Что ты сделал? — Трэвис старается перекричать сигнал тревоги, на который совсем скоро съедутся все экстренные службы города.

— Я не могу дать им уйти с чужим имуществом, но и не дам причинить тебе вред. Я хочу, чтобы и ты обрёл то, что есть у меня. Любимое дело, любимую женщину. Нормальную жизнь, в конце концов.

— Ты не понимаешь… Меня убьют, — ещё сильнее повышает на меня голос Трэвис, и в свою очередь я ему тоже не уступаю.

— Я этого не допущу. Всё будет хорошо. Я обещаю. А деньги мы непременно заработаем и твой долг обязательно закроем. Я клянусь тебе, брат. Помощь скоро будет здесь.

— Какая ещё помощь, чёрт тебя побери?

В мгновение ока Трэвис оказывается максимально близко от меня и уже протягивает ко мне свои руки, чтобы добиться хоть каких-то ответов и, возможно, даже постараться исправить мною содеянное. Но сделанного не воротить и не повернуть вспять. Пожарную сигнализацию не отключить. Согласно своему принципу действия, её оросительные механизмы заливают всё вокруг водой, но даже сквозь эти потоки, льющиеся с потолка, я различаю истинную причину того, почему Трэвис внезапно отказался от идеи, вероятно, как следует встряхнуть меня и, за секунду разжав сжатые костяшки, своими ладонями оттолкнул моё поддавшееся тело в сторону. То место, где я прежде стоял, буквально прошили пули. Множественные, разрезавшие воздух с громким свистом и выпущенные сразу из двух пистолетов. Со стороны ячеек. Райли и Джеймсом одновременно. Предназначавшиеся, как предателю, мне. Но изрешетившие тело Трэвиса, лишившие его силы и заставившие комом рухнуть в мои подставленные объятия за мгновение до того, как те, кто забрал жизнь моего брата, также получили своё и оказались повержены. Сотрудниками полиции, среди которых находится и Майкл Дейвис. Я сделал то, о чём ещё совсем недавно рассуждал мой брат. Конечно, это не было всерьёз, и я не думал об этом до самого последнего момента, а когда всё-таки к этому пришёл, то далеко не сразу признался самому себе, чем именно руководствуюсь и кого действительно собираюсь сдавать. Я желал плохого вовсе не Трэвису, и я… О Боже, я люблю его, вопреки всему и независимо ни от чего, но кому теперь это нужно? Они должны были ворваться раньше, чтобы мы оба смогли уцелеть и выжить. Они не ворвалась. Они… Опоздали. Он мёртв. Мой брат. Мой родной брат. Это в его глазах. Смерть. Закончившаяся жизнь. Сползая на основательно залитый водой скользкий пол, я едва прикасаюсь к нему, не желая ощущать отсутствие пульса, цепляясь за глупую веру, пытаясь сохранить в себе хотя бы крупицу бессмысленной надежды, но знаю, его больше нет. Я видел погасшую искру жизни в единственном участке наших лиц, который не был спрятан под маской, вместе с капюшоном закрывающей всё остальное. В направленных на меня глазах, моргнувших в последний раз, прежде чем навсегда закрыться.

Мы входим и выходим. Тихо и не привлекая внимания. Грабим банк, беря столько, сколько каждый сможет унести, и скрываемся на неприметном фургоне. Таков был план. Но в любом плане рано или поздно обнаруживается прежде незаметный изъян. Сегодня им был я. Осознанно и обдуманно, но одновременно ничего не соображая и даже не ведая об истинных последствиях, что могут наступить. О разрушениях, что они оставят после себя. Неведомых глазу и скрытых от постороннего взора глубоко внутри, но катастрофических и не подлежащих восстановлению. Травмирующих и болезненных безо всякой надежды на полное исцеление. Чреватых ещё более частыми посещениями кладбища, разница между которыми в случае очередных годовщин будет составлять лишь несколько дней, не превышающих числа пальцев на одной руке.

Я хотел оставить нас всех безоружными, чтобы, когда придёт время, Трэвис гарантированно спасся и выжил, но оказался недостаточно убедителен. Не смог в полной степени обвести Джеймса вокруг пальца или не успел вызвать в нём ощущение, что мне можно доверять. Но это одно и то же. У меня больше нет семьи. Совсем нет. Я позволял ветвям ненависти опутывать душу, искореняя в ней любые намёки на иные чувства, которых было вполне предостаточно, и этим я убил Трэвиса. Его убил я. Кто-нибудь, пожалуйста… Пожалуйста, сделайте то же самое и со мной. Пожалуйста, заберите вместе с ним и меня. Ведь я, кажется, больше не хочу жить.