Номер с золотой визитки

Глава двенадцатая

— Ким, дочка? Милая, я так рад, что ты наконец позвонила…

— Мне жаль вас разочаровывать, мистер Дейвис, но это не Ким.

— Что с моей дочерью? Она в порядке?

— Да, с ней всё хорошо. Вам не нужно переживать, я не причиню ей вреда.

— Ты его уже причинил. Она даже не отвечает на наши телефонные звонки.

— Я не заставляю её их игнорировать. Это её решение. Я не имею к нему ни малейшего отношения.

— Очень даже имеешь. Не было бы тебя, она бы не забыла столь бездумно и опрометчиво своих собственных родителей. Ты ей всю голову заморочил, и…

— Можете не продолжать. Я и так отлично знаю, что вы хотите сказать. Я должен убраться из её жизни, ведь так?

— Да, абсолютно так, и вообще откуда у тебя её телефон? Если ты что-то сделал, я клянусь, я убью тебя.

— Я знаю, но я ничего не делал. Давайте считать, что я одолжил его, чтобы сказать вам нечто очень важное.

— И что же это?

— Я хочу сообщить о готовящемся преступлении.

— Это… это неожиданно.

— Ну ещё бы. В вашем же понимании из меня ничего хорошего уже не выйдет, хотя вы меня даже не знаете. Но не будем о прошлом, и вообще у меня мало времени. Мне продолжать?

— Говори.

— Это длинная история, и нам лучше встретиться. Завтра. Когда Ким отправится на работу.

— Хорошо. Я заеду.

— Обещаете?

— Да, Джейден, обещаю.

— Пожалуйста, не подведите. Я… я не знаю, что делать. И ещё, мистер Дейвис.

— Да?

— Ким вас не забывала. И никогда не забудет. Просто… просто всё сложно. Но станет проще, я обещаю.

— И ты приехал? — спрашиваю я, сидя на широком подоконнике окна, когда запись телефонного разговора заканчивается, хотя и так знаю ответ на свой вопрос. Он больше риторический, нежели действительно нуждающийся в пояснениях. Вся обстановка вокруг меня говорит лучше всяких слов, которые почти не нужны. Но в голове полная сумятица и неразбериха, в то время как мне хочется досконально всё понять и разложить по полочкам. Лишь, пожалуй, поэтому я и не перевариваю открывшиеся мне события исключительно молча.

— Да, приехал, — кивает мне мой отец, с которым, как и с матерью, я не разговаривала и уж тем более не встречалась где-то около двух недель, и теперь чувствую себя чуть ли не самой последней дрянью. Потому что я предпочла им Джейдена и выбрала его. После папа совершенно не был обязан ему помогать, но он переступил через себя ради меня, скорее всего, догадываясь, что я пришла бы и сама, если бы была в курсе всей истории, и в перспективе простых извинений здесь вряд ли будет достаточно.

— Но зачем записал разговор?

— У меня установлено звукозаписывающее устройство, и, уверяю, с ним это никак не связано. Оно сохраняет абсолютно каждую беседу без исключений.

— Когда это было? Когда он звонил?

— Вечером второго числа. А уже на утро третьего мы всё обговорили.

— Как только я отправилась на работу?

— Да. Я ждал на другой стороне улицы в полицейской машине и видел, как ты вышла из подъезда.

— Я всё проглядела. Я была слепа.

— Нет, Ким, милая, нет. Он просто не хотел тебя втягивать. Он думал о твоём будущем. О том, что оно должно быть безоблачным и светлым. Я так в нём ошибался. Считал, что он плохой человек, даже не желая рассмотреть вариант того, что с ним просто происходили тяжёлые вещи.

— Это случается и с лучшими из нас. Я имею в виду, ошибки.

— Тут ты, пожалуй, права. От них никто не застрахован. Но как, чёрт побери, ты могла быть такой безрассудной? — заметно повысив голос почти до крика, ни с того ни с сего эмоционально взрывается отец, словно граната, из которой выдернули чеку. Но, учитывая, сколько дней он проходил с неизвестными до того сведениями обо мне, это совсем не спонтанная реакция. Скорее всего, теперь он знает всё, что лично я вряд ли бы стала сообщать, особенно учитывая некоторую неактуальность имевших место событий, но что Джейден наверняка всё равно не смог утаить. Спустя лишь одно мгновение я оказываюсь полностью права. — Как могла не сказать, что на тебя напали? Я ведь твой отец. О чём ты только думала?

— Я не знаю. Скорее всего, ни о чём конкретном. Всё происходило словно со скоростью света, будто в ускоренной перемотке что ли. А это даже забавно…

— Что именно?

— Джейден сказал то же самое, что и ты. Что я сделала несколько безрассудное и глупое дело. Хотя и хорошее. Я тогда жутко разозлилась. Восприняла это, как оскорбление своих умственных способностей. А он имел в виду лишь то, что с моей стороны рисковать собой было крайне опрометчиво.

— Это, и правда, так, но я горжусь тобой, Кимберли. Горжусь тем, что смог воспитать в тебе желание по возможности помогать и заботиться о тех, кому тяжело, или кто попал в непростую жизненную ситуацию, и чувство справедливости. А об остальном мы с тобой ещё поговорим, но позже. Сейчас у тебя другие заботы.

— И что же было дальше?

— Он написал мне сообщение, как только они оказались в хранилище. Что произошло дальше, я затрудняюсь сказать, но очевидно, что Трэвиса буквально расстреляли. Около Джеймса и Райли мы нашли два пистолета, в то время как при них при всех, но особенно у этих двоих должны были быть лишь пустые винтовки. У Джейдена был план, направленный на достижение этой цели, но, скорее всего, что-то пошло не совсем так. Иными словами, они незаметно пронесли с собой другое и при этом заряженное оружие. Это всё исключительно мои предположения, но другого объяснения, пока Джейден его не подтвердит или не опровергнет, у меня просто нет.

Отец выглядит словно постаревшим за несколько часов и раздираемым пришедшим чувством вины, но он сделал всё, что мог. И Джейден тоже. Они оба сделали всё правильно. Но всего предусмотреть невозможно, ведь такова наша жизнь. Нереально контролировать абсолютно всё, и нужно быть готовым к тому, что в результате кто-то неизбежно пострадает. Это сложно и, как правило, невыполнимо. Я сама не желаю принимать и осознавать, как быстро конкретно взятый человек может кануть в небытие и перестать существовать. Но всё, что случилось, уже случилось. Трэвиса больше нет. Начиная с этим свыкаться, я совершенно не думаю о том, что едва его знала, и что наше недолгое знакомство было связано исключительно с угрозами и враждой. Это фактически забыто. Я испытываю исключительно горечь потери, скорбь и подлинную печаль, занозой пронзившую сердце. Мне не нужно копаться в себе, чтобы извлечь все эти чувства. Они лежат буквально на поверхности, а бороться с ними абсолютно бессмысленно. Но мне даже вполовину не так тяжело, как было Джейдену. Как ему снова станет, когда он придёт в себя и вновь столкнётся лицом к лицу с реальностью, в которой у него больше нет старшего брата. И теперь уже окончательно нет семьи. В такой ситуации думать о себе просто эгоистично.

— Что за сообщение?

— С одним лишь словом. «Сейчас».

В подтверждение сказанного папа протягивает мне свой сотовый телефон, на экране которого открыт один конкретный диалог, содержимое которого, и правда, заключено всего лишь в шести буквах. Это ужасающе и поразительно, как много они при этом могут значить. Как бесценно время, и как губительно даже малейшее промедление.

— Ты не виноват, пап. Слышишь? Не виноват.

— Я обещал помочь, но не справился, Ким.

— Не потому, что вдруг отказался и пустил ситуацию на самотёк. Просто так сложились обстоятельства.

— Спасибо, милая, и прости меня, что вышел тогда из себя. Что разозлился и сразу подумал дурное.

— Тебе не за что просить прощения. Это я должна извиняться. А ты… ты просто переживал. Теперь я понимаю, — я услышала его истинное и лишающее рассудка беспокойство родителя за своего ребёнка, сколько бы ему не было лет, и в записи разговора, которую он дал мне прослушать. Порывисто и импульсивно я обнимаю его, чтобы не успеть вдруг передумать и отказаться от этой затеи, с одним лишь вопросом, рвущимся изнутри. — Но как ты с этим справляешься? Как говоришь человеку, что того, кого он любил всю свою жизнь или хотя бы какую-то её часть, больше нет на свете? Как вообще можно решиться такое сказать?

— Каждый раз не похож на предыдущий, Ким, — отстраняясь, отвечает отец, и по его взгляду я понимаю, что в этом отношении ему нечему меня научить. Что и он сам так и не понял, как оставаться хладнокровным и максимально равнодушным, не проявляя личных эмоций и сохраняя дистанцию между собой и чужой бедой, несмотря на все годы, отданные службе, и на все те дни, когда ему случалось оказываться в подобной ситуации и приходить к чьей-либо двери с плохими новостями. — Универсального рецепта здесь нет. Но если придётся, то ты найдёшь нужные слова. Но в глубине души он всё знает. Даже если в первые мгновения ему покажется, что всё это было только сном, уже вскоре он вспомнит истину, и тогда главное, что от тебя потребуется, это просто быть рядом. Ты у меня сильная, и ты со всем справишься. А мне пора. Нужно всё уладить.

— У тебя ведь получится?

— Никто не обещал, что будет легко, но я оформлю всё, как нужно. Об этом можешь не переживать.

— Спасибо тебе, пап.

— До вечера, милая. Я люблю тебя.

— И я тебя.

Он целует меня в лоб, как в раннем детстве после прочтения сказки на ночь, а потом покидает больничную палату, и я остаюсь одна. Точнее, наедине с Джейденом, но он всё равно что отсутствует. Если бы не тело, лежащее на кровати пока что в расслабленном состоянии и тщательно укрытое мною одеялом со всех сторон, писк подключённых медицинских приборов, измеряющих показатели жизнедеятельности, и звук поставленной капельницы, незнакомый человек бы решил, что здесь, кроме меня, никого и нет. Разве я могла представить, что всё будет так? Не столько то, что в одночасье влюблюсь в человека, который, возможно, ещё долго будет состоять для меня преимущественно из белых пятен, сколько то, что у него на глазах убьют последнего родственника, остававшегося в живых после смерти их общих родителей? То, что в связи с звонком отца, чьи вызовы я поначалу сбрасывала, потому что ждала отображения совершенно другого имени, рядом буду лишь я? Та самая я, которая, быть может, и задаром не нужна? В конце концов, что с того, что я открыла свою душу и сказала, что люблю, да ещё и дважды? Он не отвечал мне взаимностью и ничего не обещал. Я не имею ни малейшего понятия, что дальше. Наиболее вероятно, что он меня не любит, в то время как я и жизни без него не представляю… Я словно задыхаюсь от одной лишь этой мысли. Он вряд ли почувствует, но я прикасаюсь к его левой руке и сжимаю соответствующую кисть, покоящуюся сбоку от тела хозяина на белоснежной ткани пододеяльника. Всё, чего мне до тошноты хочется, это забрать всю боль Джейдена себе. Физически он совершенно в порядке, и капельница в его руке, как лекарственный источник целительного сна, это чисто средство медикаментозного успокоения, которое при пробуждении хотя бы временно приглушит эмоции и сдержит их. Но мне всё равно немыслимо тяжело видеть его здесь. Даже во сне он выглядит подавленным, несчастным и травмированным морально. Так же сильно, как мне хочется посмотреть в его глаза, обнять и никогда не отпускать, не менее велико моё желание, чтобы он не просыпался как можно дольше. Но, увы, его веки слишком скоро и рано начинают подрагивать. Оседая в кресло рядом с кроватью, не уверенная, что ноги меня не предадут, я, как могу, пытаюсь настроиться на его волну и понять, что говорить, как взаимодействовать и как мне себя вести. Но знаю я только то, что он ни в коем случае не потерпит жалости, а в остальном в голове пустота. Всё это чушь, что я сильная и пойму, что от меня требуется. Я ничего не понимаю, и мне было бы лучше позвонить Тео, тому, кто знает Джейдена гораздо лучше моего, и выложить ему всё, как на духу, но теперь для этого уже поздно. Сейчас у него есть одна лишь я, а много меня или мало, покажет время.