Галинкина любовь [Я буду держать тебя за руку]

– Неисповедимыми, – пошутил он. Затем кивнул головой куда-то в сторону:

– Я ведь не один пришёл.

Тут только Вика разглядела, что рядом с Белецким стоит его дочь Даша. Ей стало стыдно за то, что она, ошалев от его появления, не замечала больше ничего и никого вокруг.

– А мы с Дашкой по твою душу, – весело сообщил Белецкий. Вика настороженно глядела на его взрослую дочь. Они были знакомы раньше… в той, прошлой жизни, когда Даша была строптивым пятнадцатилетним подростком. Ершистой, колючей хамкой. Конечно, внешне она изменилась – повзрослела. Но Вика понятия не имела, что девчонка в глубине души думает о ней, поэтому не расслаблялась и продолжала с подозрением глядеть на эту парочку непрошенных гостей.

– Так чем обязана?

– Видишь ли, Дашка планирует поступать к вам во ВГИК. К тому же, в мастерскую Михальченко, – Белецкий обезоруживающе улыбнулся. – Ты уж извини, но у меня среди ВГИКовцев больше никого нет, кроме тебя. Вот я и подумал, что ты можешь ей как-то помочь… Направить, подтолкнуть, так сказать, в нужном направлении.

– Но что я могу сделать? – растерялась Вика. – Я сейчас в запарке, дипломный спектакль играем, а ещё экзамены…

– Ничего особенного от тебя и не требуется. Просто поделись своим опытом. Как поступала, что сдавала… и так далее. Поговори с ней, только и всего. Удели ей полчаса своего драгоценного времени.

– Прямо сейчас? – нахмурилась Вика, но затем решительно тряхнула головой: уж лучше действительно прямо здесь и сейчас, чтобы не откладывать экзекуцию на потом. – А впрочем, пойдёмте… Я расскажу всё, что помню со вступительных экзаменов, ну и заодно устрою вам небольшую экскурсию по институту, если вам это интересно.

Тут Даша, до этого безмолвно прислушивающаяся к их диалогу, открыла наконец рот и произнесла:

– Нам это очень интересно! Спасибо.

– Тогда подождите меня здесь. Я только сниму грим и переоденусь, – сказала Вика.

– У нас двенадцать малых театральных площадок, которые называются творческими мастерскими, – рассказывала она, ведя их за собой вверх по лестнице с белыми перилами и стараясь обращаться больше к Даше, чем к её отцу. – Восемь кинозалов и один актовый зал, компьютерные классы, лаборатории, своя типография, библиотека и фильмотека… Актёрский факультет расположен здесь, на четвёртом этаже.

Даша шмыгнула носом, с благоговением взирая на эту святая святых.

– Трудно было поступить? – спросила она осторожно. Вика улыбнулась, вспоминая то сумасшедшее, бурное, яркое лето, когда вся её жизнь разделилась на «до» и «после».

– Меня во ВГИК вообще случайно занесло, – призналась она, – до этого я уже успела провалиться во всех остальных театральных вузах и твёрдо собиралась возвращаться обратно в Самару. И вот, в последний день предварительного прослушивания, мне позвонил друг и упросил приехать. Ну, а дальше… как-то закрутило в водовороте и само собой понесло… Наверное, судьба. Первым человеком, которого я здесь встретила, оказался Алексей Яковлевич, мой будущий Мастер. Мы с ним буквально в дверях столкнулись. Я тогда ещё не знала, что именно он набирает себе курс.

– Он вообще как… строго принимает? – спросила Даша, боязливо поёжившись. Странно, в помещении ВГИКа с неё – обычно такой самоуверенной и не лезущей за словом в карман – слетела вся напускная бравада, и вопросы она задавала робким, едва ли не заискивающим тоном.

– Ну… – Вика задумалась. – Михальченко придерживается великой чеховской формулы: в человеке должно быть всё прекрасно. И лицо, и одежда, и душа, и мысли. Причём под «лицом» тут подразумевается не классическая смазливенькая внешность. Красотки на актёрский факультет ежегодно ломятся целыми табунами, – она усмехнулась. – Главное – это некое обаяние, харизма, если хочешь. Надо, чтобы твоё лицо буквально светилось изнутри. А ещё Мастер всегда говорит, что главное – это чтобы не было пусто вот здесь, в сердце…

– Ну, ты у меня, Дашка, точно не пустышка, – обнадёживающе заверил Белецкий. – Прорвёшься!

Даша искоса взглянула на отца и вздохнула.

– Мне бы твою уверенность…

Они продолжили экскурсию.

– У нас есть также свой собственный костюмерный цех, – поведала Вика. – Там почти десять тысяч костюмов, это вам не хухры-мухры! В нём можно найти платье практически из любой эпохи: хоть восемнадцатого века, хоть послереволюционного периода, хоть наряд стиляги пятидесятых.

– Ничего себе! – восхитилась Даша. – А откуда вы их берёте? В смысле, у вас есть своё ателье?

– Конечно, есть, но чаще всего институт покупает ненужную одежду у театров. А иногда нам костюмы просто дарят… К примеру, после съёмок «Печали минувших дней», где твой папа, Дашенька, играл главную роль, от съёмочной группы ВГИКу перепала отличная коллекция нарядов первой половины девятнадцатого века.

– Ух ты! – оживился Белецкий. – И мой белый китель?!

– И он тоже, – кивнула Вика, смущённо пряча взгляд. Именно на съёмках того исторического фильма она и познакомилась с Александром. Стоило прикрыть глаза на секунду, и в памяти тут же явственно возникала картинка – Ялта, Ливадийский дворец, Турецкая беседка… И Белецкий, непередаваемо прекрасный в образе офицера царской армии, на коленях перед красавицей-актрисой, играющей юную княжну…

Стыдно было вспоминать об этом, но в первые месяцы после расставания с Белецким Вика иногда принималась невыносимо, до боли, скучать по нему. Тогда она приходила в костюмерный цех под какими-то надуманными глупыми предлогами и подолгу простаивала перед тем злосчастным офицерским кителем. Она трогала золотые пуговицы, гладила рукава и воротник-стойку, украдкой вдыхала запах материи… Ей казалось, что китель еле уловимо пахнет Александром, хотя этого, конечно, просто не могло быть – наверняка после съёмок вся одежда обрабатывалась в химчистке.

– В чём дело, Белка? – шутливо уличил её Белецкий: от него трудно было хоть что-то скрыть. – Неужели ты покраснела? Ну-ка, признавайся, о чём или о ком подумала?

Сердито взглянув на него, она поспешила сменить тему.

– Ещё во ВГИКе есть своя киностудия. Самая настоящая, как в серьёзном, большом кино. Пять съёмочных павильонов, осветительные приборы, рельсы для кинокамеры… Всё по-взрослому.

– А тебе уже приходилось тут сниматься? – восхищённо спросила Даша.

– Белке и в большом кино приходилось сниматься, не только в учебном, – напомнил Александр со смехом.

– Да, конечно… – отвечая на вопрос Даши и игнорируя реплику Белецкого (не замечать! не замечать его вовсе – вот спасение!), отозвалась Вика. – Буквально в прошлом месяце знакомый парень с третьего курса операторского факультета просил ему помочь. Требовалось снять для курсовой этюд на льющийся из окна дневной свет. А съёмки же в павильоне, свет нужно было так выставить, чтобы ни у кого и тени сомнения не возникло, что он естественный, а не искусственный. Вот я и изображала купчиху, сидя у «окна» и попивая чай из блюдца, – она засмеялась.

– Ты – купчиха? – Белецкий комично сморщил нос и фыркнул. – Более неподходящую кандидатуру на эту роль сложно себе представить. Маленькая, худенькая, хрупкая… Ну какая ты купчиха со своими сорока килограммами?

– Сорока четырьмя, – сухо поправила она. – Я растолстела в последние годы.

Она не стала уточнять, что причиной прибавки в весе стала сначала беременность, затем – кормление грудью. Белецкий, конечно, не мог не знать того, что у неё есть ребёнок, но не стоило вообще затрагивать эту опасную тему в его присутствии. От греха подальше…

К счастью, Александр и сам увёл разговор в сторону, начав рассуждать о том, что современная киношная норма – это пятнадцать минут хорошего материала за смену, тогда как во времена Тарковского за смену снимали только две минуты качественного материала, остальной же отправлялся в помойку. Сейчас, к сожалению, такой подход был бы непростительной роскошью.

– Ну, теперь ведь и фильмов больше снимается, чем раньше, правда, пап? – поинтересовалась Даша.

– Да не сказал бы… К примеру, СССР выдавал по полторы сотни фильмов в год, а в наше время снимают только около шестидесяти.

– Зато в Болливуде, я слышала, ежегодная норма – это тысяча новых фильмов, – развеселилась Вика. – Будущее за индийским кино, товарищи!

– Ну, спасибо за экскурсию, Белка, – сказал Белецкий, когда они втроём вышли из знаменитого здания номер три на улице Вильгельма Пика и в нерешительности остановились, прежде чем разойтись в разные стороны. – Ты нас с Дашкой очень выручила. Правда, Даш?

– Конечно! – горячо подтвердила дочь. – Вик, огромное тебе спасибище!

Стараясь смотреть только на неё и смущённо избегая взгляда Белецкого (она знала, как предсказуемо ёкает сердце от его улыбки, знакомой до мельчайшей чёрточки), Вика небрежно повела плечом:

– Рада стараться. Обращайся, если что.

– Могу я тебе позвонить? – внезапно спросил Александр, заметно волнуясь. Даша удивлённо посмотрела на отца.

– Это… уже по другому вопросу, – пояснил он.

– Зачем? – насторожилась Вика, моментально ощетинившись, как ёжик. – У нас с тобой нет и не может быть никаких общих вопросов.

– Думаю, ты ошибаешься, – мягко возразил он. – Но я не хотел бы об этом здесь…

У неё всё упало внутри.

– Что ты имеешь в виду? – выдавила она из себя.

– У тебя же телефон поменялся? – сказал Александр вместо ответа. – Оставь мне свой номер, я на днях позвоню. Ну, и с Дашкой заодно номерами обменяйтесь. На всякий случай. Вдруг вам понадобится что-то обсудить без меня?

Чувствуя, как подрагивают у неё губы от нехороших предчувствий, Вика послушно продиктовала ему и Даше номер своего телефона.

– Подвезти тебя? – радушно предложил Белецкий. – Мы на машине…

– Нет… спасибо… – торопливо отказалась Вика и, неловко развернувшись, поспешным шагом – чуть ли не бегом – ринулась по направлению к метро.

Когда она добралась до дома, силы практически её оставили. Моральная опустошённость наложилась на физическую усталость. Скинув с ног туфли, Вика поплелась в гостиную и машинально опустилась на диван, ничего не замечая вокруг себя.

«Чего хотел Белецкий? – размышляла она, чувствуя, что мозги буквально кипят от напряжения. – Зачем ему понадобилось мне звонить? Это как-то связано с Ваней, или он просто включает своего «героя-любовника» и хочет снова меня очаровать?»

Оба варианта были, безусловно, неприятны, но в первом случае Вику охватывал, помимо досады, ещё и панический страх. А что, если он знает о том, что Ванечка – его сын?..

В соседней комнате громко чихнула няня. Вика вздрогнула от этого звука – она и думать забыла о том, что в квартире может находиться кто-то ещё.

– Будалова! – радостно закричал Ванечка.

– Спасибо, мой дорогой, – откликнулась Наталья Ивановна степенно.

Вика понемножку приходила в себя и начинала соображать: ах да, нужно же отпустить няню домой, уже вечер, она тоже устала…

Но прежде, чем она успела хоть что-то предпринять, из ванной появился Данила. Увидев жену дома так рано, он удивился и обрадовался, как мальчишка.

– Ты сегодня быстро освободилась, – наклонившись и привычно поцеловав её в макушку, проговорил он довольным тоном. От него пахло свежестью после душа, и вообще – весь он был такой родной, такой любимый, что Викино горло сжало горестным спазмом: ей вдруг почудилось, что она может его потерять.