На один раз

Глава 42

— А ничего. Зарезали его, — вытирала со стола Галина Ильинична, закрыв полиэтиленовым крышками и отставив в сторону банки. — Прямо в той постели вместе с какой-то очередной девицей. Давидушка их и нашёл. То ли ревнивый муж, то ли рэкет, было тогда в ходу такое слово, то ли конкуренты, а может, просто воры, но сейф обнесли подчистую, а дело так и не раскрыли.

— И Давид?..

— Давиду тогда было пятнадцать. Все хлопоты с фабрикой легли на плечи его матери. Там-то она, бедняжка, в ядовитых парах здоровье и потеряла. Давида берегла, защищала, тянулась, чтобы долги покрыть, учиться его отправить. Да так и… — женщина вздохнула.

— А Наденька — это кто?

— Наденька, — тепло улыбнулась Галина Ильинична, наливая Саше чай в тонкую фарфоровую чашку. — Про Наденьку-то Давидушка не велел говорить, но ты ведь и сама могла узнать, правда?

— Конечно, — отчаянно закивала Саша.

— Наденька — это сводная Давидушкина сестра. Дочь первой жены его отца.

«Господи, эта же та, что покончила жизнь самоубийством!» — догадалась Саша.

— Большая у них была разница, — сказала женщина. — Давид родился, ей уже лет шестнадцать было, а, может, она даже школу как раз закончила, надо у Юры спросить, что-то я забывать стала, — покачала она головой. — С первой женой Борис давно развёлся, с её дочерью не общался, и жену бывшую не приехал хоронить. А Давид вот подрос и стал к нам с Надюшей приезжать. Очень они сдружились. Особенно в последние годы, когда уж он доучивался, и мама его, царство ей небесное, уже умерла. А мы-то с Юрой да Мишаткой так все вместе в одной усадьбе и жили. Усадьба большая, а Надюшка… Надюшка та мечтательницей была. Всё со своими розами возилась. А мечта у неё была — виноград, чтобы ровными рядами, целые поля. Но уже, как сложилось, — тяжело вздохнула Галина Ильинична и перекрестилась трижды по православному.

Язык не поднимался спросить, что случилось. Но, может, Галина Ильинична не поняла, что Саша не знает. Может, думала, ей рассказал Давид.

— Она?..

— Тс-с-с!.. — приложила женщина палец к губам. — Мы об этом не говорим. Даже когда Давида нет. А уж при нём и подавно. Такая трагедия, — покачала женщина головой. — Ну а Давидушка уж после вот нас к себе забрал с Мишаней, дом этот купил, заботится о нас, старых дураках, оберегает, — улыбнулась она.

— После чего? — не поняла Саша. — А усадьба, где вы жили, что стало с ней?

— Это, милая моя, невесёлая история, а тебе расстраиваться нельзя. И так уж я всего наговорила. Хватит на сегодня.

На улице поливал дождь. Но Саша оделась потеплее, взяла зонтик и вышла прогуляться по саду.

Розы. В этом доме везде были розы. Составленные в больших вазонах в теплице. Прикрытые белыми колпаками в саду. Снятые с решёток у дома и пригнутые длинными плетями к земле. С красивыми трогательными именами — Аистёнок, Скворушка, Эдуардо.

Она остановилась у пруда с каким-то странным смутным чувством, что от неё что-то ускользает. Какая-то истина, простая, но жестокая, словно обходит её стороной. Чего-то Саша недопонимает, не знает, а, может, от неё скрывают, поэтому не может она сложить картинку целиком.

Поэтому сидит здесь одна, под присмотром, а он…

Она понятия не имеет, где он, с кем он, кто он.

Всё, что она знает — что носит его ребёнка. И это лучшее, что случилось в её жизни.

Саша вернулась в дом. Закрылась в своей комнате и включила ноутбук.

Нет, ей не запрещали выходить в интернет, не ограничивали в передвижениях. Если она хотела, то могла взять Мишу и поехать в магазин, в салон, в театр, на концерт, в музей, библиотеку.

Просто Саше не хотелось. Не хотелось с Мишей. Она хотела быть рядом с Давидом. А ближе всего он был именно здесь, где его не было.

Она не выходила в интернет, потому что боялась наткнуться на очередное сообщение об отце или брате, а это доставляло ей невыносимую боль.

Она знала цену новостям, поэтому не хотела, чтобы они отравляли душу. Она хотела, чтобы малышу было хорошо, и точно знала, что ему хорошо, если ей хорошо.

Она не хотела даже ходить на сайты беременных, не понаслышке зная, что всё это «белый шум» — пустые разговоры, информационный мусор, отнимающий время и настроение, бесполезный, а порой даже вредный.

Всё, что она хотела знать, ей рассказала врач, Саша могла ей звонить по любому вопросу в любое время — так договорился Давид, но Саша позвонила всего один раз, когда у неё разболелась голова, узнавала, можно ли принять таблетку. Беспокоить людей по пустякам она не умела.

Что сейчас заставило её открыть новости? Наверное, обида. А, может, тоска и желание узнать о Давиде ещё хоть что-то, кроме того, что он жив, он звонит, он справляется о её самочувствии, он где-то есть. Где-то.

«Давид Гросс» — привычно забила Саша в поисковик и… открыла рот, уставившись на экран.

Тот пестрил свежими заголовками, громкими заявлениями, фотографиями.

О его новой сделке, которую называли «сделкой века» и анонсировали как: «Давид Гросс очередной раз доказал, что, прежде всего он Король, а уже потом крысиный». Об очередной картине, что он купил и подарил музею. О новом проекте совместно со Всемирным фондом дикой природы по сохранению пресноводных экосистем. И, конечно, о пожаре. Хотя эти новости как раз уже были сомнительной свежести, но пресса разгоняла их куда охотнее, чем проблемы безвозвратного водопотребления и загрязнения воды. Видео с рядового завода о рядовом пожаре, которое и пожаром-то стыдно назвать, и вообще стало вирусным.

Почему? «Тайная семья Давида Гросса», «Внебрачные дети Крысиного короля», «Какой секрет скрывал человек без сердца все эти годы» — от одних заголовков у Саши застыла кровь в жилах. А уж когда она открыла фото. А потом видео!

И вот теперь она её узнала. Выдру с рыжими волосами, что нежно целовала Давида в щёку и у которой было двое детей. Она работала в банке. Чёрт побери, в «КВ-банке»! В расчётном отделе, где сидели операторы, с которыми Алекс практически не пересекалась, но раза два или три она её точно видела. Ещё до того, как они встретились в офисе Гросса. Ещё до того, как она приехала с ним в банк и сидела в машине. Она… Чёрт побери! Саша даже не могла ответить, что её разозлило больше: что эта сука сливала ему информацию, которую он потом использовал против отца, или что у неё было двое сыновей, один из которых, а, может, и оба, возможно, были сыновьями Давида.

Это как получить под дых два раза подряд. Как внезапно прозреть на оба глаза.

Господи! Саша подскочила не в силах усидеть на месте. Она то думала, что одна у него такая, беременная его ребёнком. А у него, походу, целый гарем. И своих наложниц он держит тут по очереди под присмотром, а потом увозит рожать куда-нибудь за границу.

Ревность, обида, злость бушевали в ней бурей, вулканом, огнём.

Ревущим пламенем — праведным и всепоглощающим.

— Второй раз я на эту удочку не попадусь! — передразнив, фыркнула она.

Чёртов ты…! Она не находила слов, как назвать этого лгуна, подлеца, негодяя. Мерзавца.

И то, что он явился именно в этот момент, наверное, было всемогущим провидением.

Саша увидела в окно, как Давид вышел из машины. И хотела выбежать немедленно, чтобы выкрикнуть ему в лицо всё, что она о нём думает, но увидела себя в зеркале — растрёпанную, с пунцовыми пятнами на лице и шее, с чёртовыми конопушками на носу и остановилась.

Умылась, причесала волосы, припудрила нос, сосчитала до верности до десяти, прежде чем открыть дверь — нет, её гнева он не увидит, не дождётся! — и спустилась.

Можно сказать, к финалу представления, что разыгралось в столовой.