Проснись, Рапунцель

* * *

Даня с остервенением куталась в плащ, но это мало помогало. Холодная грязь липла на каблуки, а брызги от луж оставляли сзади на колготках расплывчатые темные пятна и замысловатые картинки из черных точек. Зотов ежедневно забирал ее из дома на своем личном автомобиле, вечером же ее увозил водитель организации. В рабочее время у Дани не было нужды шляться по улицам, поэтому она привыкла одеваться очень легко, зная, что вот-вот окажется в тепле. К хорошему быстро привыкаешь.

«Дура, вот же дура. Без мозгов деваха», – бурчала себе под нос Даня, дрожа от холода. Ветер в метро добавил веселья в ее приватную задумчивость.

Легкое короткое платье, под подол которого, оказывается, очень легко запустить развратные лапы, поверх – черный плащ, на ногах – тонкие колготки, в силу некоторых обстоятельств всегда имеющих витиеватый узор, а также открытые туфли на высоких каблуках. Ни шарфа, ни шапки. Даня то и дело ловила на себе ошарашенные взгляды.

«Закаляюсь я, граждане, закаляюсь. Не пяльтесь».

Проследив за тем, чтобы каблуки не застряли где-нибудь в пределах эскалатора, Даня доковыляла до ближайшей скамейки станции и тяжело опустилась на нее.

Как же легко все получилось: вот она барышня с перспективами, а вот она уже безработная с тремя детьми. Волшебство. И собралась-то без проблем. На рабочем месте у нее не было никаких личных вещей. Взяла сумочку и вышла через главные двери, сопровождаемая шушуканьем бывших коллег. Троекратное волшебство.

«Паникуй, женщина!» – приказала себе Даня, надеясь на действие психологического метода от противного: делай одно, чувствуй другое.

В вагоне поезда холод отступил. Свободные места были, но Даня предпочла постоять. Накрепко вцепившись в поручень, девушка опасливо прислушивалась к собственному внутреннему состоянию. За последние несколько месяцев это уже был второй основательный удар под дых. Но если при первом она ожидала окончательный надлом своей психики, нынешний удар сулил всего лишь падение в бездну отчаяния.

Да, всего лишь.

Мобильный телефон в кармане издал заунывное треньканье. Глянув на экран, Даня скривилась.

– А я-то думаю, чего это телефону вздумалось ловить сигнал в глубоких дебрях подземки. А тут и удивляться нечему, сам Дьявол названивает, – выдала она собеседнику свое ворчливое приветствие.

– И тебе наше с кисточкой, – отозвались на другом конце. – Ты только не путай полюса: Дьявол – моя начальница, а я всего лишь один из ее чертей.

Даня хмыкнула.

Василина – закрепленный за их семьей специалист отдела опеки – была всего на пару лет старше самой Дани, поэтому их общение всегда сводилось к продолжительным пикировкам с использованием весьма развязных формулировок.

– Какими судьбами? – Даня прижала телефон плечом к щеке. – Неужто соскучилась?

– Зубы не заговаривай. – Василина чем-то смачно хлюпнула – видать, баловалась чаем. – Ты что, с работы ушла?

Сердце Дани ускорилось, энергично разгоняя кровь по всему телу.

– Какой быстрый обмен информацией, – протянула она, покусывая внутреннюю сторону щек. – Око Саурона не дремлет?

– Типа того. – Василина сделала шумный глоток, отдавшийся в ушах Дани шипящим шуршанием. – Хотя я и не фанат «Звездных войн».

– Ну это как бы не… ладно, проехали. – Даня закатила глаза, раздумывая над масштабами порицательной терапии, которую бы развернул ее младший брат Лёля, если бы услышал, как бессовестно путают антураж его любимых саг.

– Какой там проехали! Говори на раз-два-взяли: ты реально уволилась?

– Есть такое.

– Охре… пардон, ушам своим не верю! Башка варит, или маразм нынче и в молодецком возрасте крепчает?

– Эгей, полегче. – Даня зажмурилась, лихорадочно выстраивая в голове макет будущего диалога. – У органов опеки что, нет никакого кодекса этики? Типа «будьте милыми с опекунами и попечителями, им и так от жизни досталось».

– Я бы тебя матом покрыла, да начальница моя в соседнем кабинете. И да, совесть меня даже бы не мучила. – Василина чем-то зашуршала. – Вот смотрю я на твое личное дело и, знаешь, что вижу?

– Титульный лист с моими ФИО?

– Иронизируй, Шацкая, иронизируй. Прямо-таки и не знаю, что еще ты можешь сделать как опекун у двух двенадцатилетних подростков и попечитель у одного шестнадцатилетнего. ТРИ ребенка! Осознаешь масштаб трагедии? Троекратный!

– Слушай, я в курсе, кто там у меня по квартире шастает. Как насчет перейти ближе к делу? Мне не очень-то удобно сейчас разговаривать.

– Нам как бы, грубо говоря, плевать на твое удобство. Нас волнует удобство детей, и можешь ли ты это им обеспечить. А если нет, просто откажись от своих обязанностей.

Даня скрипнула зубами и, отведя телефон подальше на расстояние вытянутой руки, глубоко вздохнула. И вдруг заметила пялящегося на нее парня. Лет двадцати семи-восьми, плюс-минус погрешность. Он сидел чуть поодаль от нее, приютившись между тучной женщиной в пушистой шапке, которая при должном уровне воображения вполне могла сойти за ее лохматую шевелюру, и уткнувшимся в телефон подростком с отвисшими пухлыми щечками, делающими его похожим на угрюмого пса породы пагль. Оба соседа занимали чуть больше пространства, чем позволяла элементарная вежливость, отчего сидящий между ними парень выглядел уже слегка примятым. Однако попыток покинуть негостеприимную компанию не предпринимал. К тому моменту, как Даня заприметила на себе его взгляд, вагон уже начал потихоньку заполняться. Но даже при все еще имеющейся возможности занять более удобное свободное место парень так ничего и не предпринял. От этого у Дани зародилась мысль, ясно отдающая паранойей: а не сохраняет ли он за собой это место именно потому, что с этой позиции удобнее ее рассматривать? Ведь смотрел он не прямо перед собой, а в сторону – как раз туда, где стояла Даня.

Вернув телефон к уху, девушка снова искоса глянула на подозрительного типа. Иссиня черные волосы были аккуратно приглажены, а удлиненная челка сдвинута к виску. После представления, устроенного Зотовым, брюнеты стали вызывать у Дани весьма неприятные ассоциации. Голова у подозрительного субъекта была опущена, поэтому лицо рассмотреть было сложно. А вот пальтишко с кожаными вставками в районе талии и на рукавах откровенно твердило, что такому типажу место в салоне какого-нибудь шикарного авто, а не в оплеванном вагоне плебейского метро. Рядом с такими личностями ощущение своей принадлежности к этакой вонючей кучке возрастает в разы.

«На ноги мои уставился». – Даня поежилась и попыталась переключиться на Василину, которая уже секунд пять истошно взывала к ее вниманию.

– Алле, ты еще там?!

– Была там, уже здесь. – Даня, стараясь не уронить телефон, устало потерла виски.

– С работой что у тебя? Марья Николаевна будет рвать и метать, если узнает, что у тебя напряг с официальным трудоустройством. Ты же не сможешь обеспечить своих парней.

– Скажи своей начальнице, что я нормально обеспечивала своих братьев и буду также обеспечивать их и впредь. Георгий, Леонид и Кирилл останутся со мной, – твердо произнесла Даня. – А с работой нет никакого кипиша. Я всего лишь решила ее сменить на более перспективную и высокооплачиваемую.

– Да ну? – В голосе Василины слышались подозрительные нотки. – Что может быть перспективнее того, что уже было?

– Сюрприз. – Хладнокровие Дани уже было на исходе. – Не могу разговаривать. Дела, дела.

– Ты на контроле, Шацкая! Ты единственный человек на нашем учете с тремя несовершеннолетними, так что к тебе особая «любовь»! Просчитаешься, и мы тебя забодаем!

– Знаю, помню, и тебя чмоки. – Даня поспешно нажала на «отбой». Цыкнув, она ткнула себя в лоб уголком телефона. Потом еще раз.

«Думай, думай. Рано еще быть на пределе. Думай».

Парень все еще рассматривал ее. Неторопливо. Снизу-вверх. По сантиметру, словно оценивая и смакуя образ. Подозрения Дани в том, что объект его интереса является именно она, переросло в уверенность, когда вагон забился пассажирами до отказа, и парень передвинулся ближе к пухлой соседке, едва ли не положив голову ей на плечо. И все для того, чтобы наблюдать за Даней без помех.

Жутковато. Даня быстро осмотрелась. Пришедшую в голову идею реализовать не получилось, потому что телефон снова зазвонил.

– Данюша! Утречка!

– Вечер уж, Агафья.

– Ох, ну одна напасть – что утро, что вечер.

С тетей Агафьей, сестрой отца, у Дани сложились теплые отношения, а все благодаря тому, что Агафья согласилась приютить шестнадцатилетнюю Даню у себя, когда жить дома ей стало совсем невмоготу. С тех пор она не возвращалась домой и не поддерживала связь с семьей. Со своими же братьями Даня встретилась лишь через семь лет. На судебном заседании, где было принято решение о лишении их матери родительских прав в отношении мальчиков.

– Данюша, сможешь ко мне на работу сегодня подъехать? Проблемка у меня возникла.

– Да хоть сейчас.

– Ты уже освободилась? Твой начальник отпустит тебя?

– Начальник уже в той кондиции, когда будет рад отпустить меня куда угодно, – заверила тетю Даня.

Наконец удалось поймать взгляд бесцеремонного парня. Тот, видимо, не ожидавший, что его так скоро обнаружат, растерянно заулыбался ей. Симпатичным оказался, зараза. Нет, даже красивым. Редко встретишь настолько приятную внешность. Красивых много, а вот успокаивающая красота – диковинка природы.

«И отворачиваться-то даже не думает, – с раздражением размышляла Даня. – Совесть ни на капелюшечку не взыграла, что ли?»

Подняв руку, Даня с бесстрастным лицом продемонстрировала все еще глядящему на нее парню указательный палец. Тот заинтересованно подался вперед, мило улыбаясь. Вытянув руку, Даня провела пальцем по рекламному плакату у основания поручня: «Жизнь – движение. Бездействие не для тебя!»

Парень наклонился вперед и вытянул шею, чтобы рассмотреть, на что именно она указывала. Ее палец вновь прочертил невидимую линию точно под фразой «не для тебя». Затем Даня ткнула пальцем в рекламный буклет над головой парня, изображавший примеры букетов, которые по особой акции предлагал приобрести цветочный магазин. На первом плане была огромная роза, с застывшими капельками росы на лепестках. Над бутоном горели крупные буквы «эта роза», а ниже какие-то стихотворные строчки.

Недоуменно моргнув, парень вновь обратил свой взор на Даню. Та, мрачно сдвинув брови, хлопнула себя ладонью чуть ниже шеи и, снова вытянув руку, сложила пальцы в кулак. А потом медленно стала его поднимать, одновременно раскрывая пальцы, – как лепестки у распускающегося на солнце цветочного бутона.

Пассажиры вокруг смотрели на Даню как на сумасшедшую. Но той было не до них, она наблюдала за реакцией парня. Тот беззвучно пошевелил губами, будто повторяя что-то про себя, и быстро просмотрел все плакаты, на которые ранее указывала Даня.

Не для тебя эта роза цвела.

Даня вздрогнула, как, впрочем, и все пассажиры вагона, потому что этот бесстыжий парень внезапно разразился таким звонким смехом, что его пухлая соседка испуганно отпрянула, качественно придавив своим боком старичка, сидящего с другой от нее стороны.