На один раз

Глава 47

— Забудь, — беззаботно отмахнулась она.

— Насколько я понял, все эти дамы думают, что Давид Младший — мой сын и ты всячески поддерживаешь эту иллюзию.

— Ты ошибаешься, — улыбнулась она и, страстно выдохнув, провела по лицу Давида ладонью. — Все эти дамы думают, что оба моих сына — твои.

— Ты с ума сошла? — убрал Давид её руку. С трудом сдержался, чтобы не отбросить, как ядовитую змею, но вышло всё равно грубо.

— Видишь ли, Дэйв, — цинично заявила она. Дэйв его звали только зарубежные партнёры (так имя читалось в транскрипции), и Кирилл, его ныне покойный друг, муж Ангелины, отец Арсения и Давида Младшего. — Быть верной женой Кирилла мне не приносит никаких очков. Он умер. Он никому больше не нужен и неинтересен. А вот миф, что мы с тобой любовники, более того — давно настолько, что это твои дети — возносит меня на пирамиду пищевой цепи, где питаются сплетнями, знаменитостями и скандалами. А тут сразу и то, и другое, и третье.

— Прости, а что дальше? — скривился Давид и потёр виски. Если его не вырубило после стакана минералки, то доконает эта сомнительная логика.

— Ну, если ты мне подыграешь, то я пройдусь по самым топовым ток-шоу, заработаю имя и неплохие бабки, а потом всё это само собой сойдёт на нет.

— У меня два вопроса. — Как бы невыносимо ни болела голова, мозг работал. — Тебе не хватает денег? Я перечисляю тебе в месяц фантастическую сумму, на которую можно не только безбедно жить нигде не работая, но и откладывать детям на престижное образование, ездить с ними по миру, вкладывать в их развитие и не обделять себя ни хорошей едой, ни шмотками.

— Ну да, я живу с твоей подачки. И это легко подтвердить документально, что так любят журналисты, а значит, только поддерживает мою легенду, что платишь ты нам не просто так, не в память о подлом убиенном друге-наркомане, а вкладываешь в своих детей.

— Боже, какой бред, — ужаснулся Давид.

— Лучше скажи, какой второй вопрос, — хмыкнула Лина.

Обласкать Давида она больше не пыталась. Открыв окно, закурила.

— Как это отразится на твоих детях, ты подумала?

— А что дети? — выпустила струю дыма в окно Лина.

— Может, Давид Младший ещё маленький, ничего не поймёт, но Арсению восемь, он всё слышит, видит, наверняка чувствует интерес, что к нему проявляют, потому что он… — Давид покачал головой, в ней не укладывалось: — Сын Давида Гросса.

— Думаю, ему это льстит, — равнодушно пожала плечами Лина.

— Льстит? — покачал головой Давид. — Лина, я не его отец. И не отец Младшего. Это неправда.

— И что? — хмыкнула она. — Сейчас такая жизнь, в неправду верят лучше, чем в правду.

— Нет, — категорично покачал он головой. — Ты должна это прекратить. Немедленно. И не марать имя Кирилла в этой грязи.

— Ещё скажи, светлое имя Кирилла, — хмыкнула она.

— Для тебя — да. Он никогда тебе не изменял. Всегда думал о тебе и детях. А всю ту херню, что творил, так тоже ради вас.

— Да брось, Дэйв, — скривилась она, словно лизнула лимон. — Вся эта херня была ради бабок.

— А не ты ли их требовала? Всё больше и больше?

— Ну ещё скажи, что это я во всём виновата, — выдохнула она дым в лицо Давиду, словно плюнула. — Хотя чему я удивляюсь, ты из той же породы людей, как твой папаша, как Кир, у которых все бабы шлюхи и все беды от них.

— Ты можешь думать обо мне, о моём папаше и даже о Кирилле всё, что хочешь, но эту херню с моим отцовством твоих детей заканчивай.

Давид хотел сказать: «Или я закончу её сам, как тебе не понравится», но воздержался.

— Пожалуйста, Лина! — попросил Давид.

— Значит, когда ты используешь меня, пристраиваешь на работу в банк, заставляешь следить, кокетничать с кем надо, давать ложные надежды, а иногда и не ложные, иначе никак — это нормально, — многозначительно выделила она «не». — А когда я использую твоё имя, только имя — тебе это ничего не стоит, так сразу: Лина, прекрати!

— У меня есть основания просить тебя этого не делать, — выдохнул Давид.

— Правда? — удивилась она. Затушила сигарету, выбросила окурок и повернулась, давая понять, что она вся внимание. — Это какие же?

— Я не свободен, Ангелина.

Её искусно сделанные брови поползли на лоб.

— Есть девушка, которой будет неприятно всё это слышать, — сформулировал Давид, как никогда мягко, чего Лина однозначно не заслужила, — и эта девушка ждёт от меня ребёнка.

Хорошо, что сигарету Лина докурила и выкинула, иначе она бы ей подавилась — так широко она открыла рот.

— Беременна? От тебя? — выдохнула она.

— На 99,99 %, — кивнул Давид. — Так определил тест ДНК.

— О господи! Я её знаю? — вытаращи ла она глаза.

— Это неважно. Важно, что я на ней женюсь. Поэтому, эти твои сплетни, мягко говоря, неуместны.

— О боги! — она выдохнула. — Ты что, её любишь?

— Я повторюсь: тебя это не касается, — ледяным тоном сказал Давид, ему надоело с ней церемониться. — И весь этот шалман прекращай немедленно, или я объявлю о своей помолке прямо сейчас. Ты же не хочешь скандально прославиться тем, что была унизительно отвергнута мужиком на собственной вечеринке?

— Сука! — выдохнула она.

— Ну, что есть, то есть, — развёл руками Давид.

Она хватала ртом воздух, как больной с кислородным баллоном, который вовремя не заменили.

— Это она, Давид? — орала Лина ему вслед. — Кучерявая?

Но Давид не обернулся. Он попрощался с детьми и поехал домой — в свою холостяцкую квартиру из стекла, стали, бетона и полированного оникса, где у него не было ни девушки, что ждёт от него ребёнка, ни иллюзий, что он умеет любить.

На стыке июля и августа Давиду исполнилось сорок. Он был бы и рад, наконец, кого-то полюбить, но пряжкой с пятиконечной звездой из него выбили способность чувствовать.

С детства он усвоил, что его организм — это генератор, а секс — это энергия, спорт — это энергия, эмоции — это энергия. Энергия — это всё, что нужно, чтобы двигаться вперёд. Неважно, как ты получаешь энергию, главное — двигаться вперёд.

Но куда? К чему? И где предел? Этого ему не объяснили…