Это пройдет?

7

Поднимаюсь по лестнице. Дверь в квартиру Александровых уже открыта. Тётя Лера ждёт меня на пороге. Она слишком тактична, чтобы задавать лишние вопросы, поэтому старательно делает вид, что ничего особенного не произошло. Как будто это норма – заваливаться к людям на ночь глядя. В глубине души я до сих пор стыжусь, что отец их отчитывал.

— Верунчик, не поверишь, я сегодня пирожков с вишней напекла, как чувствовала, что ты придёшь. Вася чай заварил с листиками смородины и малины. Пахнет умопомрачительно, с дачи привезли. Сами собирали. Все свое. — щебечет она, пока я снимаю ботинки.

Вика уже забрала мою сумку.

— Звала Олюшку на чай, но она теперь в офис устроилась. Времени совсем мало стало. — тётя Лера печально вздыхает.

— Привет, будущим адвокатам, которые с моим начальником судится будут, за то что он порядочным людям копейки платит. — нарочито весело басит из кухни дядя Вася.

— Добрый вечер, дядя Вася.

— Мамуль, мы у меня чай выпьем, поболтаем немного и спать. У Веры завтра зачёт.

— Идите, конечно. — тётя Лера помогает мне снять пальто и обнимает. — Совсем худышка. Чтобы двойную порцию съела.

— Обязательно.

Сразу иду в душ и про себя думаю, что когда со всем разберусь, то обязательно поблагодарю тётю Леру с дядей Васей. Выясню у Вики, чем их можно будет порадовать.

Небольшая ванная, совмещенная с туалетом, блестит. На батарее сушится чёрная мужская футболка. Полотенце пахнет кондиционером для белья.

Стоя под теплым душем, я ощущаю тоску и усталость. Я – самозванец, занявший место в этом уютном раю.

Я завтра подумаю о том, стесняю ли я Александровых. Что мне делать с учёбой, за которую платит отец, и стоит ли говорить маме о тупике, в который зашла наша семья.

Развешиваю коврик для ног на батарее, протираю зеркало, специальной тряпочкой и оставляю маленькое окно приоткрытым на проветривание.

Александровы смотрят какое-то вечернее ток‐шоу. Зал освещен голубым экраном телевизора, как в детстве. Я обожала субботние вечера. Родители были дома. Мы ели чебуреки, заботливо переданные бабушкой Таей, и смотрели какой-нибудь концерт по телевизору. А ещё у нас был кот по кличке Суслик. Папа принёс его с улицы, спрятав под курткой, потому что на улице был мороз под сорок. Папа ведь не плохой человек, он любит меня. Я знаю, но не чувствую. Чувствовать и знать – разные вещи.

— Доброй ночи. — выжимаю улыбку, проходя по коридору мимо зала.

— Спокойной, Верусь. Я вам там ещё одно одеяло приготовила, если замёрзнете.

— Спасибо, тётя Лера.

— Добрых снов. — улыбается дядя Вася, и я искренне улыбаюсь в ответ.

Викуся уже сидит на расправленном диване с тарелкой пирожков. На комоде рядом с кроватью стоят две дымящиеся кружки.

Я могла бы лечь на Олину кровать, но Вика разложила для нас диван. Как так случается, что чужой человек становится тебе самым родным?

— В прошлой жизни мы были сёстрами, Александрова. — я ложусь рядом с ней и складываю руки под щеку. — Делили одну комнату на двоих и мечтали вместе переехать в Москву, как истинные провинциалки. — чувствую новый прилив усталости. Нет сил двигаться.

Вика ложиться рядом и зеркально подкладывает руки под щеку.

— Значит, в прошлой жизни я была очень счастливой.

Рассматриваю ее веснушки, карие глаза и родинку над верхней губой, как у Натальи Орейро. Душевная близость в этот момент завораживает меня.

Из соседней комнаты доносится тихое бормотание телевизора.

— Отец тебя выгнал? — тихо спрашивает Вика.

— Нет, я ушла. Отстаиваю независимость и все такое. — хмыкнув добавляю. — Без карты. Так что я теперь из богатенькой пустышки превращаюсь в трудягу и вливаюсь в рабочие массы.

— Не болтай ерунду. — Вика поднимается, откусывает пирожок и задумчиво жует. — Что делать будешь?

— Не знаю. Налички у меня мало, но зато есть работа. Правда не знаю оплатят ли мне испытательный срок. Я как-то не задавались этим вопросом. — переворачивать на спину и смотрю в потолок.

— Ну ты же юрист, поройся в законах. — протягивает мне кружку с чаем. — Не переживай, ты можешь оставаться у нас сколько хочешь.

Вопросительно смотрю на Вику.

— Когда ты переживаешь, у тебя морщинка между бровей появляется, вот здесь. — указывает пальцем себе на лоб. — и ты чаще прикрываешь глаза. Мои против не будут, ты же знаешь.

— Спасибо большое. Правда. — делаю глоток чая. — Постараюсь что-нибудь придумать. Может комната попадётся.

— Может недорогую однушку найдём. Будем вместе снимать?

— На какие шиши, Александрова?

— Работу найду. С английским не пропаду.

— Не рано на первом курсе? Тебе надо автоматы зарабатывать.

— А тебе с подносами носиться не рано?

— У меня другое. Мне повышенная стипендия не нужна была. Юриспруденцию я всем сердцем ненавижу, ты это каждый день слушаешь. — тоже беру пирожок. Воздушное тесто, кисловатая начинка – божественно. Тете Лере нужно открывать свою кондитерскую.

— Прорвёмся, где наша не пропадала. Ксюхин парень вроде нормальный шеф, не жадный. Поговори с ним, попроси аванс.

Вика думает, что я устроилась в бар после нашего похода туда, чтобы стать самостоятельной и не зависеть от отца.

— Ни дня не проработав?

— Объясни ситуацию. Он в свое время тоже независимость отстаивал, Ксюха рассказывала.

— Объяснить ему, что я – бунтующий подросток?

— Разберёшься, Маслова, не маленькая.

Вика засыпает около одиннадцати. Я ворочаюсь без сна. Собираюсь с духом и, наконец, беру телефон в руки. Три пропущенных от отца. А следом сообщение: «Когда надоест прятаться у подруги, и ты прибежишь домой – поговорим. За свои поступки нужно отвечать.»

Ни вопроса как я добралась, ни извинения за грубые слова.

Почему сейчас в темноте, находясь со своей душой лицом к лицу, я испытываю чувство вины? Я ведь все сделала правильно.

Я не виновата, что не соответствую ожиданиям. И я имею право отстаивать то, что мне дорого. Но почему-то глубоко внутри, я всегда сомневаюсь и не верю, что достойна любви.

Завтра утром позвоню Грише и поговорю с ним. Сердце ускоряется при мысли, что завтра я услышу его голос.