Love Lockdown

— Знаешь, он может заплакать, — язвительно замечает Туманный ниндзя-отступник.

Итачи возвращает испорченное мятное мороженое в морозилку и начинает спокойно глотать вафли.

— Он не должен был есть мои Фруктовые колечки.

Пытаясь увести Итачи от этого опасного разговора, Кисаме целеустремленно прочищает горло.

— Ну… как куноичи? Как ее зовут?

Итачи распыляет огромное количество взбитых сливок на свои вафли.

— Действительно, очень компетентная, — неохотно уступает он, отпиливая от угла вафли небольшой кусок. — Сакура. Довольно необычное имя.

Кисаме обдумывает это, беря еще одну ложку глазированных хлопьев.

— Наверное, но оно точно подходит к ее волосам.

— Ее волосы нелепы и непрактичны. — Итачи протыкает вилкой клубнику. — Они слишком заметны — единственная причина, по которой я вспомнил ее из нашего конфликта с Кьюби и Хатаке Какаши четыре года назад.

Он довольно свирепо доедает остаток своей вафли, а над кухонным столом внезапно воцаряется тишина. К тому времени, когда Итачи понимает, что, возможно, сказал слишком много, учитывая характер Кисаме для неуместных предположений, он поднимает глаза и обнаруживает, что Кисаме уже смотрит на него с открытым ртом, полностью забыв о своих хлопьях.

Человек-акула подвигает свой стул ближе к Итачи, заговорщицки понизив голос.

— Она тебе нравится или что?

Кусок вафли попадает не в тот проход, и Итачи в ужасе задыхается.

— Что?

— Дерево! — Кисаме внезапно лает.

— Листья.

— Кровь!

— Красный.

— Клубничное мороженное!

— Розовый.

— Противогрибковый крем Зецу! — Кисаме довольно кричит, победоносно стуча по столу.

— …Зеленый.

Итачи с опаской понимает, что его напарник бледнеет до очень размытого оттенка синего вместо его типичного здорового бирюзового цвета.

— О, мой Ками, она как твоя икона романтики, — ошеломленно выдыхает Кисаме. — Итачи влюбился в девушку!

Судьба распорядилась так, что именно в этот момент Дейдара решил войти на кухню, нуждаясь в необходимой ежечасной дозе мятного мороженого. По чистой случайности он подслушивает слова человека-акулы, неправильно интерпретирует выражение агонии на лице Итачи, и на его лице расплывается улыбка, не похожая ни на что иное, как на подлое ликование.

— Собрание прямо сейчас, гм! — кричит он, и его голос эхом разносится по всему дому.

— Какого хрена…— Хидан начинает кричать в ответ из своего логова, но Дейдара прерывает его, не в силах сдержать буйство своих эмоций.

— Итачи влюбился в девушку!

До этого он никогда не считал себя склонным к суициду, но в этот момент Итачи ненадолго задумывается о том, насколько практично было бы подавиться клубничными вафлями и взбитыми сливками.

Менее чем через десять секунд Дейдара, Хидан, Кисаме, Тоби и сам Итачи сидят вокруг круглого стола в сыром полуразрушенном подвале Акацуки. Это помещение почти никогда не используется, за исключением самых серьезных и подлых дел, поскольку с тех пор, как Лидер-сама начал встречаться с Конан, он предпочитал более комфортную и семейную обстановку для членов его организации.

Дейдара сидит в направлении двенадцати часов, почти подпрыгивая от предвкушения. Тоби сидит справа от него, выглядя довольно взволнованным, рядом с Хиданом, у которого довольно болезненное лицо из-за стычки с Сакурой прошлой ночью. Кисаме сидит слева от Дейдары, заламывая руки от чувства вины, в то время как Итачи сидит рядом с Кисаме, изо всех сил пытаясь сохранить выражение лица как можно более опасным и убийственным.

— Хорошо, теперь мы все здесь, гм… — серьезно начинает Дейдара, но Хидан раздражённо ворчит.

— Да, теперь, когда мы здесь под ложным предлогом, ты можешь сказать нам то, что ты действительно хотел сказать. Ты знаешь, что ложь — это гребаный грех, верно? — спрашивает Хидан, устремляя на Дейдару пристальный взгляд.

— Я не лгу, гм! — Дейдара протестует, глубоко раненный.

— Дейдара-сэмпай никогда бы не солгал, — уверяет Тоби с широко раскрытыми невинными глазами.

— Ладно, как угодно, — хмурится Хидан.

— Ну-ну, я думаю, это все недоразумение… — говорит Кисаме в смелой попытке исправить ситуацию.

— Это не так, гм, — уверенно отвечает Дейдара.

— Не стоит бояться, Итачи-сан, — Тоби тянется через стол и похлопывает его по руке, совершенно не реагируя на опасное, убийственное выражение лица. — Я уверен, что ты ей тоже очень нравишься!

— Э-э, Тоби, она думает, что он психопат, убивающий клан, враг номер один в ее деревне, гм, — вполголоса бормочет Дейдара.

— …Ой.

Итачи решает заговорить прямо сейчас, прежде чем это безумие перерастет в очередную эскалацию.

— Я не влюблен, — холодно отвечает он тоном, не терпящим возражений, и при этом устремляет убийственный взгляд на каждого из своих собратьев. — В. Харуно. Сакуру.

Несколько мгновений тишины.

— Отрицание, — в унисон заявляют Кисаме, Хидан, Тоби и Дейдара.

— Что…

— Подожди, гм! — восклицает Дейдара, прежде чем с тревогой взглянуть на Кисаме. — Прежде чем мы начнем планировать, можно ли вообще члену Акацуки иметь девушку?

— Я не хочу…

— Разве Лидер-сама и Конан не встречаются? — спрашивает Хидан, на мгновение сбитый с толку.

— Я не понимаю, почему мы должны быть лишены нескольких солнечных летних периодов истинной любви! — с тревогой вмешивается Тоби.

— Какой…

Кисаме, который, в силу своего уравновешенного нрава, способности сдерживать любые смертоносные порывы не только на поле боя и старшинства в самой организации, долгое время считался фактическим лидером Акацуки, пока Пейн и Конан отправляются на задания, как сейчас. Таким образом, его торжественная обязанность — быть хранителем Официального свода правил Акацуки, версии 2.0.

Наступает минута тишины, пока Кисаме достает древний фолиант из единственного шкафа в комнате; даже Итачи, при всей своей праведной ярости и негодовании, не может нарушить почти священное благоговение момента.

Стол содрогается и стонет под тяжестью массивной книги, когда Кисаме кладет ее на стол.

— Свидания, — говорит он себе, поворачиваясь к оглавлению. Остальные участники вытягиваются вперед, пытаясь лучше разглядеть крошечный текст. — Это должно подпадать под «Романтические приключения», ах… страница… девятьсот двадцать восьмая.

Они смотрят, как он перелистывает книгу, осторожно шершавыми пальцами касаясь хрупких желтых страниц, пока, наконец, не находит нужную страницу. Надпись невероятно мелкая и очень витиеватая. Кисаме внимательно читает всю страницу, а затем смотрит на своих людей, предвкушающе хрустя костяшками пальцев, когда начинает переводить.

— Свидания, — инструктирует он, — полностью приемлемы для членов Акацуки. Существует множество указаний, но я думаю, что самое важное из них заключается в том, что предполагаемый партнер должен получить официальное одобрение от других членов Акацуки.

Дейдара задумчиво хмурит брови.

— Ребята, вы когда-нибудь одобряли Конан, а? Она была там, когда меня… завербовали, — говорит он, бросив грязный взгляд на Итачи.

Кисаме и Итачи были единственными членами нынешней компании, которые проработали в организации достаточно долго, чтобы помнить о вербовке и последующем одобрении Конан. Итачи слегка бледнеет и вдруг с необычайным интересом рассматривает крошечный скол на своем лаке для ногтей.

— Мы одобрили Конан, — коротко говорит Кисаме. — После того, как она заставила Орочимару истерически плакать, оскорбив его цвет лица, превратила тела Сасори в куклы из носков, чуть не убила Зецу своим шоколадным тортом, насильно накормила меня супом из акульих плавников, привязала Итачи к стулу, и заплела ему французские косички с лентами и бантами.

Итачи вздрагивает при одном воспоминании.

— Французские косички с гребаными лентами и бантиками? — в ужасе спрашивает Хидан.

— Мне было тринадцать, — единственное объяснение, которое он получает в ответ.

— Значит, Сакура-сан может встречаться с Итачи-саном! — радостно восклицает Тоби. — Она действительно милая и красивая и хорошо обнимается — я одобряю ее.

Дейдара весело фыркает.

— Я бы хотел лишить Итачи его счастья, не одобряя ее, но я должен признать, что она довольно интересная, гм, — признается он. — И она чуть не кастрировала Хидана ручкой, что требует… навыков. Кроме того, она сумасшедшая, а это значит, что она и Учиха должны прекрасно ладить. Куноичи получает мое одобрение.

Кисаме кивает, соглашаясь.

— Я знаю, что кто-то должен быть действительно особенным, чтобы привлечь внимание Итачи, — говорит он в манере, которую Итачи считает слишком сентиментальной и эмоциональной. — Я полностью доверяю его суждениям. И, — добавляет он, подумав, — я говорю от имени Лидера-сама, Конан и Зецу, они тоже одобрят ее.

— Ты можешь это сделать, гм? — недоумевает Дейдара.

Хидан безрадостно фыркает.

— Конан и эта цыпочка Сакура кажутся достаточно ненормальными, чтобы быть чертовски лучшими подругами, так что Лидер-сама, вероятно, тоже одобрит ее. И Зецу в любом случае на это наплевать. Между прочим, — он свирепо смотрит на Итачи. — Я еще не одобрил ее. И не одобрю, пока не сведу с ней счеты.

— Почему? — сразу же спрашивает Тоби, беспокоясь за безопасность своей новообретенной лучшей подруги.

— Она, блять, проколола мои яички ручкой! — воет Хидан. — Это самое обоснованное основание, которое я когда-либо слышал! — Он встает, практически дергаясь от своего дурного настроения. — Неважно, что вы услышите — не поднимайтесь наверх, пока не истечет час, или я вырву ваши кишки и скормлю их вам, блядь, одну за другой.

С этим зловещим заявлением он уносится прочь, хрустя костяшками пальцев и вызывая могучий гнев Джашина-самы.

— Кисаме-сан, — наконец произносит Тоби. — Я думаю, что он нарушил правило «не осквернять речь».

— Не говоря уже о правиле «никаких угроз убийства», гм, — заканчивает Дейдара.

— Я поставлю ему два минуса, — уверяет Кисаме. — И Конан заберет одну из его золотых звезд, когда вернется. — Он бросает на своего напарника обеспокоенный взгляд. — Итачи, ты… в порядке?

Итачи терпеливо кладет голову на скрещенные пальцы.

— Я в порядке, Кисаме, просто считаю секунды, пока Хидан не начнет кричать.

Крик начинается ровно через две минуты и продолжается очень-очень долго. Это настолько травмирует, что Тоби затыкает уши и вынужден громко петь про себя, Дейдара почти охвачен приступами хихиканья, Кисаме ходит взад-вперед и взволнованно пьет витаминную воду, а Итачи просто слушает, ухмыляясь про себя.

Пятьдесят пять минут спустя Хидан, шатаясь, спускается вниз; окровавленный, израненный и избитый. Остальные члены Акацуки ошеломленно смотрят на него, и он раздраженно бросается обратно к круглому столу.

— Гребаная куноичи действительно меня обругала, — рычит он.