Дура...

Мне кажется, что всё происходит не со мной.

Я будто нахожусь внутри огромного калейдоскопа, где вращаются и перекатываются с места на место цветные стекляшки. Они беспрестанно поворачиваются разными гранями, составляя всё новые и новые узоры.

Наша встреча на студенческой вечеринке… Настойчивые ухаживания Джеральда... Его отъезд в Америку... Частые письма, регулярно прилетающие ко мне через океан, наполненные искренней любовью, согревающие, поддерживающие, дающие возможность забыться и освободиться от гнетущей тоски по Северусу… Его возвращение в Британию и предложение замужества… Мои недолгие колебания и, наконец, согласие…

Представление родственникам с обеих сторон в качестве жениха и невесты…

Официальная помолвка... Кутерьма свадебных хлопот…

Я знаю, что обманываю себя. Что не с Джеральдом я хотела бы стоять под украшенной белыми цветами свадебной аркой. Но если мне уже не суждено сделаться счастливой с тем, кому отдано сердце, так не лучше ли стать женой достойного человека, к которому, по крайней мере, я испытываю искренние дружеские чувства?

Джеральд крепок физически, по-мужски очень привлекателен и надёжен, наверняка будет хорошим отцом моим будущим детям.

Он неотразимо выглядит в большом килте и национальной рубашке, которую я, по старой традиции, подарила своему жениху на свадьбу. Через его левое плечо перекинут конец клетчатой ткани, прикреплённый к короткому жакету. Поверх моего нежно-кремового платья тартан клана Монтгомери. Знак того, что я отныне принадлежу роду Джеральда. Лента той же расцветки украшает мой скромный свадебный букет.

Сияющий от радости, взволнованный Джеральд наклоняется и прикрепляет к моему платью свой подарок — простую, но очень старую серебряную брошь в виде двух сердец, увенчанных короной. Это не только символ его любви ко мне, но и фамильный, передающийся из поколения в поколение оберег для будущих наследников, предназначенный для защиты их от сглаза и вредоносных чар. По традиции, которую чтят все старые шотландские семьи, этой брошью я должна буду скрепить пелёнки нашего с Джерри первенца, чтобы, по древнему поверью, его не подменили проказливые феи.

Для принесения брачных клятв мы, сговорившись заранее, берём произведения Элизабет Браунинг.

Джерри в восторге от моего предложения, которое кажется ему трогательным и очень поэтичным. Мой жених и не подозревает, что оно продиктовано холодным расчётом. Говорить заученными фразами проще, они позволят мне не сбиться, когда придётся обмануть его, наших родственников и всех гостей, прибывших на церемонию бракосочетания. И всё же я не хочу ранить чувства Джеральда явной фальшью.

Он берёт меня за руки и произносит свою клятву с интонацией, от которой на мои глаза почти наворачиваются слёзы раскаяния:

— Как я тебя люблю? Люблю без меры.

До глубины души, до всех её высот,

До запредельных чувственных красот,

До недр бытия, до идеальной сферы.

До нужд обыденных, до самых первых,

Как солнце и свеча, простых забот,

Люблю, как правду, — корень всех свобод,

И как молитву — сердце чистой веры.

Люблю всей страстью терпкою моих

Надежд несбывшихся, всей детской жаждой;

Люблю любовью всех моих святых,

Меня покинувших, и вздохом каждым.

А смерть придёт, я верю, и оттуда

Тебя любить ещё сильнее буду.

Я чувствую устремлённые на нас взгляды: радостные, подбадривающие, тёплые. Меня начинает бить дрожь. Как страшно мне в эту секунду! Потому что сейчас предстоит уверенно, не дрогнув ни единым мускулом, солгать Джеральду, всем этим людям, желающим нам счастья, и самой себе.

И в этот сложный момент я ощущаю ободряющее движение сильных, горячих пальцев жениха, словно он говорит: «Не бойся, я рядом, я всё пойму и поддержу тебя, что бы ни случилось».

Я смотрю в его глаза, стараясь обрести в них защиту: так ищет закрытую бухту корабль, спасающийся от надвигающегося шторма. Этой короткой передышки мне хватает, чтобы снова прийти в себя и начать декламировать. Мой голос, сначала слабый и неуверенный, крепнет с каждой произнесённой фразой:

— Уж если любишь, то люби лишь ради

Самой любви меня. Не только за

Улыбки свет, красивые глаза

И речи нежные, — за мысль во взгляде,

Что так близка тебе и очень кстати

Пришла ко мне, как в душный день гроза.

Изменчиво всё это, мой вздыхатель,

Изменчив ты и, — что вчера сказал,

Сегодня — ложь. И не люби, не надо,

Из жалости перед слезой моей -

Забудешь слезы, утешенью рада,

Что долго длясь, любовь убьёт скорей!

Люби меня одной любви лишь ради,

Люби всю жизнь, до окончанья дней.

Сердце сжимается от ощущения совершённой непоправимой ошибки.

Что же я делаю?! Неужели никто не видит, что со мной происходит? В моих словах нет правды, я совсем не люблю Джеральда! Он мне лишь друг… Разве я смогу сделать его счастливым?

Я обвожу беспомощным взглядом расположившихся на скамейках оживлённых людей, ожидая, что кто-нибудь из них непременно уличит меня во лжи и громко крикнет, что нужно немедленно всё остановить и прекратить этот затянувшийся, постыдный фарс.

Но гости словно ослепли все до единого. Они одобрительно шумят, хлопают в ладоши. Толстяк в первом ряду — кажется, дядя Джеральда по отцовской линии — от восторга топает ногами и бьёт себя по ляжкам.

Никем не прерванная церемония продолжается дальше. Звучат традиционные вопросы регистрирующего брак чиновника Министерства, и мы с Джерри даём согласие хранить супружескую верность в болезни и здравии, богатстве и бедности…

Мы говорим «да» друг другу и той неизвестной жизни, в которую скоро вступим.

Нас объявляют мужем и женой…

…Но по-настоящему мы становимся супругами лишь за час до полуночи. В освещённом ущербной луной круге, очерченном чередой изгрызенных временем и ветрами столпов древнего дольмена. В месте силы, где магия невидимыми родниками сочится из трещин векового камня.

Здесь это не называется свадьбой. Handfasting, соединение рук — добровольная жертва крови и плоти, обряд соединения двоих волшебников в единую семью, залог равноправного союза…

Мы выходим в круг босыми, зябко ступая по притихшей ночной земле, облачённые в простые некрашеные льняные рубашки — длинные, до пят. Такие в незапамятные времена носили лишь дети и новобрачные. Я распускаю волосы, украшенные теперь лишь простым венком полевых цветов.

Джеральд перехватывает густую шевелюру кожаным ремешком, у его виска болтается короткий шнурок с волчьим клыком — знаком принадлежности к великому роду охотников, воителей и чародеев.

Мы не преклоняем колен — здесь это не требуется. Не повторяем за доверенным свидетелем, моим дедом, каких-либо стандартных клятвенных формул. Стоя под вечной луной, в центре круга у алтарного камня, мы отвечаем только на один вопрос:

— Готовы ли вы, дети мои, сделать друг друга счастливыми?

— Готов! — выдыхает Джеральд звонко и искренне. И эхо его голоса долго гаснет, перебегая от одного холодного камня к другому по всему кругу стоунхэнджа.

— Готова! — тихим вздохом отвечаю я. И под щекочущим лоб жёсткими травинками венком назойливо и горячо пульсирует мысль: «Даже если твоё счастье будет не со мной».

Я буду уважать супруга. А доведётся принести от него детей — воспитаю их ответственно и честно. Но любить… Сердце у человека лишь одно, Джеральд!

Старик подаёт ему крохотный, не длиннее пальца, старинный нож, кованый вручную. Рукоятью служит отделанный серебряной инкрустацией белый рог. По серебряным нитям пробегает лунный луч. Когда-то давным-давно, веков десять назад, наверное, шотландский кузнец-друид взял кончик рога жертвенного козла, окончившего жизнь на этом алтарном камне. И сделал этот нож, чтобы с его помощью дочери клана, посвящённые в тайны магии, приносили себя в жертву другим волшебным домам Британии.

Джеральд срезает прядь своих волос. Накалывает руку, чтобы показалась капля крови. Протягивает нож мне, чтобы я сделала то же самое. И две руки, правая — Джеральда, левая — моя, в неверном свете лунного луча простираются над алтарным камнем.

Дед непослушными узловатыми пальцами распускает узел на моём поясе. Крепко связывает им наши руки, обвивая запястья.

— Живите в мире и согласии, дети мои, и пусть внуки внуков ваших поминают добрыми словами ваши дела, пусть кровь ваша питает их сердца, пусть вечно продолжается на земле род ваш и сила его…

Мы сливаемся в поцелуе. Горячие, мягкие губы мужа согревают мой неотзывчивый, пересохший рот.

Старик — без палочки и без чеканного латинского Инсендио — одним движением руки возжигает на камне оранжевую кисточку огня, и две пряди волос исчезают в ней, превращаясь в невесомый пепел.

По связывающему руки поясу течёт, постепенно нарастая, тугая волна тепла. Покалывает пальцы. Магия места силы откликнулась на старый обряд, признала молодых, ознаменовала наше единение. Ритуальный нож рассекает пояс. С лёгким потрескиванием рукотворный огонь пожирает упавшую на алтарь льняную ленточку.

«Так и жизнь, убегая с течением лет, лишь безжизненным пеплом слетает на землю».

Отныне наши руки связывает только невидимая магическая нить. Лишь она и наши безмолвные обеты будут определять прочность отношений, позволяя нам оставаться вместе ровно столько, сколько сможем — благодаря нашей собственной свободной воле. Тем и отличается брак, венчанный в церкви или записанный в метриках, укрытых в архивах всесильного Министерства, от брака, заключённого по законам магического естества.

Последний ритуальный момент — взяться за руки и вместе прыгнуть через подвешенную невербальным левитирующим заклятьем на уровне колен старую метлу. Символ пересечения границы меж прежней девичьей жизнью юной ведьмы и новой жизнью добропорядочной замужней чародейки. Смысл его прост: за мужем — хоть без метлы в небеса! Опираясь на крепкую медвежью лапу Джеральда, я шагаю через метловище. Ритуальное одеяние высоко задирается, обнажая матово светящееся в лунном свете колено. Мой дед качает головой: непорядок, с левой ноги прыгнула внучка, не в единый шаг с супругом!

* * *

07. 03.1983 Портри.

«Мы мстим нелюбимым за неуместность и ненужность их чувств. Отсутствие надежды делает нас тяжелобольными, и мы заражаем безысходностью тех, кто пытается нас отогреть».

— Это девочка, — шепчет Джерри мне прямо в ухо. Он стоит за спиной, и его вытянутые руки прижаты к моему животу. Даже удивительно, что сильные ладони, которыми впору гнуть подковы, могут быть такими деликатными и нежными.

— Откуда ты знаешь? — недоверчиво, с ноткой недовольства, спрашиваю я.

— Чувствую, — произносит он.

В следующий момент я ощущаю мягкое скользящее движение, как будто внутри меня выгнул спину ласковый котёнок. За ним следом толчок. Ребёнок в моей утробе отвечает отцу согласием! Неужели и правда — девочка?

— Можно, Мэри? Пожалуйста!

Джерри обходит меня и опускается на колени, прижавшись ухом к выпирающему из-под ночной сорочки животу. Он осторожно начинает поглаживать его ладонями, чутко прислушиваясь к малейшему движению внутри.