Это пройдет?

22

Дора как в воду глядела.

Пара дней пролетели стремительно. Я со скрипом училась, перечистила все столовое серебро, отвезла вещи в химчистку и, наконец, загнала Дору на прием к врачу. Моя маленькая победа.

Последнее время я стала больше читать. Вечерами мы с Доротеей Аркадьевной смотрим документальные фильмы. Она перестала презирать большой телевизор в гостиной, и мы теперь пользуемся благами цивилизации.

Я часто думаю об отце. И, как ни странно, скучаю. Может, сказалось время и отсутствие общения.

Все было как обычно, кроме того, что я с нетерпением ждала своей смены. Теперь меня не пугала невыносимая жара на кухне, потому что я буду работать вместе с Гришей. Я готова бежать за ним хоть к черту в пекло. Мысль, что я буду видеть его на протяжении всей смены, вызывала невыразимый восторг.

Ничего не предвещало беды.

На работу я бежала, теряя тапки. Даже Кирино перекошенное лицо не способно испортить мне настроение.

В баре царило несвойственное оживление. Смех, цветы, алкоголь перед началом смены. Я не успела сопоставить факты, как меня оглушило новостью.

Я помню только, как Анины губы произнесли предложение, которое я поняла не сразу: «Гриша сделал Ксюше предложение».

Теперь я точно знаю, что значит выражение «прошиб ледяной пот».

Я четко вижу себя со стороны. Стою истуканом посреди веселья: жалкая, разбитая, оглушенная. Стоит мне поверить в чудо, как оно тут же испаряется из моих ладоней.

Пытаюсь сфокусировать взгляд на Ане. Прочищаю горло:

— Что прости?

— Вер, ты чего, — она осторожно трясет меня за плечо, — я тебе в который раз говорю, Гриша предложение сделал. Надо тебя в чат добавить. Кира нас всех пораньше для поздравления организовала. Кстати, с тебя пятьсот рублей на цветы и торт.

Киваю, не глядя на нее. В зал заходит сияющая Ксюша. По ее счастливому лицу я бы и так все поняла. Лавандовое платье ей очень идет. Она освежила цвет волос и накрасилась ярче обычного.

Так больно мне было в пятом классе, когда меня доставили в больницу с острым приступом аппендицита. Если бы не окружающие меня люди, то я бы также корчилась от боли, как в тот день на больничной кушетке.

Судорожно соображаю сбежать или остаться, но не успеваю принять решение: в зале появляется Гриша.

Он тут же находит меня взглядом. Гриша совсем не похож на себя. Исчезла живая мимика и привычная улыбчивость. Его лицо сейчас не выражает ничего. Челюсть плотно сжата. В праздничной суматохе этого никто не замечает кроме меня. Играет музыка, люди болтают и смеются. Девочки, в лучших традициях американских романтических комедий, рассматривают Ксюшино кольцо.

Резко разворачиваюсь и иду в раздевалку. Бросаю сумку на банкетку и закатываю глаза, чтобы не зареветь. Дышу. Делаю глубокий вдох и выдох. Но это не помогает. Я просто пытаюсь засунуть свою боль обратно и накрыть крышкой. Отчаяние нужно прожить, дать ему выход, чтобы обрести покой.

Я даже не могу сейчас позвонить Викусе. Что я ей скажу? Что целовалась с Гришей? Она не поймет меня. Плюхаюсь рядом с сумкой и достаю телефон. Кручу его в руках.

Без стука открывается дверь и в раздевалку заходит Гриша. Он закрывает за собой дверь и прислоняется к ней. Устало трет лицо. Он избегает моего взгляда, а я, наоборот, смотрю в упор.

— Это женская раздевалка. Выйди, пожалуйста. — мой голос вот-вот сорвется.

Какое-то время играем в молчанку, пока он не сосредотачивает на мне взгляд.

— Я не знаю, что сказать. — в глазах искреннее сожаление и померкшая зелень.

Скажи, что ты тупой или безответственный. А лучше скажи, что мне привиделся весь этот балаган. Что не было шумных поздравлений и шуток про предстоящую свадьбу, похопываний по плечу и радостных визгов девочек. И что я не видела торжества в Ксюшиных глазах.

— А я не хочу ничего слышать. Займусь поиском работы и сразу свалю, как найду что-то стоящее. — и следом злобно выплевываю, — Совет да любовь.

Поворачиваюсь к нему спиной и демонстративно начинаю доставать сменную одежду.

— Она нашла кольцо, которое я купил еще в ноябре.

Агрессивно завязываю волосы и расшнуровываю ботинки, игнорируя его. Гриша продолжает:

— И что я, по-твоему, должен был ей сказать? Мы пять лет вместе. Знаешь сколько всего прожито за все это время. Невозможно просто взять и отказаться от этого, даже ради красивой девчонки. Я запутался. — заканчивает невпопад.

Я так и продолжаю возиться с ботинками, потому что, если подниму голову – он увидит, что я плачу. По-детски крупные слезы падают на пол, оставляя малюсенькие лужицы.

Гриша подходит и садится передо мной на корточки:

— Не плачь, — тянет за плечо, заставляя выпрямиться и мучительно-нежно вытирает слезы. — Я не хотел, чтобы ты все так узнала. Мне жаль, что все так вышло.

Им всем жаль: моей маме, Грише, любовнице отца. Как я чудовищно устала.

— Скажи что-нибудь. — он смотрит на меня как побитый пес.

Я не хочу спрашивать, любит ли он Ксюшу, потому что боюсь услышать ответ. Мы едва знакомы. Вообще не знаем друг друга. Это пыль против пяти лет отношений.

— Считайте, что ничего не было, Григорий Александрович. — бью его по руке и некрасиво шмыгаю носом. — Сначала я Вас поцеловала, затем Вы – меня. Мы квиты. Теперь я хочу переодеться.

Выражение его глаз меняется.

Он мог бы пойти в атаку и сказать, что я первая полезла к нему со своими чувствами, но не стал. Сейчас я не способна оценить его честность и способность признавать собственное несовершенство.

В груди арктический холод.

Он поднимается и уходит. Я утыкаюсь лицом в сложенные руки. Словно в насмешку, до меня то и дело долетают взрывы хохота из зала.

Я умываюсь, прикладываю к векам ледяные пальцы и долго машу ладонями себе в лицо, чтобы приобрести приличный вид. На кухню нет смысла краситься: все потечет.

Потихоньку все занимают рабочие места. Зал наполняется гостями. Ксюша с Кирой снова исчезают. Хоть в чем-то мне сегодня повезло. Я бы не выдержала созерцать ее сияющую физиономию весь вечер.

Гришин помощник – Юра, долговязый парень с татуировкой на шее, показывает мне все, что нужно делать: мыть овощи, наполнять вовремя контейнеры, собирать простые в исполнении салаты, следить за чистотой полотенец. Все просто и скучно.

Весь вечер больше путаюсь под ногами, чем помогаю. Постоянно ловлю на себе Гришин взгляд. Внутри образовалась пустота, спровоцированная разочарованием. Нормальное для меня чувство вот уже пару месяцев.

Наверное, я производила совсем плохое впечатление, потому что уже в девять Гриша меня отпустил домой. Он подошел сзади, когда я складывала полотенца и тихо сказал:

— Иди, кошка, выспись как следует. — и осторожно коснулся талии.

«Да пошел ты», – подумала про себя, хотя очень хотелось сказать вслух. Молча оставив, все лежать, я пошла переодеваться. Потом вышла в зал.

— Текилы налей, пожалуйста. — я положила деньги на стойку.

За баром симпатичный парень в очках. Не знаю его имени.

— Не надо. — он ставит передо мной рюмку. — Плохой день?

Хорошо, что сегодня работает не Паша. Очередную тупую историю я бы сейчас не осилила.

— Типа того. — опрокидываю рюмку. — Спасибо. Хорошей смены.

Он кивает в ответ и возвращается к полировке бокалов. Я почти не пью, поэтому один шот дарит мне расслабление и изгоняет из груди холод.

Выхожу на улицу. Сейчас куплю бутылку вина и буду смотреть с Дорой какую-нибудь документалку. Жизнь не кончилась. Я это переживу. Правда, на хорошее вино денег у меня не хватит. Я и на среднее то по качеству не наскребу. Это печалит.

Телефон загорается в темноте проспекта. Входящее от Макса:

«Маслова, ты же помнишь, что я настойчивый. Погнали в клуб?»

Наверное, мое сообщение с извинением и благодарностью за подарок вернули Максу веру в себя.

Хотя, почему бы и нет? На душе погано, и я чувствую потребность еще в одном шоте.

Макса мне сам Бог послал.