Ирландская принцесса

Он прикоснется к себе сегодня вечером, думая обо мне. Он обхватит эту грубую ладонь вокруг себя и будет гладить, произнося мое имя, представляя все, что он хочет сделать со мной, пока не кончит. Моя киска болит при этой мысли, мой клитор пульсирует, трусики влажно прилипают ко мне, когда я представляю, как опускаюсь на колени здесь и сейчас, расстегиваю его джинсы и беру всю эту горячую, твердую плоть в рот, чтобы он мог кончить мне в горло, а не в кулак. Но я этого не делаю. Мое сердце бешено колотится, и я возбуждена больше, чем когда-либо за последние дни, но мне также немного грустно. Потому что, как бы сильно я ни хотела Найла, я также хотела бы, чтобы это был Коннор, который заводил бы меня вот так, говоря мне все эти вещи, как он делал в Лондоне и Дублине.

— Мне нужно идти, — шепчу я. К этому времени мои родители, вероятно, уже спят, и я могу проскользнуть наверх, прежде чем они увидят мое испачканное платье, или раскрасневшиеся щеки, или покрасневшие от поцелуев губы, что угодно из того, что может выдать, что я встретила здесь кого-то, с кем не должна была встречаться вместо того, чтобы сразу вернуться в свою холодную, целомудренную постель.

— Я не буду тебя останавливать. — Найл отступает назад, позволяя мне проскользнуть мимо него к задним воротам. Однако в последнюю секунду он хватает меня за запястье, глядя на меня своими горячими голубыми глазами, когда я поворачиваюсь к нему. — Я буду думать о тебе сегодня вечером, девочка.

Желание захлестывает меня при его словах, подтверждая то, что я уже вообразила, но я не осмеливаюсь сказать что-либо еще. Если я не уйду сейчас, я не знаю, что буду делать дальше, и у меня хватает присутствия духа, чтобы понять, что бежать от подстегивающей опасности, которую представляет Найл, лучше, чем позволить себе поддаться ей и, возможно, все испортить на девятом часу.

— Спокойной ночи, — шепчу я вместо этого, вытаскивая свою руку из его хватки, и он отпускает меня. Я не оглядываюсь назад, когда спешу через ворота, вверх по мощеной дорожке к задней двери и через летний сад к лестнице, которая приведет меня в мою комнату. В доме, к счастью, темно, тихо, и я бросаюсь в свою комнату, быстро закрывая за собой дверь, пытаясь отдышаться.

Все мое тело живое, пульсирующее, сотрясаемое жаром, который, кажется, может поглотить меня. Я так сильно хочу узнать, какова кульминация всей этой потребности, наконец-то узнать, каково это, лежать на спине в мягкой постели и чувствовать, как толстый член входит в меня, удовлетворяя пустую боль, потребность, которая, кажется, теперь всегда будет рядом.

Прислонившись спиной к двери, я задираю шелковую юбку своего платья, прежде чем осознаю, что делаю, другая моя рука лихорадочно шарит в кружевных трусиках под ними, пальцы ищут мой клитор. Здесь нет поддразнивания, нет растягивания, только жестокая горячая потребность, когда мои пальцы скользят по гладкому возбуждению, которое Найл пробудил во мне, скользя по моему клитору, потирая, потирая, потирая…

Я откидываю голову назад, задыхаясь, мои пальцы ног упираются в пол, когда поток образов проносится в моей голове… Коннор делает именно это в лифте, его руки на мне, когда он приковывает меня наручниками к скамейке, его пальцы снова на моем клиторе, в моей заднице, шлепает меня, ласкает меня, доставляя мне удовольствие, которое я никогда не представляла. Найл тоже здесь, его рот, руки и все то, что я могу представить, что он делает со мной, и эти мысли мелькают перед моим мысленным взором снова и снова, и в считанные секунды я чувствую, как все мое тело сжимается, когда мощный оргазм пронизывает меня. Мой клитор пульсирует под моими пальцами, бедра дрожат, и я раскачиваюсь в ответ на руку, зажатую у меня между ног, мои ногти цепляются за юбку моего испорченного платья, когда я сжимаю его в кулаке, мои зубы стиснуты от моих стонов, чтобы никто не услышал.

Коннор, Найл, боже, я просто хочу, чтобы кто-нибудь трахнул меня! Я упираюсь в свою руку, когда последние волны удовольствия ослабляют мои колени, заставляя меня опуститься на пол и прислониться головой к двери. Моя одежда в беспорядке. Я запуталась, и все, на что я могу надеяться, это на то, что Коннор был прав. Как только мы поженимся, как только он лишит меня девственности и трахнет несколько раз, необходимых для того, чтобы я забеременела, мы оба будем удовлетворены. Похоть пройдет, и я снова смогу ясно мыслить. Я подарю ему наследника, а потом смогу выбрать, куда направить свое желание. Может быть, Найл, может быть, нет, но я смогу думать, черт возьми вместо того, чтобы чувствовать себя бомбой замедленного действия похоти, готовой взорваться, напрягающейся от потребности каждый раз, когда один из двух мужчин, которые знают, как играть на мне, как на скрипке, прикасается ко мне.

Я опускаю взгляд на свою левую руку, когда отпускаю юбку, на сверкающий бриллиант и печально вздыхаю.

Я могу только надеяться.

5

КОННОР

Сначала я не знал, когда мне захочется посетить могилу моего отца. Мои чувства по этому поводу в лучшем случае сложные, но через несколько дней после приезда в Бостон я чувствую непреодолимое желание поехать. Посмотреть на место последнего упокоения человека, который предал все, за что, как я думал, мы боролись, и решить, что делать дальше. Часть меня задается вопросом, не встречу ли я там Лиама. Я не знаю, посещает ли он могилу, волнует ли его это, что он чувствует по этому поводу. На самом деле, в последнее время я очень мало знаю о своем брате, и я знаю, что это моя вина.

Мне кажется, что во многом виноват я.

Он похоронен на кладбище при соборе Святого Креста, где мы с Сиршей поженимся всего через несколько недель. Из того, что я слышал, сначала его похоронили в соборе Святого Патрика на Манхэттене, сразу после казни. Лиам перезахоронил его здесь, в Бостоне, где ему самое место, и я благодарен за это, даже если я чувствую, что Лиаму следовало сделать больше, чтобы его вообще не убили. Некоторые способы правления королей архаичны, и я намерен это изменить. Я не уклоняюсь от насилия, но некоторые наказания королей прямо-таки средневековые, а смерть, это самое последнее дело. Я не решаюсь использовать это, когда есть другие варианты.

Когда я прихожу на кладбище, оно тихое, земля мягкая после недавнего дождя, трава между могилами цветет в начале лета. Довольно скоро она станет коричневой от жары, но пока здесь все еще есть красота поздней весны, и довольно скоро я нахожу могилу Конора Макгрегора-старшего возле церковной стены.

Сейчас мне трудно вспомнить то время, когда у нас с отцом еще не было разногласий. Я вообще не могу вспомнить времени, когда он был кем угодно, только не надсмотрщиком, подталкивающим меня к тому, чтобы преуспеть, стать лучшим, умнейшим, амбициозным и целеустремленным. С Лиамом он был жесток, но со мной он был требователен. Я проводил лето, общаясь с семьями, которые однажды могли бы стать союзниками, а не играя в мяч или бродя по Бостону с моими друзьями. У меня не было друзей, во всяком случае, не в том смысле, в каком они должны быть у мальчика. У меня были будущие союзники, будущие партнерства, колесики властолюбивого мозга моего отца постоянно вращались, всегда желая большего. И когда я не захотел делать все, что, по его мнению, он мог сделать, он нашел того, кто это сделает. Тот, чья ублюдочная кровь означала, что он жаждал всего, в чем ему было отказано, ненавидел всех, у кого было больше, чем у него, того, что, по его мнению, он заслуживал. Власть, которая была бы у него, если бы его мать была замужем за моим отцом, а не просто трахалась, пока он был проездом по Манхэттену.

Франко Бьянки. Это могила, которую я никогда не посещу. С тех пор как я дома и узнал о событиях, произошедших за время моего отсутствия, и больше о моем покойном сводном брате… о том, что его дружба с Лукой почти принесла ему власть, которой он так жаждал, благодаря женитьбе на Катерине Росси, что если бы мой отец не знал, как разжечь его жадность и жажду большего, он, возможно, никогда бы не погиб от руки Софии Романо.

Я также знаю, что он сделал с Анастасией. И мне жаль ее. Я даже могу понять, какую часть сердца моего брата это могло затронуть, у него всегда была слабость ко всем, кого обижали, оскорбляли или игнорировали. Но это не меняет того факта, что его долг лежал в другом месте. Точно так же, как тот факт, что я не мог смириться с планами моего отца, не меняет того факта, что, если бы я не уехал, многого из этого никогда бы не произошло.

Я задумчиво смотрю на могилу, на выросшую над ней траву, на несколько сорняков, проросших возле надгробия, на котором вырезаны только имя и дата. Ни Благородный муж, или Любимый отец, ни одного доброго слова о покойном. Здесь не оставлено цветов, за могилой не ухаживают.

Мой отец оттолкнул всех, кто мог бы сделать это для него, прежде чем умереть самым позорным из возможных способов — русской пулей в затылок.

Я наклоняюсь вперед, срываю несколько сорняков с надгробия и отбрасываю их в сторону, прежде чем отступить, засунув руки в карманы.

— Я не знаю, что я чувствую, — тихо говорю я в пустоту. — Я не могу сказать, что скучаю по тебе. Но я также не могу сказать, что мне не интересно, как все могло бы быть по-другому, если бы я не ушел. Я не жалею об этом… не совсем. Я взял за правило не оглядываться назад. Но теперь, когда я здесь, это легче сказать, чем сделать.

Позади меня кто-то откашливается, и я резко оборачиваюсь. В нескольких ярдах от меня стоят трое мужчин: Лиам, Найл и высокий темноволосый мужчина в джинсах узкого покроя и льняной рубашке на пуговицах с закатанными рукавами, которого я не узнаю.

— Я задавался вопросом, появишься ли ты здесь когда-нибудь, — тихо говорит Лиам, его зеленые глаза встречаются с моими.

Он не двигается, чтобы подойти ко мне, вообще не двигается или выглядит враждебно. Найл выглядит сердитым, третий мужчина выглядит настороженным, но Лиам просто выглядит грустным. На его лице написана тяжесть, которой не было, когда я видел его в последний раз, перед моим отъездом, и у меня сжимается сердце, когда я вижу это выражение на его лице, выражение человека, который слишком много повидал. Больше, чем он должен был видеть.

Это заставляет меня задуматься, всего на мгновение, какой женщиной могла быть Анастасия Иванова, ныне Макгрегор, если заставила моего брата так рисковать. Заставила его вынести так много, только чтобы обладать ею. Каково это, быть готовым вынести все ради любви к кому-то? Я не остался, даже когда мой отец подверг риску себя и моего брата. Я не могу представить, что так много ставлю на карту ради женщины. И все же…

Лиам готов рискнуть даже своей жизнью, чтобы сохранить Анастасию и их ребенка.

— Я подумал, что должен засвидетельствовать свое почтение, — натянуто говорю я, крепко засунув руки в карманы. Я пришел сюда один, без Джейкоба или какой-либо другой поддержки, несмотря на их советы, желая побыть один здесь, на кладбище. Теперь, однако, я задаюсь вопросом, был ли это правильный выбор. Найл выглядит так, словно готов пристрелить меня на месте, и на мгновение я задаюсь вопросом, не заставил ли Лиам его наблюдать за мной, ожидая застать меня одного, чтобы он мог положить конец мне и всему этому безумию. Он мог бы согласиться на сделку, которую тогда предложили ему Короли, согласиться лишить наследства своего ребенка и двигаться дальше. Я все время задавался вопросом, смог бы я похоронить собственного брата, если бы до этого дошло. Смог бы Лиам? Я не знаю ответа на этот вопрос, потому что я его больше не знаю.