Лазарус

Глава 12

Бетани

Предполагалось, что это будет Эрика.

Она жила в квартире прямо рядом с лифтом, и когда двери открылись, чтобы показать ей меня, лицо разбито, по щекам текут слезы, тихие рыдания заставляют мое тело странно дрожать, когда я пытаюсь держать себя в руках, насколько могу, пока не окажусь за закрытой дверью, задача, ставшая невыполнимой судя по ощущению раскола в моей груди, она стояла там, пытаясь закинуть свою гигантскую сумку на плечо.

Эрика была высокой и широкоплечей, с добрыми зелеными глазами и в фиолетовой униформе.

Эрика была медицинским работником на дому для пожилых людей, работа, которая всегда была востребована, но оплачивалась грязно, поэтому она жила в нашем дерьмовом многоквартирном доме.

— О, девочка, — выдохнула она со вздохом, качая головой. Она протянула руки, ее сильные ладони опустились мне на плечи и потянули меня вперед, к выходу из лифта, прижимая мое тело к своему гораздо более мягкому, ее руки обхватили меня. И это было так знакомо, так по-матерински, что еще один укол боли пронзил мою грудь, и рыдания вырвались наружу — дикие и неконтролируемые.

— У меня есть братья, — сказала она много времени спустя после того, как я выплакалась сквозь тонкий, мягкий материал ее топа, — назови мне его имя, и я попрошу их убедиться, что он усвоил свой урок.

Это вызвало еще один поток слез, потекших по моему лицу.

Первый Лазарус. Теперь Эрика.

Я не заслужила всей этой чертовой доброты.

Я не была какой-то невинной женщиной, на которую мужчина поднял руки.

Я сама навлекла это на себя.

Я поставила себя в такое положение.

Я связывалась с таким типом мужчин, которые делали подобные вещи с женщинами, не задумываясь.

Я не была достойна ее заботы, ее любви к кому-то, кто был практически незнакомцем — просто лицом, с которым можно поздороваться при встрече.

— Дело не в этом, — сказала я, отстраняясь, вытирая рукавом рубашки Лазаруса свои щеки, вытирая слезы.

— Фу, — проворчала она, качая головой. — Эта чертова часть города. Ничего хорошего вокруг. Хорошо. Ты заходи и возьми себе пакет со льдом. Это покраснение в глазу безвредно, просто лопнул кровеносный сосуд. Это пройдет через пару дней. Отек снимется с помощью льда. Синяки, ну, макияж, — сказала она, пожимая плечами. — Вообще-то, у меня есть кое-что, что я купила для своего последнего собеседования, которое прикрывает татуировки, — сказала она, махнув мне предплечьем, где по коже змеилась элегантная, причудливая сине-фиолетовая русалка. — Некоторые старики не любят чернила, — объяснила она. — У меня клиент в десять. Но после того, как я закончу сегодня, я зайду и принесу это тебе, чтобы тебе не пришлось завтра отвечать на кучу вопросов по этому поводу. Просто скажи, что ты уронила что-то тяжелое, когда лезла в шкаф или что-то в этом роде.

— Спасибо, Эрика, — я надеялась, что моя улыбка была искренней, потому что, даже если я этого не заслуживала, я ценила ее заботу.

— Не стоит. Увидимся сегодня позже.

Так что, да, я ожидала ее увидеть, поскольку была почти уверена, что слышала ее голос в коридоре пару минут назад.

Вот почему я не посмотрела в глазок.

Даже если бы я это сделала, что бы я сделала, если бы увидела там Лазаруса? Не ответила? Это был не совсем подходящий вариант. Он был не из тех людей, кто позволил бы хлипкой двери встать на пути.

Он даже не должен был еще вернуться.

После стычки с Митчеллом, Крисом и Санни и разговора с Эрикой я в значительной степени решила, что мой единственный реальный выбор, если я не хочу продолжать быть боксерской грушей, если я не хочу, чтобы меня снова заставили стать бездельником-наркоманом — это бежать.

У меня было достаточно времени, чтобы собрать вещи, без которых я не могла жить, и те небольшие деньги, которые у меня были, и уехать из города, прежде чем ребята узнали, и прежде чем Лазарус смог узнать, что я ушла.

У меня был упакован рюкзак и две коробки, наполовину заполненные предметами первой необходимости.

Но я, очевидно, не рассчитала с временем.

Потому что я открыла дверь, и там был он.

Я не буду лгать.

Один только вид его — его темные волосы, его идеальные глаза, его сильное и стройное тело, да, в нем вспыхнула искра желания, которая полностью затмилась ощущением парения в моей груди.

Тишина, однако, была оглушительной, когда он посмотрел на меня сверху вниз, когда его темные глаза скользнули по моему глазу. В свое время я достаточно знала о мужском гневе, чтобы видеть, как он сеется, пускает корни и прорастает в его организме. Это было в том, как сжалась его челюсть, как низко опустились брови, как его руки сжались в кулаки так сильно, что кожа на них побелела.

Однако оно увяло почти так же быстро, как и расцвело, не оставив после себя ничего, кроме печальных глаз, когда его рука потянулась к карману, он сказал кому-то, что нашел меня, и убрал свой сотовый.

— Милая, какого хрена?

Его голос был приглушенным, почти невесомым. Обреченный? Может быть.

Однако он не дал мне шанса ответить на не-вопрос, потому что его рука поднялась, а пальцы легли сбоку на мою шею, заставив дрожь пробежать по моим внутренностям, а затем наружу. Они переместились на заднюю часть моей шеи, где все еще чувствовалась боль от выдернутых волос, и оказали наименьшее давление, но достаточное, чтобы прижать меня к его груди.

Я бы сказала, что боролась с этим, я оставалась полной решимости придерживаться своего плана не портить его жизнь больше, чем я уже сделала.

Но это было бы ложью.

В ту секунду, когда целая сторона моего лица прижалась к его мягкой футболке, теплой от его кожи, пахнущей его мылом и природой, я просто растворилась в нем.

Его руки странно легли по бокам от моих бедер. Как будто почувствовав незаданный вопрос, его голос был тихим, когда он сказал. — Я не знаю, пострадала ли ты где-нибудь еще.

Мои глаза закрылись от очередного потока слез.

Так, так хорошо.

Не в силах сдержаться, мои руки скользнули по его спине и прижали его так крепко, как только могли. Следуя их примеру, его руки тоже обхватили меня, достаточно сильно, чтобы сделать дыхание почти невозможным, но мне было все равно, поскольку я изо всех сил пыталась восстановить хотя бы небольшое самообладание.

Его ноги зашаркали вперед, заставляя меня вернуться в квартиру, когда он закрыл за мной дверь и прижался щекой к моей макушке, делая глубокий вдох.

— Ты хоть представляешь, блядь, как я беспокоился о тебе с тех пор, как ты не отвечала на мои звонки?

Боже, как больно.

Это был удар ножом прямо в грудь, который я сразу же распознала как чувство вины.

— Я не хотела…

Я не могла. Я просто не могла это сделать.

Если я это сделаю, я знаю, что произойдет. Он скажет, что мои проблемы — это и его проблемы тоже. Или он подумает, что, поскольку мы спали вместе, это означает, что он должен… защищать мою честь.

В любом случае… нет.

— Послушай, — начал он спокойным, терпеливым голосом. — Есть два варианта развития событий. Ты собираешься открыться мне прямо сейчас, сделай это проще. Или ты заставишь меня вытянуть это из тебя в течение следующего часа или двух. В любом случае, я не отступлю, пока ты не скажешь мне, кто поднял на тебя руку, почему и где, черт возьми, я могу их найти. — Последовала пауза, пока я пыталась сделать глубокий вдох, зная, что он был прав. Он мог бы вытянуть это из меня, если бы достаточно постарался. А Лазарус, будучи Лазарусом, во всех отношениях удивительным парнем, никогда не перестанет пытаться. — Просто для ясности «почему» — не имеет значения. Нет достаточно веского оправдания тому, что они сделали, но я предполагаю, что причина гораздо больше связана с тем, почему ты сбежала, чем с чем-либо еще.

Он не ошибся.

— Я не хочу этого делать, — слова вышли слабыми, безвольными, жалкими.

— Послушай, — сказал он, отталкивая меня назад и протягивая руки, чтобы обхватить мое лицо руками. Но как раз в этот момент что-то привлекло его внимание позади меня, что заставило его напрячься, его руки на секунду опустились с моего лица на плечи.

Его лицо внезапно стало непроницаемым, замкнутым.

Это было так неестественно с его стороны, что мой желудок сильно сжался, когда он внезапно отодвинулся от меня, пересекая мою квартиру и направляясь в мою гостиную.

Это была небольшая квартира, хотя и больше его во всех отношениях. У меня была полностью оборудованная кухня, отделенная от жилого пространства старым, несколько уродливым островком. Я придвинула к нему табуретки, не видя необходимости в обеденном столе, поскольку у меня никогда не было компании. Мое жилое пространство было выкрашено в ярко-белый цвет, когда я переехала, и я, как правило, была слишком занята, чтобы даже думать о его замене, но у меня было хорошое, почти новое кресло, которое я спасла от мусорки в доме моих родителей, когда мой отец решил, что все, к чему когда-либо прикасалась моя мать, нужно выбросить. Оно было широким, темно-коричневым и из самой мягкой старой кожи.

Оно стояло у края дивана, спинкой ко мне, загораживая мне вид на то, что привлекло его внимание.

Но ненадолго.

Потому что потом он повернулся, и я почувствовала, как мое сердце сжалось в груди, странное, но достаточно сильное ощущение, чтобы я подняла руку и надавила туда, как будто могла ослабить давление.

В его широкой, поврежденной ладони был оранжевый пузырек с таблетками, который я нашла среди диванных подушек, когда упала на них.

Он встряхнул бутылку, но там ничего не было.

Его глаза встретились с моими, и я не нашла в них того, чего ожидала — обвинения или разочарования. Вместо этого я увидела понимание.

Но я не приняла его.

Когда я его нашла, он был пуст.

— Нет, — моя голова почти яростно тряслась из стороны в сторону, когда он снова придвинулся ко мне, коснулся моей щеки и приподнял ее, ища, я была уверена, признаки того, что я лгу. — Я этого не делала, Лазарус, — сказала я твердым голосом.

Я поняла, что это имело значение.

Важно, что он знал, что, хотя я была избита и, очевидно, проходила через какое-то дерьмо, я не оступилась. Я не использовала это как оправдание. Его работа со мной не была напрасной.

Он кивнул на это, бросая пузырек таблеток на маленький столик у моей двери. — Я вижу это, — согласился он, — я горжусь тобой, Бетани. Если и есть оправдание для наркомана, чтобы оступиться, так это то, что какие-то придурки разбили ему лицо.

Я с трудом сглотнула, не понимая, как много его слова могут значить для меня. — Я не хотела разочаровывать…

— Остановись, — его голос прервал меня, добрый, но твердый, не терпящий возражений, — даже если бы ты использовала их, милая, ты бы, блядь, не разочаровала меня. Хочу ли я, чтобы ты оступилась? Нет, конечно, нет. Пойму ли я, если ты это сделаешь? Конечно. У тебя здесь есть какие-нибудь другие таблетки, от которых ты хочешь, чтобы я избавился?

Мои глаза закрылись, когда я сделала еще один глубокий вдох. Конечно, он был из тех парней, которые подумали бы об этом, даже несмотря на то, что я стояла тут разбитая, и он должен был быть, по крайней мере, немного зол на меня за то, что я заставила его волноваться.