Измена. Убей меня

— Дурочка, не плачь, — стирает слёзы с щёк, целует нежно губы притянув за лицо.

— Ты меня обзываешь, — всхлипываю, из-за слёз не вижу его лица.

Зато чётко определяю исходящую от него нежность.

— Какие мы ранимые, — смеётся, — я любя.

Может я больше его не люблю... Проносится страшная мысль в голове. Обнимаю крепко-крепко, сжимая руки вокруг него до дрожи. Что-то ощутимое ускользает от меня, оставляя тень. Оно рядом, вот тут, между нами, только рассмотреть или понять не могу.

Медленно, со стонами, выплываю из сна. Тело не слушается, выгибаюсь на встречу требовательным, жадным пальцам. Губы попадают в сладкий плен. Он помогает освободиться от, так мешающей, одежды, прокладывая дорожку жарких поцелуев по животу. Вздрагиваю при каждом касании. Глаза не открываю, нет ни сил, ни желания. Кожа к коже, пробивает разрядом, метнувшись через каждую клеточку, отзывается сладким стоном в душе. Не различаю, где он, где я, не чувствую тела, не чувствую себя, только его. Запах свежести с горчинкой, тяжёлое, шумное дыхание, особенный вкус кожи. Сознание быстрее и быстрее ускользает от меня...

Словно невесомость вокруг, руки, ноги занемели, дрожь по расслабленным мышцам, не только моя. Осколок страсти не успевший растаять, впивается изнутри, заставляет застонать и выгнуть спину, целует губы, не отвечаю. В нём теряю себя. Тревога первой озаряет разум, липкая, неприятная, окутывает цепкой паутиной, оплетает мысли. Я под ним, остро ощущаю вес, тяжесть затрудняет дыхание, воздух пахнет им, или кажется. Открываю глаза, лёгкие поцелуи по скулам, щекам, губам. Чувствительность медленно возвращается, его кожа влажная, обхватывает ладонями лицо, стирает пальцами выступившие слёзы, целует много, много. Ожившими руками обнимаю, ладони скользят по мокрой спине, очерчивая родные, любимые контуры тела. Не могу надышаться, насмотреться, мало, ничтожно мало... От счастья и омерзения выступает новая порция солёной влаги. Привкус горечи на языке возвращает к исходной.

Крепко обнявшись вдыхаем запах друг друга, не помню, как уснула, помню только пробуждение.

— Ты меня разбудил, — жалуюсь, тишина тяготит, принуждает думать.

— Побоялся станет традицией просыпаться без сладкого, решил действовать.

— Какая... — начинаю соображать о чём говорит. Вчерашнее утро.

— Блондинка... — прикусывает кожу на шее.

Вздрагиваю, а внутри полыхнуло иным жаром, вина тому не укус. Снова назвал блондинкой! Заруцкий искренне уверен, я недалёкого ума и многое догоняю медленно. Думает моя рассеянность даёт право использовать завуалированное оскарбление. Задевает, раздражает, но я молча из раза в раз глотаю обиду.

— Плохо спится с блондинкой, замени на брюнетку, — пытаюсь выровнять дыхание.

— Блондинка мне больше нравится, — откидываясь на спину.

Кажется он меня полюбил, только, когда я решилась уйти от него, словно почувствовал, что внутри приняла решение. Или понял, что любит меня. А как же моя уверенность в его чувствах, которую упоминала неоднократно? Сама придумала, как говорит Сонька. Уверена любит, но не боялся потерять. Запуталась совсем, пытаюсь избавиться от навязчивых рассуждений.

— В душ пригласишь?

Смотрит на меня, кончиками пальцев поглаживая скулы, хочется отбросить руку, не решаюсь. Теперь Заруцкий другой, в каждом жесте столько внимания, неторопливой нежности. Тяжесть в солнечном сплетении нарастает.

— Сейчас провожу, — встаю с постели, поспешно одеваю халат.

— Дина.

Оборачиваюсь, лежит на животе поперёк кровати, гипнотизирует меня, прохожусь глазами по обнажённому телу, останавливаюсь на сонных глазах.

— Один не хочу, — снова этот капризный тон, как вчера утром.

Растерянно моргаю, ищу способ мягче отказать. Заруцкий пошло улыбается и бабах... Воспоминания огромной волной накрывают. Не знаю, что сейчас написано на моём лице, но он слетает с кровати и обнимает, прижимая к себе.

— Дин, что с тобой? Тебе плохо? — искреннее волнение слышу.

Прогоняю яркие картинки душа в странном доме на пустыре. Это расплата за мою ошибку. Ошибки... Если так будет продолжаться, сойду с ума! Гладит по волосам, успокаивает. Любопытно, какие причины он себе выдумал?

— Дин, скажи хоть что-нибудь. Да что с тобой?!

Как он мог после других возвращаться ко мне?! Как?! Это же тяжело, ужасно. Нутро восстаёт и протестует. Мотаю головой из стороны в сторону. Хватает за лицо.

— Дина! Посмотри на меня! Что случилось?!

Слёзы одна за другой сбегают по щекам, смотрю в его лицо, в его глаза, такие любимые и родные и мне ещё тяжелее и больнее. Я не смогу! Мне кажется я погрязла в болоте, я вся в грязи и никогда не отмоюсь от этой черноты. Никогда.

Он крепко-крепко прижимает к себе, слышу, как бьётся его сердце, быстро-быстро. Постепенно успокаиваюсь и перестаю плакать.

Объясняю, как пройти в ванную, только бы избавить себя от его присутствия на какое-то время. Заруцкий оборачивается простынёй и выходит. Чёрт! Я и забыла совсем, живу не одна, и есть ещё моя сестра, а он по дому голышом! Боже! Что теперь будет...

Вылетаю из комнаты вслед за ним, наталкиваюсь с размаху на Соньку, которая выбегает из двери напротив. От удара она отлетает и приземляется на мягкое место. В халате, растрёпанные волосы, заспанное лицо. Я наверное сейчас один в один копия.

— Куда несёшься?! — рычит мне.

— Никуда, — дыхание сбилось, нервно оборачиваюсь на лестницу.

Сонька перехватив мой взгляд вскакивает с пола и спешит к ступенькам, я за ней.

— Дин, иди доспи и оденься по приличнее... — отпихивает меня сестра, сбегая вниз.

— Себя то видела! Халат завяжи! — спешу за ней, а перед глазами голый Заруцкий.

Сбегаем, толкаясь по лестнице и застаем картину. У двери в ванную, друг напротив друга двое практически голых парней в немом шоке. Федя выходит, лишь полотенце на бёдрах, Заруцкий на входе, обёрнутый простыней, край которой волочится, словно мантия, следом по полу.

— Это что за хрень! — орёт Сонька в голос, обернувшись ко мне.

— Завяжи халат! — не отстаю и я.

Мужчины обернулись на вопли. Чувствую как лицо заливает краской.

Она завязывает халат и снова орёт:

— Какого хрена ты притащила его в наш дом?! — тычет в Заруцкого пальцем.

Кто её воспитывал? Хочется стукнуть по лбу себе ладошкой с досады.

— Рот закрой, малолетка! — огрызаюсь в ответ разозлившись, больше нечего сказать и нечего предъявить.

Заруцкий протягивает руку первым.

— Константин.

— Фёдор, — отвечает ухажёр сестры на рукопожатие.

Парни понимающе друг другу улыбаются, смотря на нас.

От звука имени Заруцкого встрепенулась. Ни вслух, ни про себя, я не произношу. Как и сейчас не повторяю, словно чужое имя. Не знаю почему, но язык не поворачивается. Это отдельный разговор, некогда сейчас разбирать.

Федя пропускает Заруцкого в ванную, сам смущенно останавливается перед нами, загораживающими путь наверх.

— Что уставилась?! Отойди! — пихает меня Сонька обеими руками, довольно грубо.

— Доброе утро, — кидает смущённо Федя, протискиваясь мимо меня боком и быстро поднимается по лестнице.

Провожаю его взглядом. Сонька ощутимо ударяет по плечу.

— Хватит пялиться сказала!

— Да закрой ты рот уже!

— Какого хрена он делает в нашем доме?! — тычет пальцем в дверь ванной.

Глаза метают молнии, а голос от злости неузнаваем, рычит зверем, а не говорит.

— Твоё какое дело?! Не доросла ещё, чтобы указывать мне, что делать, — лит поведение сестры, он же слышит. Какой стыд, прямо при нём, хотя бы дождалась бы пока уедет. — Не ори вообще!

Сонька не успевает ответить, тороплюсь перебить:

— Иди лучше, одень своего парня, а то вообще попутала. Мало того водит парней, так ещё они голышом разгуливают по дому. Ты здесь не одна!

— Кто бы говорил! — перекривилось лицо сестры от злобы.

Спешит вверх по лестнице, убивая взглядом.

Как только исчезает из моей видимости, бегу к шкафу за чистым полотенцем. Достаю самое большое и не решаюсь постучать в дверь. Стою как идиотка под дверью, слушаю шум воды. Подскакиваю, когда наступает тишина. И пока не передумала, стучу.

— Полотенце принесла... — голос дрогнул стыдливо.

Как теперь в глаза смотреть, такое представление закатили. Он сразу же открывает.

— Дверь не закрыта, — пошло ухмыляется. — Надеялся присоединишься.

Только об этом и думала, стыдно за вопли Соньки, а он всё о своём. Протягиваю причину прихода, не зная куда деть глаза. Хватает меня за руку и затаскивает внутрь, захлопнув дверь. Халат тут же намокает от его мокрого тела.

— Поможешь? — целует губы, впиваясь как голодный.

— Не надо... — уворачиваюсь.

— Дин, что с тобой? — серьёзно смотрит на меня, оставив попытки целовать, из рук не выпускает.

— Ничего, — виновато опускаю глаза. — Там сестра.

— И что? Думаю ей сейчас не до тебя.

— Не могу так.

Вздыхает, забирает из моих рук полотенце и начинает вытираться.

— А кто на кого там пялился? — спрашивает, как бы между прочим.

— Ни на кого я не пялилась, — смотрю в страхе, краснею. Идиотка!

Замечаю как прячет улыбку. А мне вот не до шуток!