Перекрёсток

Глава 18

— Секретарь нашла его в кабинете, — тихо докладывает Герман Сергеевич, один из заместителей отца, — забеспокоилась, что Альберт Евгеньевич долго не отвечает ей, решила заглянуть и увидела, что он без сознания. Надо сказать, девушка молодец. Не запаниковала, сразу вызывала скорую, а потом…

Герман Сергеевич замолкает на полуслове, потому что к нам выходит врач.

— Артур Альбертович? Пожалуйста, проходите.

Надеваю шапочку, маску и халат, дезинфицирую руки и следую за врачом в палату интенсивной терапии. Путь занимает каких-то пару минут, но за это время моё воспалённое воображение рисует жуткие картины. Как бы самого тут сердечный приступ не хватил.

К моему удивлению и облегчению отец пребывает в сознании. Выглядит, по правде говоря, не слишком хорошо. У изголовья его кровати попискивает монитор, который контролирует пульс, давление и другие непонятные мне показатели. Из носа торчат какие-то трубки, в руке капельница… Не слишком приятное зрелище, особенно для сына.

Но врач уверяет, что кризис миновал. Перевожу оценивающий взгляд на отца, отмечаю его нахмуренные брови, недовольно поджатые губы. Беру стул на колёсиках, присаживаюсь возле его кровати.

— Ну как ты? — интересуюсь нарочито бодрым голос. — Герман Сергеевич сказал, у тебя был сердечный приступ. Я думал…

Замолкаю, стараясь правильно подобрать слова. Но отец меня опережает, усмехнувшись в своей излюбленной саркастичной манере.

— Не дождётесь. И вообще, мне некогда тут прохлаждаться! Мне срочно нужно вернуться к делам. Артур, ты привезёшь мне сегодня ноутбук, чтобы…

— Исключено, — раздаётся твёрдый голос врача, — Альберт Евгеньевич, вам же уже сказали — полный покой. Тем более, пока вы находитесь в палате интенсивной терапии. Ни о каких ноутбуках, мобильных телефонах и прочих средствах связи даже речи идти не может! Тоже мне, удумали… — ворчит недовольно.

— И сколько мне тут ещё находиться? — отец хмурится ещё сильнее.

— Три дня минимум. Если динамика будет положительной, переведём вас в отделение кардиологии, а потом приступим к амбулаторному лечению.

— Сколько? — отца интересует конкретный вопрос. Период, на который он выпадет из деловой жизни, из бизнеса.

— Сейчас сложно сказать, — врач, как и всякий медработник, осторожничает в прогнозах, — но рассчитывайте на два месяца, не меньше.

— Два месяца! Как вы себе это представляете?! Вы хоть понимаете, что это значит?!

Отец взбешён ответом врача, и это видно не только по его суровому взгляду. Покосившись в сторону монитора, я замечаю, что показатели давления начинают ползти вверх.

— Всё, пап, прекрати, — решаю вмешаться, — сейчас самое главное это твоё здоровье. А делами компании займусь я.

Он вдруг меняется в лице, смотрит на меня с какой-то грустью. И в этот момент мы понимаем друг друга без слов.

Отец ведь практически с нуля основал компанию. Для него она — всё равно, что второй ребёнок. А порой даже кажется, что компанию отец любит сильнее. Хотя, так оно и есть.

А я с самого детства впитывал в себя идеологию «бизнес превыше всего». И всегда знал, что рано или поздно мне придётся встать у руля.

Но отец со своим детищем расставаться не собирался. Да, он доверял мне крупные проекты, вроде текущей стройки элитного жилого комплекса. Оценивал мою работу, рассуждал, готов ли я занять его место. Однако, не спешил передавать мне бразды правления.

Но сейчас выбора у него нет.

— Пап, всё будет в порядке. Ты знаешь, я справлюсь.

Произношу эту фразу твёрдо и решительно. Так, чтобы отец мне поверил.

И это срабатывает. Морщины на его лбу разглаживаются, а на губах появляется лёгкая, едва заметная улыбка.

— Конечно, Артур. Я даже не сомневаюсь в этом.

***

Выйдя из больницы, с наслаждением впускаю в лёгкие свежий морозный воздух, оборачиваюсь назад. Современное, новое здание, передовое оборудование, лучшие врачи и… ужасная, гнетущая атмосфера. Или мне это просто кажется?

Ладно, потом порассуждаю на тему своего отношения к больницам — в конце концов, кто их любит?

Сейчас есть дела поважнее. По словам Германа в компании пока не в курсе насчёт болезни отца, но ещё немного и поползут ненужные слухи. Мне точно ни к чему.

— Срочно всех членов совета директоров в конференц-зал, — бросаю секретарше, быстрым шагом выходя из лифта Внимательно смотрю на часы и добавляю, — всех, кто есть на месте. И руководителей отделов.

Секретарь слегка испуганно кивает и тут же хватается за телефон. Я эту девушку знаю, она не из робкого десятка. Но, видимо, в моём голосе присутствуют какие-то нехорошие нотки, раз она так резво кинулась исполнять моё поручение.

Через двадцать минут все в сборе. В конференц-зале нервно и шумно, подчинённые отца переговариваются между собой, бросают в мою сторону косые взгляды.

А я гадаю, кто же из них будет переживать за здоровье отца, а кто — за свои денежки.

— Не буду от вас скрывать, друзья и коллеги, Альберт Евгеньевич в больнице. — не без гордости отмечаю, что мой голос звучит твёрдо и беспристрастно. — Состояние стабильное, но около двух месяцев он будет отсутствовать.

На некоторое время в комнате виснет пауза. Холодная, гнетущая, напряженная. Разбавленная лишь тихими перешёптываниями.

— Но как же мы теперь… — бормочет руководитель юридического отдела. Худощавый мужчина в брючном костюме мышиного цвета выглядит настолько потерянным, что, кажется, он уже готов поставить на компании крест.

Интересно, и много их таких?

— Во-первых, у Альберта Евгеньевича есть заместители, — продолжаю невозмутимо, — и я уверен, что каждый блестяще справится со своими обязанностями. А пока он будет проходить лечение, компанией буду управлять я. Не беспокойтесь, все доверенности у меня на руках. Так что, коллеги, работаем в штатном режиме.

И снова шепотки. Удивлённые и недоверчивые.

— Есть вопросы? — припечатываю напоследок.

Хотелось бы, чтобы их не было. Да куда там.

— Нам нужны гарантии, что компания удержит лидирующие позиции на рынке, — недовольным голосом тянет платиновая блондинка, поджимая свои ярко-красные губы. Эта леди — начальник рекламного отдела и самая настоящая хищница. Съест и не подавится.

— Сейчас очень непростой период, — тянет она недовольным голос, — мы ведь не можем работать…

— Если вы не можете работать, Марина Сергеевна, — перебиваю её весьма бесцеремонно, — то приносите заявление по собственному, и я с радостью его подпишу. На это у меня тоже есть полномочия.

Марина буквально давится своей незаконченной фразой. Буравит меня хмурым взглядом, но молчит. Замолкают и остальные.

Привыкли они считать меня тенью отца. Что ж, придётся отвыкать.

В компании засиживаюсь допоздна. Подумываю даже переночевать в офисе, но не стоит откладывать разговор с Ангелиной. Сегодня же расскажу ей всю правду, потому что если она каким-то образом узнает её первой… Даже думать о этом не хочу.

Чёрт, как же всё не вовремя! Как там говорят? Неприятности, словно салфетки — тянешь одну, а вытаскиваешь десять? Ничего, прорвёмся. Займусь компанией, приведу дела в порядок, а Брагина пока по ложному следу пущу. Всё равно никуда он не денется.

Ближе к ночи позвонил Воронов.

— Ну и заморочил ты мне мозги, Артур Альбертович, — недовольно ворчит он в трубку, — ты же ведь с этим Брагиным работал около пяти лет назад! Пошутить так решил надо мной?

— Извини. Сам только недавно понял, что к чему. Всё-таки пять лет — не малый срок.

— Слушай, ну ты бы мог позвонить, чтоб я времени даром не терял! — продолжает злиться приятель.

— Недавно это несколько часов назад, Сань… Замотался, прости. Ладно, лучше скажи мне вот что… ты выяснил, как я могу Брагина к ногтю прижать?

— Да проще простого. Брагин метит в мэры города, а губернатор — институтский приятель твоего отца. Думаю, он не откажет Альберту Евгеньевичу в маленькой просьбе.

Да-а, если бы всё так просто было!

— Отец в больнице.

— Что-то серьёзное? — беспокойство в голосе Воронова звучит вполне искренне.

— Да, проблемы с сердцем, — отвечаю правду, но в подробности не вдаюсь, — сам понимаешь, не хочу его дергать. Начнёт ведь вопросы задавать вопросы, нервничать, а ему сейчас покой необходим. Сань… — задумываюсь ненадолго, — а ты сможешь как-нибудь свести меня с этим губернатором?

— Не уверен, — после недолгой паузы отвечает Воронов, — но попробую что-нибудь придумать.

— Попробуй, Сань, попробуй. Ты же знаешь, в долгу не останусь.

Завершив разговор с Вороновым еду домой, наконец.

На часах начало одиннадцатого, но в окнах свет погашен. Неужели все спят?

Не все, как оказалось.

Захожу в кабинет, чтобы хоть немного выдохнуть и дух перевести, да меня там поджидает сюрприз. Илона сидит за моим столом, закинула на него свои стройные ноги и цедит рубиновое вино из высокого бокала. Розовая прозрачная сорочка с приспущенной на одно плечо лямкой, кружевное бельё, которое выгодно подчеркивает её идеальные формы. Лицо обрамлено светлыми кудряшками, пухлые влажные подрагивают, формируют улыбку. Как всегда идеальная, просто кукла Барби в натуральную величину.

Она легко поднимается на ноги, приближается ко мне танцующей походкой.

— Ты устал? — мурлычет нежным голоском. — Может, налить тебе выпить?

Умелые ручки скользят по моему телу, тянутся к бляшке ремня, но я мягко накрываю её ладони своими. Правда, не хочу её обижать.

— Извини, сегодня правда был тяжелый день. Отец…

Илона не даёт мне договорить. Отскакивает в сторону, щерится, в один момент превращается в дикарку.

— У тебя вечно тяжелый день! Что происходит, Артур?!

— Ничего, просто…

— Это из-за няньки! — она опять перебивает меня. — Я видела, как она смотрит на тебя! Артур, если у вас это взаимно…

— Ангелина здесь ни при чем. Если бы ты дала мне договорить, то узнала бы, что отец попал в больницу с сердечным приступом.

Услышав это, Илона тут же меняется в лице.

— Прости я не знала, — растерянно бормочет она, — что… как он?

Сканирую тяжёлым взглядом её красивое лицо, и молча выхожу из кабинета.

— Артур! Я не… — она что-то кричит мне в спину, но я не собираюсь слушать. Наоборот, ускоряю шаг.

Только сейчас после этого дико тяжелого дня осознаю как же сильно мне надоела Илона. Со своими упрёками, глупыми разговорами и бесконечным выносом мозга. Кажется, не об этом мы с ней договаривались, когда оба признавали, что брак наш — исключительно по расчёту.

Оставив Илону, поднимаюсь к сыну. А там картина, которую хочу наблюдать каждый вечер. Или хотя бы прочно запечатлеть в памяти. Как фотографию, поместить в рамку и спрятать в ящик стола, чтобы любоваться ею в трудные моменты

Никита и Лерка сосредоточенно сопят, прижавшись к Ангелине. У неё на груди какая-то книжка с детскими сказками, а на прикроватной тумбе ночник горит тусклым светом. Видимо, читала им перед сном, да уснули все вместе.

Подхожу ближе, убираю книгу и поправляю плед. У Лерки сон самый чуткий, она приоткрывает один глаз, смотрит на меня и, убедившись, что всё в порядке, переворачивается на другой бок.