Сводные. Дилогия

Глава 27

— Дай обрезки кошке, Кость, — говорит бабушка. — Тихо, Мурка. Где твоя кошачья гордость? Позоришь перед гостями, будто я тебя впроголодь держу. Ну что, Юль? Как «Сильфида»? Сложно?

Бабушка всегда всей душой болела за мои успехи, хотя приходила выступления только вместе с дедушкой. После его смерти, даже в компании моего отца, посещать театры перестала. Сдала квартиру, переехала на дачу, и мы разговаривали только по телефону, а виделись по воскресеньям. В мой единственный свободный от тренировок день.

Возле меня в миске часть перекрученного Каем мяса с ароматными специями и луком. Сидя за столом, под лампой с абажуром, под ностальгический скрип старой мясорубки, я рассказываю про трагическую любовь бессмертной феи и человеческого принца, пока раскладываю фарш по кружочкам, которые один за другим раскатывает бабушка. О невинности, запретах и первой любви. И о напористости принца, который не должен был касаться феи, но все-таки не сдержал обещания. И объятия смертного привели к гибели.

Я говорю не о танце, рассказываю историю, которую должна сыграть каждой клеткой своего тела. Мне впервые так сложно. Раньше я думала, что с каждым спектаклем, другие роли будут даваться легче. Проще.

А оказалось, что с каждой новой ролью, ты все равно начинаешь с нуля.

Увлекшись, не сразу понимаю, что и бабушка, и Кай молчат, не прерывают и только смотрят на меня. Фарш закончился. Я говорила долго, и все пельмени уже готовы.

— Что? — удивляюсь.

— Пойду вымою руки, — откашлявшись, говорит Кай.

— Первая дверь направо, — подсказывает ему бабушка, и мы остаемся одни. — Так, значит, первая любовь и запреты… — произносит она странным голосом.

— Ну да, принц смертный, и ему нельзя касаться феи.

— И она умерла, да, я слышала тебя, Юль, — кивает она, раскладывая пельмени на припорошенной мукой доске, а потом вдруг спрашивает: — Хороший сын у Оксаны, да? Жаль, Платон в тот раз приехал без вас.

— Так он был у тебя?! А мне говорил, что нет!

— Был, — кивает бабушка. — Привез Оксану знакомиться. Ну, я и сказала ему все, что думаю…

Теперь понятно, почему папа решил сюда не приезжать.

— Она тебе не понравилась.

Бабушка продолжает ровнять на доске пельмени, будто солдат на плацу перед генералом, и говорит, не поднимая головы:

— Дело не в том, понравилась она мне или нет. Это твоему отцу с ней жить, не мне… Сначала я очень обрадовалась, когда он сказал, что встретил женщину. Он ведь так тяжело перенес смерть твоей матери, столько лет ему потребовалось, чтобы забыть ее… Но когда увидела их вместе, поняла, что Платон просто устал быть один.

— Я не понимаю…

— Знаю, Юль. Рано тебе еще понимать, что такое одиночество. И отчаяние… Что такое, почему ты злишься? — спрашивает ба, когда я швыряют на стол полотенце, которым вытирала пальцы.

— Пойду тоже руки вымою, — поднимаюсь из-за стола. — Ба, он счастлив с ней.

— Дай бог, — кивает бабушка. — Жду вас минут через пятнадцать, вода как раз закипит. А потом вам надо на последнюю электричку успеть.

Завернув за угол кухни, в полумраке гостиной вижу Кая. Быстро споласкиваю пальцы и иду к нему, тихо, на носочках. Обнимаю со спины, обхватывая руками, и прижимаюсь щекой к жесткому колючему свитеру.

Он накрывает мои ладони своими, сжимает, снова пытаясь согреть мои ледяные пальцы.

— Идем, — веду его за собой в предбанник, где мы снова одеваемся и обуваемся.

Ковбой мигом бросается навстречу, помахивая хвостом. Беру поводок и закрепляю, пока Кай придерживает для нас калитку.

Идем по расквашенной грязной дороге в сторону леса, Кай курит. Я отстегиваю пса и, подобрав с земли палку, запускаю ее. Ковбой радостно несется за ней по пожухлой траве.

— Я все слышал, — выдыхает вместе с серым дымом Кай.

Он смотрит куда-то в серую хмурую даль, с прищуром из-за сигареты, которая дымит в уголке его рта. Касаюсь его свободной руки, переплетая наши пальцы.

— Может, они еще расстанутся.

Он качает головой.

— Вряд ли… Ты не знаешь мою мать. Она своего не упустит, а твой отец дает ей все, о чем она столько лет мечтала. Не знаю, как она этого добилась, да и знать не хочу… — он откидывает бычок и достает жвачку.

Раньше их у него не было. Он отбирает палку из пасти Ковбоя и с чувством швыряет так далеко, как я бы не смогла.

— Юль… Найди кого-то другого. Серьезно.

Прячу озябшие руки в карманы парки.

— Почему? Что изменилось?

— Еще ничего, но обязательно изменится. Ты изменишься. Для тебя все будет иначе, понимаешь? Ты такая… Такая…

— Какая? — кричу в ответ. — Какая я, черт возьми, что ты гонишь меня?

Кай снова подбирает палку и швыряет.

— Слишком хорошая, — отвечает тихо и не ведется на мой крик. — Слишком талантливая… Столько выступлений! Да я половину этих спектаклей даже не знаю... Это не я, это сейчас тебя запреты торкают. Интересно ведь тебе, правда? Остро? Необычно? Пока родители в соседней комнате, встать на колени передо мной… Передо мной. Ты — прима! А я… Да у меня приводов больше, чем у тебя ролей! Однажды у тебя глаза на правду откроются, Юль. Увидишь, что мы не ровня. И тогда больно будет и обидно. Встретишь какого-нибудь балеруна в лосинах, который хоть понимать будет во всех этих плие!… И захочешь ему всю себя подарить, а поздно! Переспала с дурости со сводным братом! И ведь даже признаться не сможешь, потому что стыдно будет, Юль. Очень стыдно.

— Роли… Спектакли… Все так, их у меня много. Но только недавно я узнала, что даже тринадцати лет, отданных балету, недостаточно! Я фальшивая прима, Кай! И я это говорю не для того, чтобы тебя успокоить. Нет… Я говорила с Директором после своего прослушивания. У меня хорошая, крепкая и бездушная техника!… Вот как я танцую, Кай. Ничего хорошего меня не ждет, если я не начну жить, как остальные мои одноклассницы. Вот для чего я поехала в клуб, хотя раньше никогда не ездила, чтобы не опоздать на утреннюю тренировку. Жизнь всегда идет мимо, пока я только тренируюсь неделями, но даже это не принесло никакой пользы моему танцы… А ты… Ты настоящий. С тобой я чувствую себя живой. Это не прихоть избалованной девчонки, как ты считаешь. Я хочу, чтобы ты стал моим первым… И не хочу думать о том, что будет после. Перестань избегать и отталкивать меня. Носиться как с хрупкой вазой. Именно так я и жила все это время, словно роза под хрустальным куполом. А с тобой я хочу жить по-настоящему.

— Ты не знаешь, о чем просишь, дурочка...

— Я хочу ошибаться! Хочу влюбляться! И любить! Я хочу жить, понимаешь?! Дай отцу волю и он запрет меня в квартире, а я и рада буду. Потому что годами все, что меня интересовало, был балет! Только он! А я ничего не добилась! Крепкий середняк, это про меня! В мире полно балерин лучше меня, которым все дается проще, быстрее! Да может я и не была талантлива. Может, моим первым учителям просто было неудобно говорить отцу в глаза, что ваша дочь бездарь, ведь он так хорошо платил…

Кай запрокидывает голову и смеется.

— Это ты — бездарь?! Юль, да я видел тебя на сцене! Даже такой, как я, далекий от театра человек, сразу увидел талант.

— Все-таки был?

— Да, — тоже отвечает шепотом. — Ты великолепна на сцене. Не наговаривай на себя.

— Только потому что я танцевала для тебя, — сокращаю расстояние между нами.

— Ты же не знала, что я в зале.

— Я чувствовала, — шепчу в его шею, цепляясь за борты его куртки. — Я не хочу с другими. Не выйдет. Думаешь, не было тех, кто пытался? Я сливалась на первых же поцелуях. Почему ты считаешь, что кто-то ждет меня там, впереди, через несколько еще лет? Да кому будет нужна моя девственность еще через несколько лет, это во-первых. А во-вторых, Кай… Может, я тебя и ждала столько лет.

Прижимает меня к себе с тяжелым стоном. Целует сначала в лоб, потом в щеку. Касается холодным носом горящих щек и пробирается под куртку.

— С ума сводишь, балеринка. Просто выворачиваешь наизнанку одним своим взглядом…

Тянусь к его губам и ловлю, щипаю губами, дразню языком. Кай выплевывает жвачку и подхватывает меня на руки, подтягивая к своему росту. Обхватываю его ногами и сжимаю шею руками. Голова кругом от его близости, его поцелуев. Ерошу его длинные волосы, ерзаю в руках. Глотку жгут слова, которые слишком рано произносить вслух. И больно не услышать тоже самое в ответ. Вкладываю в свой поцелуй все разрывающие меня на части эмоции, прижимаюсь к нему всем телом. Руками, ногами, животом. Одно дыхание на двоих. Одно общее желание.

Мир раскалывается на части, разделяя мою жизнь на два периода. До встречи с ним и то, что нас ждет после. Прежняя жизнь теряет цвет, блекнет, сохнет и скукоживается, как прошлогодний лист. И только то, что ждет впереди, за горизонтом горит, как восходящее солнце, даря надежду.

— Стой… Иначе я возьму тебя прямо здесь, — Кай, как и я, тяжело дышит, отстраняясь от меня. — Ты явно переоцениваешь мое самообладание.

— Ты кремень, — хихикаю, когда он ставит меня на ноги, но я успеваю почувствовать его твердое желание.

— Да уж… — тяжело вздыхает Кай и сгибается пополам, с шумом выдыхая. — Дай мне минуту прийти в себя.

Киваю. Смотрю по сторонам. Даже тучи разошлись, давая волю последним лучам солнца.

— А где Ковбой? — вдруг произносит Кай.