Греховная страсть

* * *

Однажды, примерно через месяц после того, как появился Беранже, я прогуливалась у церкви и услышала его голос, доносившийся из открытого окна. Я очень удивилась, так как он поехал навестить свою семью и его не должно было быть в церкви. Я и не подозревала о его возвращении.

— Она поступает так, потому что сама этого хочет, — с некоторым нажимом говорил он, — она сама провоцирует его.

— У него нет никакого повода реагировать подобным образом, — возражала моя мать.

— Конечно нет, но он как вулкан, а она дразнит его.

— Она ударилась? — спросила мать.

— Повредила плечо, и несколько синяков.

— Бедная женщина.

Беранже вздохнул.

Услышав приближающиеся шаги, я опрометью бросилась к холму. Там меня никто бы не заметил. Я была уверена, что они говорили о его матери и о страданиях, которые причинял ей его отец. Какую же боль носил в себе Беранже и сколько же в нем было терпения! Все это для меня было непостижимой загадкой, но с рассуждениями явилось и чувство, что он стал для меня еще привлекательнее. Придя домой, я рассказала Мишель о том, что услышала, и она, покачав головой, сказала таким тоном, будто бы давно и сама обо всем догадалась:

— Наверное, поэтому он так мало спит, у него, вероятно, плохие сны.

Все свое свободное время я тратила на то, чтобы как можно больше разузнать о Беранже. Я надеялась выяснить, куда он уходит на прогулку, где он пропадает часами, о чем он думал, когда учился в семинарии, что он любил, когда был мальчиком, юношей. Но больше мне ничего не удалось узнать о его жизни. Как-то я околачивалась под его окнами, отвлеклась и не заметила, как Беранже подошел ко мне. Хотя он тепло поприветствовал меня, но смотрел очень подозрительно. Я же была невероятно раздосадована — мне было стыдно, что он застал меня за этим бессмысленным занятием, да и потом, я совершенно не хотела его огорчать или досаждать ему.

Недавно мы с Мишель обратили внимание на мадам Лапорт, жену мэра, которая жила в замке, и так была непохожа на остальных женщин. Стройная, с аристократическими манерами, она и одевалась иначе — носила блузы с высокой стойкой, украшенные брошью в виде бабочки. Обувь ее была всегда из хорошей, тонкой выделки, кожи. И несмотря на то, что она держалась в стороне от других женщин, они уважали ее. И где бы они ее ни встретили, всегда почтительно приветствовали, мне казалось, что они принимали ее за свою.

Наверное, этому способствовало то, что ее муж был мэром. Он был дородным и весьма общительным человеком, который проводил вечера, беседуя с мужчинами. Он был известен еще и тем, что никогда и никому не отказывал в помощи, и с благодарностью принимал угощения — не лишал себя удовольствия пропустить пару бутылочек вина из винограда свежего урожая с тем, кому помог. Подобной пары я не встречала ни прежде, ни потом. Глядя на них, невозможно было понять, почему они вместе, настолько они не подходили друг другу. Они отличались не только внешне, но и манерой поведения. Мэр шел своим путем, зарабатывая симпатии горожан, мадам Лапорт же шла, если так можно выразиться, вразрез с общественным мнением. Мэр разговаривал громогласно, перемежая свою речь грубым хохотом и бурной жестикуляцией, мадам Лапорт разговаривала тихо и спокойно, иногда почти шепотом, и я никогда не видела, чтоб она улыбалась.

Однажды утром мне посчастливилось встать рано и приступить к своим обычным домашним делам. Я оделась и отправилась за водой. Вся деревня была окутана туманом, и он сопровождал меня на всем моем пути. Казалось, вся деревня еще спит, только в двух-трех окнах я заметила пробивающийся сквозь ставни свет. Я ощущала невероятный прилив бодрости, вдыхая утренний сырой воздух, я наслаждалась, что иду ранним утром одна. Дойдя до колодезного насоса, я не увидела никого: площадь была пуста, только каменная стена рядом, да и все. Вдруг на стене показалась чья-то тень, очень похожая на фигуру человека. Я присмотрелась: действительно, сквозь туман можно было разглядеть спину, голову, покатые плечи, тонкие руки, распущенные волосы. Вскоре я поняла, что это мадам Лапорт, но почему-то в ночной рубашке. Я подумала, что, должно быть, ей не спалось и она вышла пройтись, не переодеваясь, не рассчитывая кого-то встретить в столь ранний час. Я отступила в туман, боясь, что она меня заметит, но она уже увидела меня. Она повернулась ко мне, глаза ее ничего не выражали, мы холодно поприветствовали друг друга, и раньше, чем я придумала, что сказать, она удалилась в туман, в сторону своего замка.

Мишель приписала это событие ее странному характеру. Что она делала так рано, одна и неодетая? Молилась? Но мы никогда не видели ее в церкви, мы даже думали, может, она протестантка или еврейка. Сам мэр появлялся в церкви каждое воскресенье, и хотя ни у кого не вызывало вопросов, почему его никто не сопровождал, — этот случай показался нам скандально странным. Мадам Лапорт была бездетна. У нее была горничная и повар, что же она делала все дни напролет?

— Я была бы вам благодарна, если бы вы поменьше времени тратили на обсуждение чужого несчастья, — ответила нам мать на вопрос, почему у семьи Лапорт нет детей. Слово «несчастья» только лишь укрепило наши подозрения и еще больше разожгло любопытство. Мадам Лапорт стала для нас трагической фигурой. Как она могла жить, зная, что у нее никогда не будет детей? Мишель начала рассуждать на эту тему с сознанием дела, но я не нашла ничего умного в ее словах и вскоре перевела разговор в другое русло, интересовавшее меня больше всего.

Мы подолгу оставались у замка, желая встретить мадам Лапорт, когда она будет выходить из дома. Мы даже придумали, как начать с ней разговор:

«Какой прекрасный замок. Не могли бы вы показать нам его?» Или «Мы знаем мадемуазель Лапорт в Эсперазе, вы ей случайно не родственница?»

Мы, конечно же, не знали никакой мадемуазель Лапорт, но все-таки придумали адрес и другие мелочи на случай, если она начнет расспрашивать. Однако мы были сильно разочарованы, так как единственными, кого нам удалось увидеть у замка, были ее кухарка и горничная. У нас не было ни повода, ни предлога, чтобы постучать в дверь замка. И вскоре наши надежды разузнать о ней хоть что-то померкли.

Интерес остался, но с хозяйки перешел на сам замок. Он был очень старым и весьма разрушенным. Часть крыши провалилась, стены поросли мхом и местами в них тоже были прорехи. В некоторых же местах замок был отремонтирован, в окнах стояли витражи. У южной стены был маленький ухоженный садик. Вокруг замка было много калиток, некоторые из них не были заперты. Иногда мы пробирались незамеченными в садик, чтобы поживиться ягодами или яблоками.

Мы слышали много легенд о тайных подземных лабиринтах и ходах, которые могли привести прямо к комнатам. Поговаривали, что один ход под землей ведет даже к дальнему холму. Эти ходы были прорыты давно, при постройке самого замка. Для чего это было сделано — никто не знал. Легенды об этих подземных тоннелях заинтриговали меня. Иногда мы с Мишель бродили по той части замка, которая была разрушена, пытаясь отыскать вход хоть в один из тех подземных тоннелей. Мы исследовали окрестности замка вдоль и поперек, стараясь хоть что-то найти.

Я не знаю, почему мы так удивились, когда в конце концов наткнулись на мадам Лапорт. Я понимала, что мы в своих поисках зашли слишком далеко, и, когда она застала нас, мы испугались, задрожав, как провинившиеся ученицы.

— Вы уже что-нибудь нашли? — спросила она вежливо. Она присела на полуразрушенную стену рядом с нами и сняла шляпу. Ее волосы были гладко зачесаны и забраны в тугой пучок, покрытый сеткой. — А у меня так и не получилось, — продолжила она, — хотя я неоднократно пыталась отыскать. Потом я стала думать, что это только легенды, — вздохнула она.

Для меня это было слишком. Я услышала свой голос.

— Какие легенды? — спросила я.

— Про подземные тоннели и переходы, в которых кроются клады и сокровища, спрятанные визигонтами и катарами. Разве не их вы тут ищете?

— Да, — согласилась я, — но мы ничего не слышали ни о сокровищах, ни о ком бы то ни было еще.

— Простите, что мы залезли сюда, — сказала Мишель. — Мы были не правы. Это больше никогда не повторится.

Она приняла извинения, и, когда бы мы в последствии с ней ни встречались, она не заговаривала о том случае ни разу и никому об этом не рассказала. В глазах Мишель это добавило ей положительных черт.

— Считайте, что все уже забыто, — ответила мадам, — хотя, может, тут что-то и было, но уже найдено кем-то до нас. Правда, в свое время я нашла тут пару старинных гравюр.

— Где? — не удержались мы.

Она сделала неопределенный жест:

— Не волнуйтесь о сокровищах, хотя, должна с вами согласиться, я и сама никогда не верила в подобные вещи.

— А кто были эти катары? — спросила я.

— Как, разве вы об этом ничего не знаете? Я думала все дети знают о катарах еще со школы.

Я удивленно потрясла головой.

— А про альбигойцев? Их ведь еще и так называли.

— А, про них мы слышали, так они были еретиками.

Мадам Лапорт заметила мою наивную простоту, но не подала виду.

— Ну да, тут не без Церкви. Они были очень богаты и должны были пожертвовать все Церкви. Но они не захотели и на свои богатства построили этот замок, а то, что у них осталось, они запрятали тут, под землей в глубоких ходах. — Когда она рассказывала это, взгляд ее был устремлен прямо перед собой, и казалось, она просто читает вслух. — Потом, когда они все умерли, те, кто был посвящен в эту тайну или знал о сокровищах, стали искать, тем самым разрушая замок. Но так ничего и не нашли.

Мишель вздрогнула. Она посмотрела на меня выразительным взглядом, стараясь показать, что нам уже пора уходить, но я сделала вид, что не заметила. А мадам Лапорт продолжала:

— Но, перед тем как покинуть замок, многое пожгли и сломали, скорее всего, от злости на то, что ничего не смогли тут найти. А потом эти люди ушли в горы, не очень далеко отсюда, всего день езды на лошади. Хотя некоторые утверждают, что Церковь все-таки добралась до сокровищ, но я не думаю, что это правда.

— А откуда вы все это знаете? — вырвалось у меня.

Она улыбнулась, но улыбка была отсутствующей и меланхоличной, она поднялась, отряхивая юбку от пыли.

— Пошли со мной, — сказала она.

Мишель ткнула меня в бок, и я обернулась:

— Нам надо идти, — прошептала она, но я закатила глаза, давая ей понять, что никуда не пойду. Наконец-то настал тот самый момент, которого мы так долго ждали, — нам довелось поговорить с этой загадочной мадам Лапорт. Я была просто зачарована и ее рассказом, и самой мадам Лапорт. Я не могла сейчас все бросить и уйти. И надо отдать должное Мишель, она не оставила меня одну с этой странной женщиной.

Мадам шла впереди, мы за ней. Обойдя почти весь замок по периметру, мы вошли через открытую дверь на кухню. Она кивнула мадам Сью, кухарке, которая вылупила на нас свои глаза (она смотрела на нас так пристально, что хотелось провалиться под землю). Мы прошли через кухню, которая не особо-то отличалась от нашей, потом через столовую, которая была больше размером и лучше обставлена, чем наша, — огромный стол из красного дерева и три огромных, висевших над ним канделябра, четыре обеденных стула и сервант из такого же красного дерева. Я была удивлена таким убранством. Я ожидала увидеть окна, драпированные тяжелыми портьерами, дорогие ковры на полах, шкафы, уставленные разной серебряной утварью и вазами из дорогого стекла. Но комнаты, несмотря на высокие потолки, были тусклыми и темными, и, несмотря на то что была середина лета и стояла жаркая, сухая погода, воздух был спертым и затхлым. В комнате я заметила фигурку большой оловянной кошки, картину в дорогой раме, изображающую пару, держащуюся за руки, с надписью «Симона и Филипп Лапорт. 1869 г.»