Два секрета для бывшего

Глава 29. Катя

Хоть врач мне и твердит, что я не должна показывать свою грусть, не должна плакать при ребенке, но мне так страшно за Мишу, что взять себя в руки никак не получается. Я замираю, сидя на койке, и просто жду. Потому что больше никак помочь нельзя. Я пытаюсь молиться, но уже через несколько минут слезы текут по лицу.

Часа в два дня пишу Герману: «Есть какие-нибудь новости?»

Он отвечает сразу, будто ждал мое сообщение: «Все нормально, оперируют». Значит все идет как надо. Меня это успокаивает. Я почти ничего не ем. От одной мысли о пище на меня накатывает тошнота. Сегодня даже не хочется играть с Котей. А он хнычет, беспокоится. Болит у него все… А может чувствует что брату плохо. А я в полном опустошении, потерянная и совершенно несчастная.

Особенно мне больно от мысли, что родственники Германа меня ненавидят. Что они сделают все возможное, чтобы сжить меня со свету. Меня и моих детей. Скорее всего они не то чтобы обманули Германа… Может даже и обманули! Или убедили что дети ему не нужны. Убедили что я гулящая… Но это нечестно!

Ложь, перед которой я оказалась совершенно беспомощна. И может если бы я столько не переживала, если бы мне не пришлось беременной плакать целыми днями, Миша родился бы здоровым!

А Герману было плевать что я жду ребенка. Он меня даже не выслушал.

День проходит очень медленно. Я больше не пишу Герману. Знаю что будут новости — мне сообщат. И уже ближе к восьми вечера, когда я укладываю Котю спать, раздается осторожный стук в дверь. Я знаю что в коридоре охрана, поэтому уверена, что это Аркадий Павлович. Открываю дверь…

Герман.

С цветами.

Такие, ярко-розовые пионы, не знаю сколько штук… Охапка. Моя первая мысль что он куда-то ехал с букетом, но по пути решил заглянуть ко мне. Но зачем? Я делаю шаг назад, не скрывая растерянности.

— Здравствуйте, — бурчу под нос, пропуская Германа в палату. Он, крайне серьезный, заходит, закрывает за собой дверь и протягивает мне букет. Я его машинально беру и тут же кладу на столик. Это не вызывает у меня ни радости, ни удивления. Я вообще не воспринимаю эти пионы как часть своей реальности.

— Привет, это тебе цветы.

— Что с Мишей?

— С ним все хорошо. Операция закончилась благополучно, он будет жить. И жить с сердцем внутри грудной клетки.

Я стою не шевелясь, после чего буквально приземляюсь на кровать. Меня трясет. Неужели все позади? Миша будет жить! Боже. А Герман продолжает:

— Какое-то время ему придется провести в больнице. Он слаб… За ним будет осуществляться уход. Самый лучший.

Я медленно перевожу взгляд на Германа. Он с таким упоением рассказывает о том как будут заботиться о Мише, зачем-то принес мне цветы… Все это меня наталкивает на мысль, что он знает правду. Кто отец моих детей.

— Спасибо. Можно я побуду одна?

— Нет, мне нужно с тобой обсудить один важный вопрос. Это ненадолго, — заметно мрачнеет, а я киваю:

— Какой вопрос? — замираю. Взгляд снова падает на букет. Становится страшно…

— Я выяснил, — откашливается, — В общем я выяснил что ты меня не обманывала… По крайней мере по части детей. Я — отец близняшек…

— Ошибаешься, — говорю быстрее чем успеваю подумать, — Ты не отец. Отец твой водитель. А ты… Ты нет.

— Врешь, — сжимает бледные губы, — Ты сейчас обижена, и я прекрасно понимаю твои чувства. Но… Я понял что ошибся. И поэтому хочу загладить свою вину.

— Герман, плевать я хотела что ты там понял. Я тебя благодарю за то что ты организовал борт для Миши. Ты спас ему жизнь. Но это не твой ребенок.

— Мой! — рявкает, а я прикладываю палец к губам. Но поздно. Разбуженный скандалом Котя начинает хныкать. Герман недовольно вздыхает, а я беру ребенка на руки, и он тут же успокаивается.

— Не кричи, — произношу шепотом, но Германа так просто не угомонить. Он вытаскивает из-за пазухи какой-то документ, разворачивает его и кладет на стол.

— Ты зря упрямишься. — он не сводит с меня глаз, — Я сделал тест ДНК. Еще в Мурманске. С результатом можешь ознакомиться. Хотя ты, думаю, и сама обо всем догадалась. И я не хотел бы портить отношения просто так. Я понимаю, ты обиделась что я тебе не поверил, но ты тоже должна меня понять…

— Герман, — отвечаю совсем тихо, — Во-первых, ты меня понимать не захотел. Ты даже не выслушал меня, выставил за дверь как нашкодившего котенка. С чего это я должна быть понимающей?

— Потому что тебе это выгодно! — пожимает плечами. Какой он непосредственный, с ума сойти. И смешно, и грустно.

— А в чем выгода? — кладу ребенка обратно. Кажется заснул.

— У меня денег столько, что хватит на десять поколений вперед!

— И родственники, готовые пойти на все что угодно, в том числе и на убийство. А тебе с ними нормально. Так вопрос: на сколько хватит твоих миллионов? — невольно усмехаюсь, хотя ситуация не смешная, — Да и веришь ты им, хотя сто процентов они не раз и не два выдавали свои истинные намерения. А это значит, что тебе легко заморочить голову.

— На что ты намекаешь? — мрачнеет. Мои слова ему не нравятся, а у меня для него других нет. И хотя глядя на Германа, мое сердце до сих пор замирает, я понимаю, что с таким каши не сваришь. Ну какой он отец, если ему годами морочили голову, а он и радовался?

— Я не намекаю, я тебе говорю прямым текстом: такие как ты потомства не оставляют, потому что не способны его сохранить, не способны позаботиться. Поэтому если ты и правда хочешь чтобы дети выжили, дай нам спокойно вернуться в Мурманск.

Глава 30. Герман